Глаза Джекки вспыхнули:
– Это чертовски хорошая идея, Джо.
– Господи! – выдохнула Клер. Закрыла лицо руками.
8
Эрни подогнал микроавтобус телефонной компании к погрузочной платформе универмага Берпи. Теперь я преступник, думал он, а моя двенадцатилетняя внучка – сообщница. Или тринадцатилетняя? Впрочем, ее возраст значения не имел. Он сомневался, что Питер Рэндолф, если их поймают, отнесется к ней как к несовершеннолетней.
Ромми открыл дверь черного хода, увидел их, вышел на погрузочную платформу с охапкой оружия в руках.
– Столкнулись с проблемами?
– Все прошло идеально. – Эрни по ступенькам поднялся на платформу. – На дорогах никого. Оружие еще есть?
– Да. За дверью. Ты тоже помогай, мисс Норри.
Девочка подхватила два карабина и передала их дедушке, который уложил оружие в кузов микроавтобуса.
Ромми выкатил на платформу тележку. На ней лежали рулоны свинцовой ленты.
– Разгружать все сейчас не обязательно. Я нарежу куски для окон. Ветровое стекло закроем, когда приедем на место. Оставим только узкую щель, чтобы видеть дорогу, как в танке «шерман», и поедем дальше. Норри, пока мы с Эрни этим занимаемся, попробуй выкатить вторую тележку. Если не сможешь, оставь ее, мы займемся ею позже.
На второй тележке лежали коробки с едой. В основном консервные банки и пакеты с концентратами, какими пользуются туристы. Одну коробку наполняли пакетики с растворимыми порошками, из которых получались напитки. Тележка весила немало, но покатилась легко, едва Норри удалось сдвинуть ее с места. Но остановить тележку девочка бы не смогла. Если бы Ромми не пришел Норри на помощь, тележка сверзилась бы с платформы.
Эрни заложил задние окна микроавтобуса кусками свинцовой ленты, закрепил их широкими полосами изоляционной ленты, вытер со лба пот.
– Это чертовски рискованно, Берпи, отправляться целым караваном к саду Маккоя.
Ромми пожал плечами. Потом начал загружать в микроавтобус коробки с едой. Ставил их вдоль стен, оставляя середину для пассажиров, которые, как он надеялся, появятся в микроавтобусе позже. На его рубашке проступили разводы пота.
– Остается лишь надеяться, что мы сделаем все быстро и тихо, а общегородское собрание нас прикроет. Выбора-то у нас нет.
– Джулия и миссис Макклэтчи получат свинцовую ленту, чтобы закрыть окна своих автомобилей? – спросила Норри.
– Да. Сегодня. Я им помогу. А потом им придется оставить автомобили здесь, за магазином. Нельзя ездить по городу с окнами, закрытыми свинцом, – люди будут задавать вопросы.
– А как насчет твоей «эскалады»? – спросил Эрни. – Она проглотит остальные припасы, не поперхнувшись. Твоя жена может сесть за…
– Миша не поедет, – ответил Ромми. – Не хочет иметь с этим никаких дел. Я ее просил, делал все, разве что не встал на колени, но лишь зря сотрясал воздух. Я догадывался, что так и будет, поэтому не рассказывал ей больше того, что она уже знала. Ей практически ничего не известно, но это ее не спасет, если Ренни придет к ней. Но она не хочет ничего понимать.
– Почему не хочет? – спросила Норри и поняла, что вопрос нетактичный, когда увидела, что дедушка недовольно нахмурился.
– Потому что она очень упрямая. Я сказал, что это ей выйдет боком. «Пусть только попробуют», – ответила она. Такова моя Миша. Ну и ладно. Если потом представится возможность, проскользну в город и узнаю, не передумала ли она. Говорят, у женщин это обычное дело. Ладно, давайте перенесем в кузов еще несколько коробок. И не убирай далеко оружие, Эрни. Оно нам понадобится.
– Не могу поверить, что втянул тебя в это, малышка, – покачал головой Эрни.
– Все хорошо, дедушка. По мне, лучше участвовать, чем стоять в стороне. – И говорила Норри чистую правду.
9
БАХ. Тишина.
БАХ. Тишина.
БАХ. Тишина.
Олли Динсмор, скрестив ноги, сидел в четырех футах от Купола, а рядом лежал его старый бойскаутский рюкзак, набитый камнями, которые он собрал около дома. Набитый до такой степени, что Олли едва дотащил рюкзак, сгибаясь в три погибели, боясь, что парусина порвется и его снаряды вывалятся на землю. Но не вывалились, и теперь он сидел у Купола. Достал еще один камень, гладкий, отполированный древним ледником, и бросил в Купол, где он ударился о вроде бы прозрачный воздух и отскочил назад. Олли подобрал его и бросил снова.
БАХ. Тишина.
К Куполу стоило идти по одной причине: его брат и мать умерли из-за Купола. И старый волосатый Иисус тому свидетель, одного рюкзака камней Олли хватит на целый день.
Каменные бумеранги, подумал он и улыбнулся. Улыбнулся искренне, но улыбка эта обезобразила его, потому что лицо стало совсем тощим. В последнее время он и так ел мало, а теперь вообще сомневался, что скоро сядет за стол. Услышав выстрел, он прибежал на кухню и нашел свою мать на полу, с задранным платьем, из-под которого виднелись трусы, и с наполовину снесенной головой… Да уж, такое зрелище не способствует аппетиту.
БАХ. Тишина.
По другую сторону Купола бурлила жизнь. Вырастал палаточный городок. Джипы и грузовики приезжали и уезжали. Сотни солдат толклись вокруг офицеров, которые выкрикивали приказы и отменяли их, случалось, не переведя дыхания.
К уже стоящим палаткам прибавилось три подлиннее. Перед ними водрузили щиты с надписями: «ПУНКТ ПРИЕМА ГОСТЕЙ 1», «ПУНКТ ПРИЕМА ГОСТЕЙ 2», «ПУНКТ ОКАЗАНИЯ ПЕРВОЙ ПОМОЩИ». «ЛЕГКИЕ ЗАКУСКИ» – гласил текст на щите перед еще одной палаткой, размерами даже побольше, чем последние три. Вскоре после того, как Олли сел и принялся швырять камни в Купол, приехали два грузовика-платформы с переносными туалетами. И теперь веселенькие, небесного цвета сортиры стояли рядком достаточно далеко от того места, где родственники могли поговорить и посмотреть на своих близких, но не прикоснуться к ним.
То, что вывалилось из головы его матери, выглядело как заплесневелое клубничное варенье, и Олли не мог понять, почему она поступила именно так, именно в этом месте. Почему в помещении, где они обычно завтракали, обедали и ужинали? У нее совсем съехала крыша, и она не осознавала, что у нее есть второй сын, которому может захотеться поесть (при условии, что сначала он не умрет от голода)? Разве Олли когда-нибудь забудет ужас, увиденный на полу?
Да, подумал он, совсем съехала. Потому что Рори всегда был ее любимчиком, ее отрадой. Она вспоминала о том, что я есть, только когда я забывал подоить коров или вычистить навоз, пока коровы паслись. Или когда я приносил домой табель с двойкой. Рори-то получал только пятерки.
Олли бросил камень.
БАХ. Тишина.
Несколько военных ставили новые указатели по периметру Купола. На стороне, обращенной к Миллу, Олли прочитал:
Олли догадался, что на обратной стороне щитов написано то же самое, и вне Купола это предупреждение могло сработать, поскольку там будет множество людей, следящих за порядком. А здесь на восемьсот горожан придется разве что два десятка копов, по большей части новичков. Они, конечно, могут попытаться не подпустить людей к Куполу, но с тем же успехом можно защищать песчаный замок от приливной волны.
Ее трусы намокли, а между раскинутых ног растеклась лужа. Она описалась или перед тем, как нажала на спусковой крючок, или сразу после этого. Олли предполагал, что после.
Он бросил камень.
БАХ. Тишина.
Один солдатик оказался совсем рядом. Молодой парень. Без знаков отличий на рукавах, и Олли предположил, что он рядовой. Выглядел парень лет на шестнадцать, но Олли понимал, что тот старше. Он слышал о парнях, которые прибавляли себе лет, чтобы попасть в армию, но не сомневался, что такое могло быть лишь до того, как появились компьютеры, которые это отслеживали.
Солдатик огляделся, заметил, что никто не обращает на него внимания, и заговорил тихим голосом. Акцент выдавал в нем южанина.
– Ковбойчик? Ты не можешь это прекратить? Я просто схожу с ума.
– Тогда пойди куда-нибудь еще.
БАХ. Тишина.
– Не могу. Приказ.
Олли не ответил. Бросил еще один камень.
БАХ. Тишина.
– Почему ты это делаешь? – спросил солдатик. Он все возился с очередным щитом, чтобы иметь возможность поговорить с Олли.
– Потому что рано или поздно один из них не отлетит назад. И когда это случится, я встану, и уйду отсюда, и больше не увижу эту ферму. Мне больше не придется доить коров. Как у вас воздух?
– Хороший. Правда, прохладный. Я из Южной Каролины. На Южную Каролину в октябре здесь не похоже, это я точно тебе говорю.
Там, где сидел Олли, в трех ярдах от южанина, стояла жара. И воняло.
Солдатик указал за спину Олли:
– Почему бы тебе не перестать бросать камни и не заняться коровами? – Он сказал: «коро-о-овами». – Загони их в коровник, подои, смажь вымя бальзамом, дел тебе хватит.
– Загонять их не нужно. Они знают, куда идти. Но доить их теперь тоже не нужно, и в бальзаме они не нуждаются. Они больше не дают молока.
– Да?
– Да. Мой отец говорит: с травой что-то не так. А с травой не так, потому что не так с воздухом. Здесь пахнет плохо, знаешь ли. Здесь воняет говном.
– Да? – На лице солдатика отразилось изумление. Он еще пару раз стукнул по колышку, к которому крепился щит, хотя тот вроде бы и так не шатался.
– Да. Моя мать этим утром покончила с собой.
Солдатик опустил молоток, который уже поднял для очередного удара.
– Ты вешаешь мне лапшу на уши?
– Нет, она застрелилась около кухонного стола. Я ее нашел.
– Черт, это ужасно! – Солдатик шагнул к Куполу.
– Мы отвезли моего брата в город, когда он умер в прошлое воскресенье, потому что он был еще жив – чуть-чуть, – но моя мать умерла сразу, и мы похоронили ее на холме. Мой отец и я. Ей там всегда нравилось. Красивый был холм до того, как все стало так ужасно.