С карниза сдвинулась и исчезла черная тень, чернее, чем тьма подвалов кастелло.
25
Виктор проснулся вскоре после восхода солнца, несколько лучей которого пробилось сквозь плотную пелену облаков. Ночные события казались кошмарным сном. Он сполз на ковер и вгляделся в его густой ворс. Никаких следов. Схватил снотворные пилюли и запустил в мусорную корзину. Из-за закрытого окна доносились звуки просыпающегося города. Виктор подошел к окну, отвязал от шпингалета шнурки, распахнул створки. Снизу послышался смех, гондольер помахал ему рукой, и Виктор ответил улыбкой и взмахом руки. Дыхание нормальной жизни вызвало некоторое облегчение. Ветер принес запахи бензина и кофе.
Виктор заметил на каменном карнизе-подоконнике царапины. Как будто чьи-то каблуки соскользнули с известняка. Но такие же царапины виднелись и далее по выступам и плоскостям фасада. Не все же они оставлены ночным визитером. Виктор закрыл окно и задумался, в чьих руках теперь конверт Миммо. Натянул самый безобразный из купленных свитеров. Вздохнул. Тяжело, когда невозможно доказать свою правоту. Вышел. У лестницы встретил Ансельмо, важного и внимательного.
— Как дела, дотторе? — с легким поклоном спросил старик.
— Нормально, — ответил Виктор с улыбкой, глядя через перила на прибывающих делегатов ЮНЕСКО. — Да, нормально. Видите ли, сегодня ночью…
— Нет нужды объяснять, — небрежно махнул рукой Ансельмо. — Этот город очень стар. Века наслаиваются друг на друга. Иногда случаются вещи необъяснимые, невероятные. Не вы первый.
Виктор покинул отель, раздумывая, что пришлось повидать на своем веку Ансельмо. Через несколько минут он увидел мраморные стены Сан-Сте и прошелся вдоль церкви в поисках таблички с адресом. Возле одной из дверей стояла стремянка, а у фонаря он заметил еле различимую двойку. И кучи картонных коробок у входа и в коридоре.
— Эй, есть кто-нибудь?
Никто не ответил. Виктор подошел к двери и услышал слабое жужжание какого-то электромеханического строительного прибора. Он миновал обширную прихожую, у стен которой стояли приставленные одна к одной картины, обернутые пленкой. Откуда-то доносилась музыка. Брамс. Одна из серьезных вещей, с преобладанием бассо профундо.[16] На полу тонкий слой пыли, мебель затянута полиэтиленом. Шлифовальная машина замолкла, осталась лишь музыка.
— Эй!
Никто не отзывается. Он прошел дальше, вышел в зал, где несколько стремянок торчали почти до самого потолка. Реставраторы только что приступили к раскрытию древнего плафона. Очищен один из центральных фрагментов. Фигура, насколько можно судить, венецианского адмирала с лицом, искаженным ужасом и смертной мукой. На нем синий мундир с золотыми пуговицами. Одна рука прикрывает голову. Вокруг — множество янычар в тюрбанах с поднятыми ятаганами. Один из нападающих уже готовится сдирать с пленного кожу, начиная со ступней ног, глаза его горят ненавистью, рот кровожадно полуоткрыт.
Виктор огляделся и подивился, куда девались рабочие. Для обеденного перерыва рановато. На подоконнике чашка со следами черного напитка на донышке. За дверью симфонический оркестр грохочет, приближаясь к коде. Виктор попытался постучать в дверь, но она распахнулась при первом же прикосновении. Он просунул в дверь голову и замер.
Арабелла танцевала.
Волосы ее развевались, она кружилась по помещению, босая, суфийский мистик в джинсах. Музыка смолкла. Арабелла остановилась, переводя дыхание. Виктор затаился, стараясь не выдать своего присутствия. Она медленно повернула к нему голову и откинула с лица прядь волос. Улыбнулась, порозовела.
— Вы рано. Я не слышала.
— Лосьон после бритья?
— Ужасный, — кивнула она. — Что за чудо?
Теперь ее глаза выглядели не молочными, а скорее бледно-зелеными.
— Какой-то датский парень с двойным «О» в имени. Но мой свитер еще ужаснее. Счастье, что вы его не видите. — Он подошел к маленькому столику и присел на забрызганный краской стул, убедившись предварительно, что краска давно засохла.
Арабелла нажала на кнопку, и проигрыватель выкинул компакт-диск. При дневном свете она выглядела старше. Она тоже села.
— Вы опять меня рассматриваете.
— Извините. Интересная у Вас резиденция. Мы сейчас приступим к работе? Будете накачивать меня к конференции? У ваших рабочих, похоже, перекур?
Она чопорно кивнула, подъехала к нему на своем стуле и остановилась. Теперь они сидели бок о бок. Виктор заставил себя отвлечься от этого обстоятельства и сосредоточиться на преподносимых ему деталях протокола, повестки дня и списке участников конференции. Не вдаваясь в детали, он обрисовал ей характер своего предстоящего выступления. Солнце постепенно подползало к зениту, и Арабелла поднялась со своего стула. В уголках рта ее снова замаячила неясная улыбка. Она порылась в компакт-дисках:
— У меня здесь «АББА», «Линерд Скинерд» и итальянские поп-девицы, о которых вы в жизни не слыхали. Выбирайте.
— Пожалуй, «Скинерд».
— Ну и молодец. Потанцуем?
Не дожидаясь ответа, она выдернула его из-за стола, подскочила к проигрывателю, вставила диск, нажала кнопку и вернулась. Звуки гитары взметнулись из динамиков с такой громкостью, что, казалось, вояки на плафоне отвлеклись от бедолаги-адмирала. Руки молодых людей встретились, они двинулись по мраморному полу. Ее черные от пыли пятки двигались быстрее его башмаков. Припеву Арабелла аккомпанировала на невидимой гитаре. И каждый раз безошибочно определяла, где находится ее партнер.
…еще шаг, еще шажок —
я позабыла тебя, дружок…
Песня закончилась, эхо музыки еще вибрировало в зале. Арабелла мягким жестом отняла руку Виктора от своей талии и вернулась за стол.
— Да, чтобы не забыть: миланский корреспондент «Индепендент» хочет с вами встретиться сегодня вечером в «Ла Голомб». В шесть. Его зовут Макс Пелл. Не возражаете?
— Только для вас. Но до выступления я ему не сообщу никаких деталей.
— И не надо. Главное — вы обяжете моего босса. Венецианские условности.
— Это, конечно, не входит в ваши обязанности… — Виктор с сомнением посмотрел на свои брюки и перевел взгляд в окно, на магазинные вывески на кампо. — Не подскажете, где лучше экипироваться для выступления? Пиджак, галстук… в этом духе.
Арабелла кивнула и подошла к стене, расписанной сценами охоты в этрусском стиле. Соколы, собаки, всадники — многоногая свора устремилась на обреченного оленя, на запах крови. Арабелла нажала на кнопку, и панель бесшумно поехала в сторону, обнаружив ряды костюмов и рубах. Внизу из фетровых гнезд торчали туфли разных фасонов. На случайном ярлыке Виктор заметил сумму — его зарплата за четыре месяца.
— Вашего мужа? — Он постарался подавить в голосе вибрации ревности.
— Брата. Он с какой-то школьницей развлекается… то есть катается на лыжах в Валь-Гардене. — Она улыбнулась и добавила: — А я не замужем.
Виктор чувствовал себя не в своей тарелке. Слишком быстро все происходило. Колокола церкви Сан-Сте пробили одиннадцать тридцать. Арабелла прислушалась к их бою и снова улыбнулась.
— Ну, зачем же… — промямлил Виктор.
— Вы бы посмотрели, сколько стоит здесь галстук! — возмущенно воскликнула Арабелла. — Пожалуйста, не стесняйтесь. Я потом отправлю это вместе с вашей одеждой в химчистку, Стефано еще не успеет вернуться. Габариты у вас примерно одинаковые.
Виктор порылся в шкафу и выбрал серый костюм, синий галстук и рубашку легкого оттенка слоновой кости. Он инстинктивно задержался, не решаясь переодеваться при ней.
— Смелей, смелей! — подбодрила Арабелла. — Кроме того, я ведь росла с братом. Могу и отвернуться.
Оба засмеялись. Виктор заметил биение жилки на ее шее. Рука сама собой поднялась и потянулась к пульсирующей синей выпуклости, но он сдержался.
— Ну и как? — спросила Арабелла, подходя к нему и обводя пальцами плечи.
— Типичный банкир. Или мой отец.
Она провела ладонью по спинке пиджака. Приоткрыла рот. Ее губа… Сердце Виктора усиленно колотилось.
— Да, похоже, сидит неплохо. Я вам обещала мороженое… Но замоталась.
— Не расстраивайтесь. Вы меня преобразили изнутри и снаружи. На это потребовалось много энергии.
Ее лицо слегка порозовело. Самое время для объятий. Но ничего не произошло, и Арабелла чуть заметно вздохнула:
— Что ж, мистер преображенный, у вас, наверное, еще есть дела?
Нет-нет, Виктор не хотел расставаться с нею. Шевели мозгами!
— А что, если мы выйдем куда-нибудь перекусить? — выпалил он. — Я, например, уже созрел для маленького хот-дога.
— Хот-дог в Венеции? — усмехнулась она. — Это все равно что пицца в Англии.
— Неужто?
— Проверено на собственном горьком опыте.
Арабелла направилась с ним к выходу, маневрируя между стремянками. Выйдя на кампо Сан-Сте, она заперла дверь четырьмя ключами на четыре замка.
— Сигнализация была бы надежнее, — предположил Виктор.
— Вы не знаете, какие в Венеции воры. Пойдем.
И она увлекла его за собой, не дав рассмотреть группу приближающихся мужчин, вероятно рабочих, возвращающихся после перерыва.
— Мы оба родились здесь, в доме номер четыре, я и Стефано. — Она указала на соседнее здание из известняка. — Отец был дирижером, мать пела. Оперная певица.
— «Ла Фениче»?[17]
Она изобразила на лице шутливый ужас:
— О-о, придется мне пересмотреть свое представление об американцах… В общем, банальная история: отец спился, мать с гастролирующим тенором отбыла в Копенгаген, а мы со Стефом остались дома, но дом-то наш продали. После несчастного случая купили соседний. Ремонт все еще тянется, как вы заметили. Стеф следит за работами и заботится обо мне.
— Я с ним встречусь? — Виктору самому не понравилось, как прозвучал его вопрос, но он все же положил руку на плечи Арабеллы.