Выражение лица Шамуэй в момент обрушения крыши «Демократа» принесло сердцу Большого Джима больше пользы, чем все ёханые лекарства и кардиостимуляторы этого мира. Долгие годы ему приходилось мириться с ее еженедельными тирадами, и пусть он никогда бы не признал, что боялся Шамуэй, раздражала она его изрядно.
Но посмотрите на нее теперь. Выглядит так, будто пришла домой и нашла мать умершей на горшке.
– Сейчас ты смотришься лучше, – заметил Рэндолф. – И бледность с лица ушла.
– Я и чувствую себя лучше. Но все равно поеду домой. Немного придавлю.
– Хорошая идея! Ты нам нужен, друг мой. Больше, чем когда бы то ни было. И если этот Купол не исчезнет… – Рэндолф покачал головой, его глаза по-собачьи преданно смотрели в лицо Большому Джиму. – Не знаю, как мы выживем без тебя, вот что я хочу сказать. Я люблю Энди Сандерса, как брат, но в голове у него пустовато. И от Андреа Гриннел пользы, что от жестянки, после того как она упала и повредила спину. Ты тот клей, что сцепляет Честерс-Милл в единое целое.
Большого Джима тронули эти слова. Он схватил руку Рэндолфа и пожал.
– Я отдам жизнь за этот город. Так я его люблю.
– Знаю. Я тоже люблю. И никому не удастся украсть его у нас.
– Ты все понимаешь правильно.
Ренни уехал, взобравшись на тротуар, чтобы обогнуть кордон из двух полицейских автомобилей, которые блокировали въезд в деловой район со стороны городской площади. Сердце вновь билось ровно (ну, почти), но тревога тем не менее не отпускала его. Он понимал, что должен повидать Эверетта. Мысль эта ему не нравилась. Эверетт входил в число смутьянов, которые поднимали бучу в тот самый момент, когда городу требовалось сплотиться. Опять же врачом он не был. Большой Джим скорее обратился бы со своими сердечными проблемами к ветеринару, но в городе не имелось ни одного. Ему оставалось лишь надеяться, что Эверетт подскажет ему эффективное лекарство, если оно потребуется, чтобы упорядочить сердцебиение.
Что ж, подумал он, любое его назначение я смогу проверить через Энди.
Ренни больше тревожило совсем другое, связанное с фразой Пита: «Если этот Купол не исчезнет…»
Правда, именно по такому поводу Большой Джим как раз не волновался, даже наоборот. Но если бы Купол исчез слишком быстро, Ренни оказался бы в щекотливом положении, пусть даже лабораторию по производству мета и не обнаружат. Обязательно найдутся ёханые бабаи, которые поставят под сомнение его решения. Одно из правил политической жизни, которое он усвоил давным-давно, гласило: «Те, кто может, делают; те, кто не может, задают вопросы по решениям тех, кто может». И вот эти последние никогда не поймут: все, что он делал или приказывал сделать, даже бросание камней у супермаркета нынешним утром, служило на благо города. И в первую очередь этого не поймут влиятельные друзья Барбары, потому что не захотят понять. В том, что у Барбары есть друзья, могущественные друзья, Большой Джим не сомневался с того самого момента, как увидел письмо президента. Но сейчас сделать они ничего не могли. И Большой Джим хотел, чтобы ситуация оставалась неизменной еще пару недель. Может, месяц-другой.
По правде говоря, Купол ему очень даже нравился.
И такое вот отношение к Куполу у Большого Джима не изменится по крайней мере до того момента, пока пропан, сосредоточенный у радиостанции, не будет вновь распределен по всему городу. Пока лаборатория не будет демонтирована, а складское помещение, в котором она располагалась, не превратится в пепел (еще одно преступление, которое спишут на сообщников Барбары). Пока Барбара не будет предан суду и полицейская расстрельная команда не приведет приговор в исполнение. Пока вина за проделанное в период кризиса не ляжет на многих и многих, а все почести достанутся ему одному.
Так что пока Купол мог и постоять.
Большой Джим решил, что преклонит колени и помолится за это перед тем, как лечь спать.
7
Сэмми хромала по больничному коридору, глядя на фамилии на дверях палат и заглядывая в те, где имен не было, на всякий случай. Она уже начала волноваться, что этой суки здесь нет, когда подошла к последней и увидела пришпиленную кнопкой открытку, на которой мультяшный пес спрашивал: «Я слышал, тебе нездоровится?»
Сэмми достала из-за пояса джинсов пистолет Джека Эванса (пояс уже не впивался в тело, ей наконец-то удалось немного похудеть, лучше поздно, чем никогда). Мушкой раскрыла открытку. Внутри мультяшный пес лизал себе яйца и спрашивал: «Тебе полизать зад?» Подписали ее Мел, Ренни-младший, Картер и Френк. Именно такого изысканного юмора и следовало, по мнению Сэмми, от них ожидать.
Стволом она распахнула дверь. Увидела, что Джорджия не одна. Но присутствие второго человека не поколебало спокойствия и полнейшей умиротворенности, которые ощущала Сэмми. Возможно, поколебало бы, если б на стуле спал невинный человек – скажем, отец этой суки или дядя, – но на стуле спал Френки, большой любитель полапать сиськи. Тот, кто изнасиловал ее первым, говоря ей, что она должна раскрывать рот, только когда стоит на коленях. И тот факт, что он спал, ничего не менял. Потому что такие парни, просыпаясь, всегда брались за старое.
Джорджия не спала: боль не отпускала, а длинноволосый, который заходил ее проведать, не предложил ничего болеутоляющего. Она увидела Сэмми, и глаза ее широко раскрылись.
– Ты шего? Убиайша отшеда.
Сэмми улыбнулась:
– Ты говоришь, как Гомер Симпсон.
Когда же Джорджия заметила пистолет, ее глаза округлились. Она раскрыла практически беззубый рот и закричала.
Сэмми продолжала улыбаться. Если на то пошло, улыбка стала шире. Крики Джорджии музыкой звучали в ушах, бальзамом проливались на ее раны.
– Трахни эту суку, – повторила она слова Джорджии. – Так, Джорджия? Это ты говорила, бессердечная сучка?
Френк проснулся, огляделся, не понимая, что к чему. Его зад уже проделал путь к краешку стула, а когда Джорджия закричала вновь, он дернулся и свалился на пол. Теперь он ходил с оружием – как и все новые копы – и потянулся к нему, говоря:
– Опусти пистолет, Сэмми, просто опусти, мы же все здесь друзья, давай останемся друзьями.
– Ты должен открывать рот, только когда стоишь на коленях и сосешь член своего дружка Младшего. – Сэмми нажала на спусковой крючок «спрингфилда».
От грохота выстрела у нее чуть не лопнули барабанные перепонки. Пуля пролетела над головой Френка и разбила окно. Джорджия вновь закричала. Она пыталась выбраться из кровати, освобождаясь от проводов монитора и трубок капельниц. Сэмми толкнула ее, и она шлепнулась на спину.
Френки все не мог вытащить пистолет. В страхе и панике дергал за кобуру, вместо того чтобы схватиться за рукоятку, и смог лишь сдвинуть пряжку ремня.
Сэмми подошла к нему на два шага, схватила пистолет двумя руками, как делали люди в телике, и выстрелила снова. Левая сторона головы Френка отлетела. Клок кожи с волосами прилип к стене. Френк приложил руку к ране. Кровь заструилась между пальцами. Потом его пальцы пропали, утонули в сочащейся кровью губчатой массе, появившейся на месте кости.
– Хватит! – закричал он. Из ставших огромными глаз текли слезы. – Хватит, не надо больше! Мне больно! – А потом: – Мама! МАМОЧКА!
– Не поминай ее, она плохо тебя воспитала, – фыркнула Сэмми и выстрелила снова.
На этот раз пуля попала в грудь. Френка отбросило к стене. Рука оторвалась от раны на голове и ударилась об пол. Из уже образовавшейся там лужи крови полетели брызги. Сэмми всадила в него и третью пулю, в то место, которым он причинил ей боль. Потом повернулась к кровати.
Джорджия свернулась калачиком. Монитор у кровати пикал как безумный, потому что она сорвала с себя все датчики. Волосы падали на глаза. Она кричала и кричала.
– Так ты говорила: трахни эту суку, да?
– Я шошалею!
– Что?
Джорджия попыталась еще раз:
– Я шошалею! Я шошалею, Шэмми! – А потом, доводя все до абсурда: – Я бефу шлова нахад!
– Слово – не воробей. – И Сэмми выстрелила Джорджии в лицо, а потом в шею. Джорджия подпрыгнула, как чуть раньше Френки, и затихла.
Сэмми услышала доносящиеся из коридора топот ног и крики. Сонные крики тревоги раздавались и в палатах. Она сожалела, что побеспокоила людей, но иногда другого выхода просто нет. Иногда приходится делать то, что ты должна сделать. А когда все сделано, можно и уйти с миром.
Она приставила пистолет к виску.
– Я люблю тебя, Литл Уолтер. Мамочка любит своего мальчика.
И нажала на спусковой крючок.
8
Расти воспользовался Западной улицей, чтобы объехать пожар, а потом выехал на Нижнюю Главную, там, где она разделялась на шоссе номер 117 и шоссе номер 119. «Похоронное бюро Боуи» стояло темное, только в окнах фасада горели маленькие электрические свечки. Он объехал здание и припарковался на маленькой стоянке, как и велела жена, рядом с катафалком, длинным серым «кадиллаком». Где-то совсем рядом рычал генератор.
Расти потянулся к ручке дверцы, когда затренькал мобильник. Он выключил его, даже не посмотрев, кто звонит, а когда поднял голову, у автомобиля стоял коп. С пистолетом в руке.
Женщина. Когда она наклонилась к окошку, Расти увидел светлые вьющиеся волосы и наконец-то связал лицо, которое они обрамляли, с именем, упомянутым женой. Диспетчер полиции и дежурная дневной смены. Расти догадался, что после Дня Купола круг ее обязанностей расширился. Но в этот вечер охрану трупов в «Похоронном бюро Боуи» она взяла на себя добровольно.
Женщина убрала пистолет.
– Привет, доктор Расти. Стейси Моггин. Два года назад вы лечили меня от ожогов ядовитого дуба. Понимаете, на моем… – Она похлопала себя по заду.
– Я помню. Приятно видеть вас уже в штанах, мисс Моггин.
Она засмеялась, потом спросила:
– Надеюсь, я вас не напугала?
– Чуть-чуть. Я выключал мобильник, и тут появились вы.
– Извините. Проходите в дом. Линда ждет. Времени у нас не много. Я буду перед домом. Если кто-то появится, дам сигнал на рацию Линды. Если приедут Боуи, они припаркуются на стоянке у похоронного бюро, и мы сможем незамеченными уехать по Восточной улице. – Она склонила голову и улыбнулась. – Это, может быть, излишне оптимистично, но надеюсь, что уедем неопознанными. Если нам повезет.