Заплакал ребёнок. Горько так, с сердцем!
– Машу-унь! Что случилось? – Богатырь расправил плечи.
– Ша-а-ри-ик!.. А-а…
– Что шарик, какой шарик?
– Шарик улетел, а-а! – рыдания в голос и пальчиком в потолок. Там к серой побелке прилип ярко-розовый шарик, наполненный гелием.
– Орлы! В колонну!
Юрка внизу, Славка на плечах у руководителя, Витёк, пока ещё трезвый, но уже чуть со сбитой мушкой, резко взлетел третьим на плечи к партнёру – всё как в работе. «Драйка» стояла как вкопанная, несмотря на принятое внутрь. Наоборот – собрались, понимая, что страховочной лонжи нет. Остальные окружили колонну, стоя на пассировке – мало ли, под ногами паркетный пол, не манеж. Но мимо надёжных рук цирковых не пролетишь…
Витька схватил шарик за ленточный хвостик, потянул на себя и так же молниеносно оказался внизу.
– Плиз, мадам! – Сияющий Витька, стоя на одном колене, галантно протянул натянутую ленточку с непокорным шариком не менее сияющей девочке лет семи-восьми.
– Надо говорить «мадмуазель»! Так мама сказала. Мадам – она! Я уже знаю, её так папа зовёт. – Маша обняла сидящего на полу Витьку, чмокнула его и с великой радостью побежала носиться по лестничным маршам цирка.
– Пью за всех мадам и мадмуазель! – Витька налил себе стопку и обратился ко всем женщинам, присутствовавшим в этот час на прощальном фуршете.
– Особенно, у которых есть шарики… Которые надо спасать! – Славка с сокрытой двусмысленностью сказанного поддержал товарища по номеру.
– Не-е, без работы мы точно не останемся, даже на окончание!.. – отряхнув свои плечи от следов, оставленных Славкой, подытожил Юрка и подставил под разлив свой стакан…
Где-то в углу, в районе шведской стенки, зазвучали аккорды гитары. Туда потянулись гуляющие. На сложенной стопке блинов от штанги сидел соло-ковёрный Володька Семёнов и как-то невесело перебирал струны. Его окружили сотоварищи. Володька недавно развёлся, всё ещё заметно переживал. Рядом стояла початая бутылка коньяка. Он отпил глоток прямо из горлышка.
– Володь! Давай нашу!..
– Даю, пацаны, даю… – Он ещё раз тронул струны, прошёлся по грифу. Настроился, улетел в цирковое поднебесье, и зазвучала песня Никулина, которую часто пели цирковые в компаниях.
Серебрятся лунным светом облака,
Поздней ночью опустевший цирк затих.
Хоть была у нас работа нелегка,
Как приятно посидеть среди своих.
Поболтать и пошутить, затеять спор,
А потом, подсевши к другу своему,
Повести неторопливый разговор,
Вспоминая и Париж, и Кострому.
Компания разноголосо, но с чувством, хором поддержала припев:
И до утра нам не заснуть,
Среди друзей всегда приятно отдохнуть.
И до утра нам не заснуть,
Среди друзей всегда приятно отдохнуть.
Володька, глядя себе под ноги, продолжал петь. Остальные глотками неторопливо вкушали то, что каждый себе налил. Кто-то слушал, кто-то тихо подпевал. У каждого в эту минуту мысли были сокровенные, свои-свои, и всё равно очень даже общие. Цирк – это большая семья, братство…
В каждом цирке много есть друзей у нас.
Жаль, недолго нам придётся здесь пробыть.
Расставаясь и встречаясь каждый раз,
Успеваем и смеяться, и грустить.
Куда бросит нас, не знаю я, судьба.
Знаю только – впереди работа ждёт.
Замелькают полустанки, города,
Пассажирский поезд вдаль нас повезёт…
Хор голосов грянул неожиданно громко и как-то жизнеутверждающе:
Опять вагон, опять нам в путь,
Но как приятно хоть немного отдохнуть.
Опять вагон. Опять нам в путь,
Среди друзей всегда приятно отдохнуть…
– …Валера! Я всё вижу!.. – У спортивно-банкетного стола возникла жена Рыжова. – Ускакал, рысак! Всё бросил и исчез! А я там одна на хозяйстве паши! Глазом моргнуть не успела! Испарился! Копперфильд, блин!
– Ну, Галю! Окончание же! Я всего-то один стаканчик с ребятами!
– Какой один! Я что, слепая? Ты уже третий маханул без меня!
– Так в чём же дело, Галина, догоняйте! – Парни из номера «эквилибристы на першах» пододвинули Гале стаканчик с сухим вином. Та на него даже не взглянула. Выбрала бокал пообъёмнее, налила туда водки и, ни слова не говоря, по-мужски, влила его в себя, как будто всю жизнь только этим и занималась. Валерка Рыжов завистливо сглотнул слюну. Першевики переглянулись и приняли на грудь свои скромные миллиграммы: «С окончанием!»
– А на-ам?.. Мы тоже хотим! – Как из-под земли выросли около теннисного стола кудрявые головы Сашки и Аркашки. Налейте и нам вот эту… «с окончанием»! – Они ткнули указательными перстами на красивую бутылку джина. Эти два рыжих одуванчика считали, что всё, что в этот час пили взрослые, имело название «с окончанием». Валерка переполошился! Как наседка заквохтал, засуетился, в то время как его жена, не обращая ни на что внимания, смачно доедала куриную лапку.
– Это категорически нельзя!
– Пап! Ну, тогда налей «категорически нельзя!» – согласились на мировую рыжовские малолетки. Компания грохнула безудержным смехом: «Категорически нельзя! Надо запомнить!..»
Пашка, который только что вошёл поздравить коллег с окончанием гастролей в Новосибирске, налил себе и пацанам минералки. Они по-взрослому чокнулись, поздравили друг друга и отошли по серьёзному делу в сторону. Жонглёр Павел Жарких напоследок приготовил своим ученикам подарок. На потрескавшимся подоконнике спортзала лежали восемь мячиков для жонглирования. Четыре из них были красными и столько же зелёных. У Аркашки загорелись глаза.
– Чур, мои красные!
Сашка радостно улыбался зелёным. «Хм! Угадал!» – Пашка мысленно себя похвалил. За этот месяц он неплохо узнал близнецов – таких одинаковых и таких разных.
– Мя-а-чики! – Сашка радостно пропел и прижал их к груди. Те едва умещались в его ещё пока маленьких ладошках. Пацаны с восторженным визгом понеслись из спортзала в сторону манежа, откуда их только что разогнал бдительный инспектор манежа – там на куполе демонтировали подвеску воздушного полёта…
– Володя! Семён! Спой «Колыбельную», пожалуйста!
– Ты чего, Коля, уже спать захотел? Спя-ат усталые игрушки… – Семёнов взял пару аккордов.
– Да пошёл ты, остряк!.. Там музыка какая, слова! Всё про нас…
Семёнов подтянул колок, подстроил гитару и снова тронул струны. Слушатели затихли…
На манеже белые квадраты
Положил в окошко лунный свет.
Спать ушли гимнасты, акробаты,
Только лишь остался сторож дед.
Засыпают лошади и звери,
На конюшне тихо и темно.
Час ночной уже пришёл.
Медвежата и осел –
крепко спят давным-давно.
Позади осталось воскресенье –
День больших и маленьких забот,
Но давно забыты все волненья,
Засыпает цирковой народ.
День сегодня выпал вам нелёгкий,
Даже трудный, честно говоря,
Но если в праздник цирк большой
Был наполнен детворой –
Значит, день прошёл не зря.
Впереди далёкая дорога,
И куда, не знаю, ляжет путь.
В нашем крае цирков очень много,
И поедешь ты куда-нибудь.
Может быть, тебе слегка взгрустнётся,
Может, провожать придут друзья.
Голубые поезда через села, города
В дальний край умчат тебя…
…Валентина снова была под хмельком. У её очаровательного рта появилась незнакомая скорбная морщинка, которая делала её лицо ещё привлекательней, как ямочки на щеках у некоторых людей. Она подошла с бокалом красного вина.
– С окончанием, Пашенька! С окончанием, любимый! – С окончанием… – Пашка невольно напрягся и с укором посмотрел на Валентину. – Валечка! Что-то ты зачастила в гости к зелёному змию…
– Это от тоски зелёной… Больше мне в гости ходить не к кому. Да не бойся ты, не сопьюсь. Мне это так, для настроения, для куража… Хотя приятно, что ты волнуешься… Завтра лечу в Москву. Забираю паспорт и оттуда в Лондон, в Хитроу. Странно назвали аэропорт англичане – словно мы все пытаемся перехитрить судьбу. Особенно я… – Валентина посмотрела в окно. Там вяло шевелилась жизнь – люди, трамваи, автобусы…
– Давно была в Ленинграде? – чтобы хоть как-то поддержать беседу, Пашка задал первый пришедший на ум вопрос.
– Хм… Пашенька! Нет нашего с тобой Ленинграда. Есть теперь Санкт-Петербург. Переименовали, чтобы ничего не напоминало…
– Как Инна Яковлевна?
Валентина помолчала. Снова посмотрела в окно на хмурое небо. Её ресницы чуть дрогнули.
– Нет больше и бабушки, моей второй мамки. Ушла полгода назад. Тебя всё вспоминала. До последнего дня. Очаровал ты её. Всех очаровал…
Подошёл Венька.
– Захарыч зовёт. Надо ящики в коневозку погрузить. Пошли, он уже на старте.
– Венечка! Выпей со мной! Давай дружить! А то мы как-то плохо начали наше знакомство, давай хоть закончим по-человечески. Теперь ты знаешь – я, может, и сучка, но не до такой степени, как тебе это представлялось. Хочу, чтобы и ты знал – я по-прежнему люблю Пашку! И только его одного. И буду любить всегда, что бы ни произошло! Выпьем за любовь! – Валентина многозначительно посмотрела на друга Пашки, мол, знаю и твою тайну, вижу, понимаю! Она потянулась бокалом к Веньке. Тот коротко взглянул на Пашку, плеснул себе «Каберне» в пластиковый стаканчик и протянул его навстречу руке Валентины.
– Безответная любовь – страшная штука, Венечка! Жрёт поедом. Вот кто – настоящая сучка!..
Тонкое стекло бокала с хрустом встретилось с мутноватым пластиком, соприкоснулось, ударилось, не рассчитав силы… Пролившееся вино легло на пол красной кляксой. Валентина уставилась на пол. Стала серьёзной. Сказала тихо:
– Как кровь… Где любовь, там почему-то обязательно кровь…
– Совсем не обязательно. Будь здорова, Валя! И счастлива! – Венька одним глотком выпил остатки своего вина и, круто развернувшись, пошёл на выход из спортзала. – Жара! Догоняй!..