– Пашенька! А я до сей поры просто – Валентина…
У Пашки внутри кто-то сжал лёгкие. Они сделали напоследок глоток и захлебнулись. Он ослеп от зелёной молнии глаз, посланной ему прямо в сердце. Оно судорожно шевельнулось и тоже замерло. Полуживой, он сделал несколько шагов в сторону конюшни. За ним по деревянному полу гулко застучали копыта Салюта…
Глава двадцать пятая
День не задался с самого утра. Сначала Пашка поцапался с Венькой. Тот, как ему показалось, начал учить его жить. Пашка сказал что-то резкое, Венька в ответ. В результате послали друг друга, с чем и разошлись по тем самым адресам… Лошади на представлении тоже налажа́ли по полной. Света замучилась выравнивать Салюта с Серпантином. То и дело в ход шёл шамбарьер. Его хлёсткие щелчки, словно пистолетные выстрелы, звучали на протяжении всего номера. Эти двое, в свою очередь, перебаламутили остальных лошадей. Все животные словно сговорились – чего-то психовали! То и дело ломали музыкальный ритм и перестроения в номере. Сармат за все эти лошадиные фокусы куснул в бок Сатира, словно предупредил: «Только попробуй ещё раз!..» Света вышла с манежа хмурая и измученная.
Захарыч озабоченно водил за кулисами ещё не остывших от выступления лошадей. Прикидывал план на ночную репетицию, чтобы понять, что происходит с животными и дрессировщицей. Пашка готовился к своему номеру тоже безо всякого вдохновения. В программе неожиданно произошли изменения, и он по просьбе инспектора манежа должен был отработать не на своём привычном месте, а во втором отделении. Как-то всё одно за другое. И всё против шерсти…
Сегодня кольца цеплялись за пальцы. Пашка цеплялся за кольца. Те больно били при неточных бросках. Тут ещё Валентина вышла посмотреть на его работу в боковой проход цирка – нашла время!.. Это была не работа, а сдача крови после недельного голодания из не нащупываемых вен… Пашка подошёл к своей гримёрке мокрый как мышь и расстроенный, как та же мышь, которая неожиданно встретила кота.
– Здравствуйте, Павел! – услышал он сначала шаги за спиной, а потом знакомый голос. Пашка промахнулся ключом мимо замочной скважины: «А вот и кот!..»
– Здравствуйте, Александр Николаевич, давно не виделись! Какими судьбами?
Пашкино приветствие прозвучало явно не в мажоре, скорее как: «Тебя ещё нелёгкая принесла!»
Перед ним стоял в щеголеватом длинном плаще и широкополой шляпе «Fedora» его старый знакомый – куратор из Министерства культуры.
– Да вот, проездом…
Дверь наконец открылась, Пашка предложил гостю войти и присесть.
– Извините, буду переодеваться при вас – мокрый насквозь! Тяжко сегодня работалось – на полуспущенных!..
– А мне показалось, как раз наоборот – вы сегодня были в ударе!
– Да… Это был ещё тот удар! Близкий к апоплексическому. Ладно, бывает…
– Хочу вас обрадовать, Павел! – Гость закинул ногу на ногу. – Наш отдел вышел с ходатайством перед вышестоящим руководством о присвоении вам почётного звания. Думаю, этот вопрос в скором времени будет иметь положительное решение.
– Спасибо! Хоть что-то приятное за весь день.
– Что-то случилось?
– Нет, обыкновенные будни. Сегодня так, завтра по-другому… – Пашка наконец стянул с себя промокший до нитки костюм, повесил его на плечики и обтёрся полотенцем. Присел на стул к своему столику. Там по правую руку лежали его любимые книги, слева несколько фотографий Светы. Остальное место занимали гримировальные принадлежности. Всё по-мужски рационально и скупо – только необходимое. Рядом, на другом столике, существовал иной миропорядок. Это было место Светы. В центре – фотография улыбающегося Пашки. Чуть поодаль – букет алых роз. Тут же рядами и колоннами всякие флаконы, тюбики с кремами, пудреницы, салфетки, губные помады. Сразу можно было понять по одному только запаху – это царство Женщины!..
Пока Пашка снимал с лица грим, Александр Николаевич, без особого на то разрешения, протянул руку и взял со стола первую попавшуюся книгу, начал её листать.
Всё может быть, всё может статься,
С женою может муж расстаться.
Мать сына может не любить.
Но чтобы нам вина не пить –
Такого, друг, не может быть!..
– Александр Николаевич! Таких стихов в этом сборнике Омара Хайяма нет!..
Пашка привёл себя в порядок, надел махровый халат и повернулся к гостю, готовый к разговору. В том, что он состоится, Пашка не сомневался. Вопрос только – о чём? Что на этот раз?..
– Интересный сборник! – Куратор с пристрастием полистал книгу, внимательно всматриваясь в текст. Чему-то постоянно улыбался. Пашка впервые видел у него подобное выражение лица. Сегодня у представителя Министерства культуры было явно приподнятое настроение.
– Подарите мне эту книгу, Павел! Пожалуйста!
– Не могу! Ни при каких обстоятельствах! – вспомнил он строгий наказ Вазира и вернул книгу на прежнее место.
– Ну, если только дело не будет в шляпе… В шляпе! – надавил он на последнее слово и указательным пальцем прикоснулся к фетровым полям. Александр Николаевич снял щеголеватый, явно дорогой, головной убор и протянул его в сторону Павла, словно собирался просить милостыню. Глаза его в этот момент могли прожечь броню танка или сокрушить бетон. Пашка безвольно положил сборник в гнездо тульи, обшитой белым глянцевым шёлком. Положил с сожалением, обидой и долей негодования.
– Что это за книги? Почему вокруг них столько танцев с бубном вприсядку? Вы мне можете рассказать? Что вы из меня идиота делаете! Отвечайте! То, что вы не из какого ни Министерства культуры, я давно понял. Ну, может, не сразу… Мне можно говорить, я не из болтливых! Многое прошёл!..
– Я в курсе. Мы не сразу остановились на вашей кандидатуре. Долго просчитывали риски. Чем меньше вы знали, тем было лучше… Всё сходилось естественным образом – настоящий артист, цирк. Оставалось лишь организовать вам контракт и просчитать нужный маршрут. В этой истории важным было то, что Вазир Каримов, он же Карими, вас когда-то хорошо знал и помнил, поэтому вышел на связь, иначе… Два с лишним года он оставался без контакта с нами. Теперь, благодаря вам, всё наладилось. В книгах важная информация. Из-за этого Вазир рискует жизнью каждый день…
– Что же получается, я был связным? Вы меня использовали «втёмную»!
– Что-то типа того…
– Почему же вы мне ничего не объяснили? Я – как дурак!..
– Не обижайтесь! Так было надо. В любом деле нужен профессионализм, что у вас в цирке, что у нас… в Министерстве культуры. Зачем было подвергать выдающегося артиста ненужному риску. Вы всё сделали правильно. Спасибо! Надеюсь, вам не стоит объяснять, что это не подлежит разглашению даже близким родственникам. Вы – взрослый человек! Постарайтесь эту историю поскорее забыть. Всего Вам доброго…
Глава двадцать шестая
Пашка делал всё для того, чтобы они с Валентиной как можно реже встречались. Цирк был построен так, что к манежу можно было спуститься по разным лестницам с одного и того же этажа – в начале и в его конце. Но встречи так или иначе происходили, что бы он ни предпринимал. Валентина словно предугадывала его сегодняшний маршрут, хотя он их и не повторял. Пашка работал в конце первого отделения. «Ангелы» начинали второе. Валентина из гримёрки выходила много раньше, и это – явно ради их мимолётной встречи где-то на узких лестничных маршах, пропитанных запахами опилок и циркового зверья.
Пашка устало поднимался в мокром от пота костюме, с потёкшим гримом и всё ещё вибрирующими руками и эмоциями. Валентина шла ему навстречу в выразительном макияже, укороченном цветастом японском халатике, чуть прикрывающем её рабочий костюм в блёстках. Она благоухала, как чайная роза на рассвете, сияла молодостью, посылая эротические волны в пространство. Каждый раз Пашка с облегчением выдыхал, когда встретившийся оказывался просто коллегой по работе. Её летящие шаги он узнавал, но всегда с опозданием, когда отступать было некуда. Они вынуждено останавливались, о чём-то спрашивали друг друга, отвечали. Эти мгновения были пыткой для одного и видимым наслаждением для другого. Пашка, будто Персей, старался не смотреть Валентине в глаза, словно перед ним была Медуза Горгона. Та же, наоборот, впивалась в него всей своей женской сутью, стараясь проникнуть в его сердце, сознание и плоть. С поникшей плотью и упавшим сердцем он возвращался к себе в гардеробную, поверженный и растерянный. Света, если бывала в эти минуты в гримёрке, без всяких расспросов понимала, что произошло. Она делала вид, что ничего не замечает. Молчала. Ни о чём не спрашивала. Давала возможность Пашке разобраться в себе. Переболеть. Перебороть себя и ситуацию…
Света не закатывала ему истерики и не выясняла отношения с Валентиной. Понимала – это было бы глупостью в первом случае и слабостью – во втором. Она боролась за Пашку своим «невмешательством», терпением. Её оружием была взрослая женская Мудрость. Она боролась тихой Любовью…
Картина повторялась ежедневно. Пашка разгримировывался, шёл в душ. Потом в гримёрке неторопливо причёсывался, слушал селекторную связь с происходящим на манеже, потихоньку остывал от работы, готовясь к эпилогу. Через час-полтора после представления его ждала очередная ночная репетиция с лошадьми. А пока он сидел, погружённый в свои мысли и звуки, доносившиеся из динамика на стене.
Летали «Ангелы». Зрители аплодисментами отмечали каждый их трюк. Пашка зримо представлял, кто и что сейчас исполнял под куполом… Вот музыку сняли. Через несколько секунд инспектор манежа объявит зрителям имя и фамилию Валентины, подчеркнёт, что будет исполнен уникальный трюк. Потом Валя в тишине оттолкнётся от мостика, раскачается своим фирменным одним пролётом до нужной высоты и сделает двойное сальто в руки к ловитору. Если всё исполнят, как говорят в цирке, «по копейке», то будут восторженные аплодисменты и бравурный марш на уход. Если нет, всё сначала до тех пор, пока не получится. В цирке есть традиция – трюк нужно сделать во что бы то ни стало.