– Я с ним все равно повидаюсь, – упорствовала Линда.
Но не повидалась. Чиф Питер Рэндолф, выглядевший отдохнувшим, проспав чуть ли не весь день, встретил ее на верхней ступени лестницы, которая вела в полицейский участок, и велел сдать полицейский жетон и пистолет: как жена Расти, она тоже находилась под подозрением в подрывной деятельности против законного правительства города и разжигании мятежа.
Прекрасно, хотела она сказать ему. Арестуйте меня и отправьте вниз к моему мужу. Но потом подумала о девочках, которые сейчас находились у Марты и ждали, когда она за ними приедет, чтобы рассказать ей обо всем, что случилось за день в школе. Линда также подумала о встрече в доме Пайпер сегодняшним вечером. Она бы не могла там присутствовать, если б ее посадили в подвал, а теперь встреча эта приобретала еще более важное значение.
Потому что если завтра вечером они собирались освободить одного заключенного, то почему не могли освободить двух?
– Скажите ему, что я его люблю. – Линда расстегнула пряжку, сняла с ремня кобуру. Пистолетом она особо и не пользовалась. Переводить малышей через дорогу, потребовать от учеников средней школы затушить сигареты или прекратить сквернословить – в этом по большей части и заключалась ее работа.
– Я передам ему ваши слова, миссис Эверетт.
– Кто-нибудь посмотрел его руку? Я слышала, что она, возможно, сломана.
Рэндолф нахмурился:
– Кто вам это сказал?
– Я не знаю, кто связался со мной по рации. Он не назвался. Один из наших парней, думаю: связь на Сто семнадцатом шоссе не очень хорошая.
Рэндолф обдумал ее слова, решил не развивать тему:
– Рука Расти в полном порядке. И наши парни больше не ваши парни. Идите домой. Я уверен, у нас еще будут к вам вопросы.
Она почувствовала, как на глазах выступают слезы, но сдержала их.
– И что мне сказать моим девочкам? Что их папочка в тюрьме? Вы знаете, что Расти – хороший человек, вы это знаете. Господи, в прошлом году именно он диагностировал у вас камень в желчном пузыре!
– Здесь я ничем не могу вам помочь, миссис Эверетт. – Дни, когда он называл ее Линда, ушли в прошлое. – Но я предлагаю не говорить им, что их папочка участвовал вместе с Дейлом Барбарой в убийстве Бренды Перкинс и Лестера Коггинса. Насчет двух других мы пока не уверены, это наверняка преступления на сексуальной почве, и Расти мог о них не знать.
– Это же безумие!
Рэндолф словно и не слышал.
– Он также пытался убить члена городского управления Ренни, отказывая ему в жизненно необходимом лекарстве. К счастью, Большому Джиму хватило ума спрятать поблизости двух патрульных. – Начальник полиции покачал головой. – Угрожал не дать жизненно необходимое лекарство человеку, который не жалеет себя ради нашего города. И это ваш хороший парень; это ваш гребаный хороший парень.
Здесь ее едва терпели, о чем Линда знала. И она ушла, прежде чем терпение могло лопнуть. До встречи в доме Пайпер оставалось четыре часа, бесконечно долгий срок. Линда не знала, куда пойти, чем себя занять.
Потом нашла выход.
11
Рука Расти была далеко не в порядке. Даже Барби это видел, а между ними находились три пустые камеры.
– Расти, могу я что-нибудь сделать?
Расти выдавил из себя улыбку.
– Нет, если не бросишь мне пару таблеток аспирина. Лучше дарвосета.
– Закончились. Они тебе ничего не дали?
– Нет, но боль уходит. Я выживу. – Слова мало соответствовали действительности. Рука болела ужасно, и то, что он задумал, только усилит боль. – Я должен кое-что сделать с пальцами.
– Удачи тебе.
Чудо, конечно, но Ренни не сломал ему ни один из пальцев, только кость в кисти. Одну из пястных, пятую. Тут он мог только нарвать полосок от футболки и использовать их как фиксатор. Но сначала…
Расти схватился за указательный палец, вывихнутый в проксимальном межфаланговом суставе. В фильмах такое происходило быстро. К сожалению, в реальной жизни быстрота могла не помочь, а только ухудшить дело. Он не торопился, не дергал, постепенно усиливая давление. Боль стала жуткой. Уже отдавалась в зубах. Расти чувствовал, что палец скрипит, как петли давно не открывавшейся двери. Где-то, достаточно близко и в другой стране, Барби – он это заметил – стоял у решетки своей камеры и наблюдал.
Потом внезапно палец магическим образом выпрямился, и боль ослабла. Во всяком случае, в этом пальце. Расти плюхнулся на койку, часто дыша, как бегун, только что пересекший финишную черту.
– Готово?
– Не совсем. Должен вправить тот палец, которым посылают на три буквы. Он может мне понадобиться.
Расти взялся за средний палец и начал проделывать с ним то же, что и с указательным. И вновь, когда боль стала уже совсем непереносимой, вывихнутый сустав занял положенное ему место. Теперь остался только мизинец, который торчал в сторону, словно Расти хотел произнести тост.
И я бы произнес, если б мог. За самый дерьмовый день в жизни. Во всяком случае, в жизни Расти Эверетта.
Он занялся мизинцем. И этот палец болел, а с ним быстро получиться не могло.
– Что ты такого сделал? – спросил Барби, потом дважды резко щелкнул пальцами, указал на потолок, приложил ладонь к уху.
Он действительно знал, что Курятник прослушивается, или только предполагал? Расти решил, что значения это не имеет. Лучше исходить из того, что прослушивается. Хотя с трудом верилось, что кто-то из этих остолопов мог до такого додуматься.
– Допустил ошибку, попытавшись заставить Большого Джима уйти в отставку. Я не сомневаюсь, что мне добавят еще с десяток обвинений, но в принципе меня посадили за то, что я посоветовал ему не гнать лошадей, а не то он свалится с инфарктом. – Конечно, Расти не упомянул про Коггинса, подумал, что этот момент лучше не затрагивать: может оказаться вредным для здоровья. – Как здесь с едой?
– Неплохо. Роза приносила мне ленч. С водой, впрочем, надо соблюдать осторожность. Могут и посолить.
Барби развел два пальца правой руки, нацелил на глаза, потом сложил и указал на рот: наблюдай.
Расти кивнул.
– Завтра вечером, – одними губами произнес Барби.
– Знаю, – так же ответил Расти. Губы у него треснули. Вновь потекла кровь.
Барби добавил:
– Нам… нужно… безопасное… место.
Расти подумал, что он такое знает: спасибо Джо Макклэтчи и его друзьям.
12
У Энди Сандерса случился припадок.
Неизбежный: он только пристрастился к мету, но выкурил его очень уж много. Энди находился в студии ХНВ, слушал «Как велик Ты» в исполнении музыкальной группы «Хлеб наш насущный» и дирижировал невидимым оркестром. Потом увидел, как летит по скрипичным струнам вечности.
Шеф ушел куда-то с трубкой, но оставил Энди толстые сигареты-самокрутки, которые называл жарешками. «С ними будь осторожнее, Сандерс, – предупредил Шеф. – Это динамит. „Ибо тот, кто не привык пить вино, не должен на него налегать“[42]. Первое послание Тимофею. Но относится также и к жарешкам».
Энди с умным видом кивнул, но задымил, как демон, едва только за Шефом закрылась дверь: выкурил две жарешки, одну за другой. И каждую – до крошечного бычка, обжигающего пальцы. Отдающий кошачьей мочой запах сгоревшего мета уже поднялся на первую строчку в его ароматическом хит-параде. Он выкурил половину третьей жарешки и дирижировал, как Леонард Бернстайн, когда особенно глубоко затянулся и мгновенно отключился. Упал на пол и лежал, дергаясь в реке церковной музыки. Пена пузырилась меж его сжатых зубов. Полузакрытые глаза вращались в глазницах, видя то, чего не произошло. Пока не произошло.
Десять минут спустя он очнулся, достаточно живой, чтобы вихрем пронестись по тропке между студией и длинным красным складским зданием, построенным позади нее.
– Шеф! – кричал он. – Шеф, ты где? Они едут!
Шеф Буши вышел из боковой двери складского здания. Волосы сальными иглами торчали во все стороны. На промежности грязных пижамных штанов виднелись пятна от мочи, сзади – от травы. Мультяшные лягушки, скакавшие по штанам, говорили: «Ква-ква-ква». Сами штаны едва не спадали с бедер, открывая часть лобковых волос спереди и начало расщелины между тощими ягодицами сзади. В одной руке Шеф держал АК-47 с аккуратно выведенными на прикладе словами: «БОЖИЙ ВОИН», в другой – пульт от гаража. «Божьего воина» поставил на землю, но «Божий пульт» из руки не выпустил. Схватил Энди за плечи и сильно тряхнул:
– Прекрати, Сандерс, у тебя истерика!
– Они едут! Горькие люди! Как ты и говорил!
Шеф задумался.
– Тебе кто-то позвонил и предупредил?
– Нет, мне было видение! Я отключился, и мне было видение!
Глаза Шефа широко раскрылись. Подозрительность уступила место уважению. С Энди он перевел взгляд на подъездную дорожку, ведущую к Литл-Битч-роуд, вновь посмотрел на Энди:
– Что ты видел? Как много? Они едут все или лишь несколько, как в прошлый раз?
– Я… я… я…
Шеф тряхнул его вновь, уже мягче:
– Успокойся, Сандерс. Ты теперь в Христовом воинстве и…
– Христов солдат!
– Да, да, да. И я – твой командир. Так что докладывай.
– Они едут на двух грузовиках.
– Только двух?
– Да.
– Оранжевых?
– Да!
Шеф подтянул пижамные штаны (они сразу же сползли на прежнее место) и кивнул:
– Городские грузовики. Вероятно, те же долдоны, братья Боуи и мистер Куриц.
– Мистер?..
– Кильян, Сандерс, кто же еще? Он курит мет, но не понимает предназначения мета. Он дурак. Они едут за пропаном.
– Мы спрячемся? Спрячемся и позволим им взять пропан?
– Это я делал раньше. Но не теперь. Больше не буду прятаться и позволять людям брать, что им хочется. Звезда Полынь уже просияла. Пора людям Божьим поднять флаг. Ты со мной?
И Энди, после появления Купола потерявший все, ради чего стоило жить, ответил без запинки:
– Да!