и сувенирами и изделиями народных ремёсел. Напротив – лавки с антиквариатом и прочими богатствами Востока, отливающими начищенной медью, полированным красным деревом и сандалом. В зеркальной стали холодного оружия красовались драгоценные камни. В воздухе висел аромат благовоний и специй. Всё это пахло, гудело, переговаривалось, зазывало, звякало, шуршало, вскрикивало – от чего голова шла кругом! Было как-то дурашливо весело и празднично. Пашка вошёл в это настроение так же легко, как входил в состояние куража, появляясь на манеже. Это была своеобразная игра «купи-продай». Он её принял…
– Русия!.. – у лыбчивый продавец призывно махал руками. За его спиной разноцветной радугой висели ковры всех мыслимых и немыслимых расцветок. Хозяин был таким же брызжущим энергией и озорством.
– Гейматеш чанд аст? (Сколько это стоит?). – Пашка ткнул куда-то неопределённо за спину хозяина. Тот, не оборачиваясь к товару, назвал цену. Пашка лукаво поморщился.
– Зияд гирифти! (Дорого берёшь!)
– Арзан хари, анбан ха! (Дёшево купишь, ерунду купишь!)
– Он что у тебя, летает? Очень дорого, говорю! Хейли геруне!
Хозяин лавки поднял руки и замотал головой, мол, не понял!
– Я говорю, он что у тебя – ковёр-самолёт? Парвоз колинхо?
Оба рассмеялись, подарив друг другу хорошее настроение и соблюдя традиции Восточного базара. Было ясно с самого начала, что никто ничего покупать не собирался. Но поговорить, поторговаться!.. Пашка махнул на прощание рукой и улыбнулся, пожелав хорошего дня. В ответ увидел не менее сияющее, приветливое лицо…
У Пашки была конкретная цель прихода на рынок – купить Захарычу заварной чайник взамен старого, который он приобрёл сразу после войны то ли в Бухаре, то ли в Ташкенте, то ли в Самарканде. Чайник проехал с Захарычем все пути-дороги, побывал во всех передрягах гастрольной жизни. Теперь он, вдрызг потрескавшийся, влачил своё жалкое существование без ручки, с наполовину отбитым носиком и с клееной-переклеенной вечно выпадающей крышкой. Захарыч стоял, как Брестская крепость, как последний бастион на земле русской, но не сдавался – раздавал новые чайники, подаренные ему на дни рождения, не изменяя своему, в прямом смысле, закадычному другу. Пашка знал, что может сподвигнуть Захарыча на иное решение – чайник из знаменитой исинской глины. Старик, мечтательно вздыхая, много рассказывал об этом китайском чуде. Да где его взять, разве что в самом Китае…
Изделия из исинской глины ценились за особые свойства: микропористую структуру, которая позволяла проникать молекулам воздуха, но не пропускать воду. Напиток в таком чайнике мог «дышать», превращаясь в поистине драгоценное питье. Чайником из исинской глины дорожили тем больше, чем старее он становился. Со временем поры внутри впитывали чайный фермент и ароматические масла разных сортов. Приготовленный напиток приобретал неповторимый вкус. Существует легенда о старом чайнике из исинской глины. Согласно ей, в сосуд можно налить нагретую воду и через некоторое время она превратится в настоящий ароматный чай. Вот о таком чайнике мечтал знаменитый чаевед Никита Захарович Стрельцов…
Пашка направился к стеллажам, где многочисленными рядами стояли всевозможные по форме, содержанию, расцветкам, размерам и материалам чайники и чайнички. Здесь был и металл, и фаянс, и тончайший фарфор, разноцветная глина и даже чугун. Пашкин ошеломлённый взгляд метался от одного шедевра к другому. Цены здесь были от спичечного коробка до «Мерседеса»…
– Исинь! Чайна! Китай! – Пашка обратился к продавцу. У того хитро блеснули глаза. Он подал ярко-красный чайник. Пашка потёр глянцевый бок, понюхал и поставил изделие на прилавок, многозначительно и выразительно посмотрев на продавца. Тот хмыкнул, качнул головой и подал другой, песочного цвета. Пашка снова потёр пальцами внутри и снаружи. Понюхал. Он знал, как отличить подделку. Захарыч столько раз про это рассказывал, что сейчас Пашке не составляло труда применить накопленные знания. Настоящая глина должна пахнуть землёй, пылью, но никак не химией. Бок чайника должен быть шершавым, а внутри пористым. Пашка перевернул его к себе дном. Печати мастера там не было. Он снова поставил предложенное на стол. Нахмурясь, играя желваками, тяжело посмотрел на хозяина. У того с лица сошла двусмысленная улыбка, появилось уважительное выражение, он понял – перед ним знаток. Сделал знак подождать. Исчез в подсобке и через полминуты вышел оттуда с коробкой. Извлёк из неё невзрачный, простенькой конструкции чайничек из красной глины. Протянул Пашке. Даже на первый взгляд это было совсем другое, нежели то, что он держал в руках до этого. Пашка взвесил чайник, покачав его на руке. Вес чувствовался. Запах тоже не оставлял сомнений. Клеймо мастера было на месте…
Хозяин с любопытством посмотрел на Пашку, тот на него. Это была своеобразная дуэль. «Ну, всё?» – с прашивали глаза хозяина. «Нет, не всё!..»
Пашка покачал чайник из стороны в сторону. Крышка не болталась, не брякала, сидела, как влитая. Он её снял, перевернул чайник вверх дном и положил его на прилавок. Ручка, носик и горловина оказались на одной линии. Это было то, что надо. Хозяин лавки восхищённо поцокал языком. Ни слова не говоря, принёс кипяток, залил в чайник, подождал. Пашка знал, что тот собирался сделать. Оба напряглись. Иранец зажал носик и перевернул чайник дном вверх. Крышка залипла, не пролилось ни капли. Да! Это было произведение гончарного искусства высшего качества! Мечта Захарыча осуществилась. За такое не стыдно было отдать большие деньги… Кстати, не такие уж и большие. Иранец из уважения сделал огромную скидку, подарил пачку чая и впервые улыбнулся так, словно взошло солнце. За это время не было сказано ни слова. Люди иногда разговаривают молча…
Оставшихся денег хватило на покупку Веньке наручных часов «Citizen». Тяжёлые, с массивным чёрным браслетом, с сапфировым стеклом! «Ему точно должно понравиться!» – радовался Пашка. В этом он тоже неплохо разбирался. Дешёвую подделку ему продать было сложно. К тому же он зашёл в фирменный магазин…
Настроение было приподнятым. Оставалось «обмыть» покупки. Он направился в ближайшую чайхану. День складывался, как нельзя лучше…
Глава шестнадцатая
…Захарыч последнее время был неулыбчив, хмур. Сам того не замечая, придирался к Веньке по мелочам. Нет-нет, доставалось и Ивановой. «Тоскует дед по Пашке, тоскует! Вот и лютует!..» – поставила Света диагноз недугу Стрельцова.
Особенно раздражала Захарыча подчёркнутая и неустанная забота Веньки о своём руководителе номера. Он таскал её хозяйственные сумки, встречая из магазина, выхватывал из рук вёдра с водой, тазы с овощами и овсом во время кормёжки лошадей. Был до тошноты предупредителен и сосредоточен. Крутился вокруг неё без устали. Захарыч осуждающе качал головой, бурчал себе что-то в бороду. Слышалось его неизменное про хомут и дышло. Света принимала эти джентельменские знаки внимания спокойно. Понимала, что Венька это делал без всякой задней мысли. Он как бы сообщал миру, что жена его друга находится под надёжной защитой. Пусть только кто посмеет… Тем самым Венька, сам того не осознавая, невольно выдавал свои тщательно скрываемые чувства к Свете. Та улыбалась Джокондой. Захарыч же «читал» всё прямолинейно, видя в этом угрозу Пашкиному благополучию. Вот и выпускал пар…
Захарыч, Света и Венька вовсю трудились в Омске, куда переехали из Кирова. Гастроли проходили буднично, без происшествий. Без Пашки, конечно, забот прибавилось, но не «выше крыши». Они справлялись. Другое дело, было ощущение, что постоянно чего-то не хватает. Кого-то… Все жили ожиданием возвращения Пашки. Даже Варька. Часами она сидела на входе в конюшню, прислушивалась – ждала знакомых шагов. Их всё не было и не было…
Связи с Ираном тоже не было. Пашка только раз смог дозвониться до Омска по мобильному телефону Халила Огаба. Чудом тогда оказались рядом с вахтой цирка Захарыч с Венькой. Через минуту подбежала и Света. Сколько было радости!.. Однажды, с лицом матёрого заговорщика, на конюшне появился главный администратор цирка. Он принёс письмо, оклеенное яркими почтовыми марками. Пару раз оглянулся и почему-то шёпотом, почти не разжимая губ, сообщил: «Оттуда!..»
В один из дней Венька решился и задал Свете вопрос: – Давно хотел спросить, извини, если что. Всё время слышу: «Пух» да «Пух». Чего вдруг? Откуда это?
Света улыбнулась.
– Пашка – это что-то такое пушистое… Пушок, Пух! Понимаешь?
– Хм! Пушок! – Венька скривил рот и сверкнул фиксой. – Ну, Пушок, так Пушок! Пух так Пух! – Образ друга ни с перьями, ни с пухом в его голове никак не складывался. Вот «Жара» – это да, другое дело! А тут какие-то сопли по подушке…
– Ну, а почему Точка? У тебя такое красивое имя! – вырвалось у Веньки с невольным придыханием. Свете пришлось сделать вид, что она этого не заметила.
– Я уже и сама толком не помню. Скорее всего, это произошло от Светы, Све́точки, Свето́чки. Так до точки и дожила, докатилась! Пашка придумал! Он же у нас фантазёр! – Света рассмеялась. – Мне нравится! В одном из своих стихотворений он написал: «Ты – многоточие моей любви! И точка!..» – Она на мгновение задумалась, словно улетела в своих размышлениях куда-то туда, в далёкие неведомые земли загадочного Востока, к своему Пашке-Пуху…
Венька счёл за благо завершить разговор и вышел за ворота конюшни. Пошагал к манежу, где кто-то репетировал…
За форгангом турнисты крутили свои ризенвелли, банолло и прочие зитцен-трюки. Макали кисти рук, забранные в кожаные накладки, в магнезию, с шуршанием потирали ладонью о ладонь, хлопали ими друг о друга для куража и снова шли на трюки. Ребята были молодыми. Трое из них – недавние выпускники циркового училища, двое – из спорта, в статусе мастеров. Как всегда в мужском групповом номере – подколы, каламбуры, гусарский трёп…
Венька подошёл в тот момент, когда шло бурное и красочное обсуждение некой красотки, которую каждый из них с превеликим бы удовольствием…
Венька скривился. Даже при всём его «рабоче-крестьянском» воспитании до таких мерзких слов он в мужских разговорах не опускался. Не любил. Считал это похабством, пижонством и пустобрёхством.