Лечение успешно продолжалось; спустя три дня, когда врач опять снял у меня металлические колпачки и примерил пробные мосты и когда мне опять накидали в рот ложкой розовый гипс, я снова возненавидел своего зубного врача.
(В тот день по телевизору показывали feature «Политическое убийство: Малькольм Икс»[85].)
Когда гипс у меня во рту стал затвердевать, он сказал:
— Закомплексованность, которую вы испытываете по отношению к своей коллеге, объяснима: из-за Шлоттау вы ничего не можете.
Я стал разоблачать его по пунктам: он, который самонадеянно утверждает, будто намерен осчастливить мир глобальной профилактикой, он, который видит себя на переднем крае борьбы против кариеса, он, который громогласно проповедует обязательный осмотр зубов в дошкольном возрасте, он — именно он — в часы приема то и дело куда-то исчезает: прячется в уборной. Я показал ему, что он там делает: быстро, жадно, по-детски, по-звериному набрасывается на липкие сладости и поглощает их в огромном количестве. В этой крохотной каморке он, стоя, лакомится, громко и торопливо жуя, тая от блаженства. А иногда, между приемом одного пациента и другого, садится на стульчак, а потом опять жрет сладости.
— Вы, — сказал я, — вы хотите убедить меня в том, что у меня комплексы, что я, вероятно, чуть ли не импотент, а сами сидите в уборной — вот! — в уборной и, причмокивая, сосете сливочную карамель. С влажным блеском в глазах смакуете шоколадное ассорти, брызгая слюной, похотливо грызете глазированные орехи, потом приходите в неистовство из-за того, что кулек пуст, и хватаетесь — вот, вот! — хватаетесь сразу же после ваших оргий за ирригатор «Аква», чтобы пульсирующей струйкой воды смыть следы обжорства, следы свинства… И вы считаете себя врачом?
Зубной врач попытался оправдаться, говоря, будто безобразие в туалете не что иное, как научный эксперимент для опробования ирригатора «Аква», но тут его помощница захихикала. Потом он заговорил о некоторых навязчивых идеях: при длительном процессе лечения они передаются от пациента к врачу.
— Речь идет о психологическом заражении. Вспомните, что вы делали примерно неделю назад, когда отношения между вашим учеником и вами подверглись болезненным испытаниям на разрыв. Как вы переносили боль?
И тут я признался, что, чувствуя себя несчастным, ибо я и впрямь был несчастен и покинут всеми в моем несчастье, впав в глубокое отчаяние, я за какие-нибудь пять минут сжевал две плитки молочного шоколада.
— Вот видите, — сказал он, — ваше несчастье заразительно. — И вместе с помощницей извлек специальный розовый гипс из полости моего рта.
Теперь мы с зубным врачом опять говорим по телефону как ни в чем не бывало.
— Что новенького у Шербаума?
Он деловито сообщил, как долго надо лечить дистальный прикус, если его не захватить вовремя, и похвалил упорство моего ученика.
— Тяжелая пластина на передних зубах с уродливым валиком спереди — весьма обременительное инородное тело, особенно для юноши, которому скоро минет восемнадцать. При длительном ношении она становится также психологической нагрузкой — не каждый может это вынести.
Я рассказал ему о деятельности Шербаума на посту главного редактора.
— После всех компромиссов он сумел записать в свой актив маленький успех. Не кто иной, как он, добился разрешения на устройство школьной курилки. Теперь они могут дымить на законном основании. Даже Ирмгард Зайферт проголосовала «за». И при этом сам Шербаум — некурящий, убежденный противник курения.
Иногда от него приходит письмо с газетными вырезками. Несколько строк подчеркнуты красным карандашом. Два-три телефонных разговора в неделю. Как-то раз мы вместе были на выставке в Ганзейском квартале. Однажды встретились случайно на Курфюрстендамме и выпили по чашке чая в кафе «Бристоль». Дважды он заходил ко мне, чтобы поглядеть кельтские черепки и римские базальтовые обломки. Но ни разу не пригласил меня к себе.
Мы бережно обходимся друг с другом. Политические волнения в городе, уход в отставку правящего бургомистра и тот факт, что полиция превысила власть, комментируем довольно осторожно:
— Этого давно надо было ожидать.
Далее я слышу в его словах легкий намек:
— Определенного рода комплексы можно излечить теперь на улице.
Только с иронией, и не прямо, а косвенно, мы упоминаем о времени моих визитов к нему, когда мы были чересчур откровенны друг с другом и слишком близко сошлись.
— Признаю, доктор, что первая попытка вступить в интимные отношения с Ирмгард Зайферт окончилась ничем, несмотря на двухчасовые усилия. «И все же, — сказала она, когда мы снова закурили, — это не помешает мне любить тебя. Нам обоим надо проявлять терпение». Терпение мы проявляем. Да, проявляем. Но вся беда в том, что уж очень много перебивок. Она постоянно вторгается, да, именно она. Сообщает разные военностратегические сведения, и тогда я принимаюсь читать лекцию о туфовых цементах и о возможности их использования при строительстве подводных сооружений. Даже убогий пейзаж предгорий Эйфеля, при его живописном уродстве прямо созданный для натурных съемок — равнины, изрезанные карьерами, а посредине две дымящиеся трубы заводов Крингса, — даже это мешает нашим отношениям. К тому же с некоторых пор я встречаю в заброшенных базальтовых карьерах не только свою прежнюю невесту, но и свою ученицу Веронику Леванд. Линда и Веро что-то задумали. Наверно, готовят акцию против меня. Вот видите, доктор?
Мой зубной врач вскользь упомянул о телеочерке «Убийство Малькольма Икс».
— Вероятно, будущее за насилием. — А потом сказал: — Оставим в стороне ваши вполне обычные неполадки в сексуальной сфере и поговорим о цементе. Я навел справки. Заводов Крингса нет и в помине. В Круфте расположены туфоцементные каменоломни «Туб АГ», которые на все сто процентов являются дочерним предприятием фирмы «Диккерхофф». Эта основанная в 1922 году крупная фирма по производству строительных материалов все еще находится в руках семьи Диккерхофф и выпускает ныне продукцию чрезвычайно широкого профиля. Однако по сравнению с однотипной фирмой в Нойвиде количество цемента, поступаемое из «Туб АГ», относительно невелико. Но это я говорю просто так, между прочим, чтобы объяснить соотношение сил в данной отрасли. На запрос, посланный в Андернах, тамошняя биржа труда ответила, что в студенческие каникулы в пятьдесят четвертом и в пятьдесят пятом годах ваше имя значилось в списках персонала фирмы в Андернахе. Вы были студентом-вечерником, выходит, таким образом, что о должности главного инженера не могло быть и речи.
Мой зубной врач подготавливал металлические колпачки на столике для инструментов и, видимо, ждал, осмелюсь ли я возражать. Но мне ничего не пришло в голову, кроме довольно беспомощного иронического замечания:
— Вам следовало бы работать в уголовной полиции. Правда, вам следовало бы работать в полиции.
Он улыбнулся. (А может, он и впрямь служит в полиции?)
— Раздобыть эти документы было относительно легко. Сами видите, я сделал фотокопии. Мы, зубные врачи, поддерживаем между собой довольно тесные связи. И коллега в Андернахе, доктор Линдрат, признался, что одна из его дочерей — сейчас она замужем, детский врач в Кобленце, — помнит, хоть и смутно, студента с такой фамилией. Но это может быть просто совпадение. К тому же ее имя Моника. Ну? Вам это что-нибудь говорит? Моника Линдрат? Вот ее фото в профиль. Вот — анфас. Здесь она снята с подругами в Андернахе, на рейнском променаде. Так и не вспомнили?.. Красивая девушка.
Я не шелохнулся, и он прекратил допрос, ухватив пинцетом первый металлический колпачок.
— На нет и суда нет. Охотно верю, что если не в Андернахе, то в Майене жила девица по имени Зиглинда. Все мы были когда-то помолвлены. В мои намерения отнюдь не входит ограничить полет вашей фантазии. Не расскажете ли вы, пока я буду надевать защитные колпачки, о грандиозной военной игре «Сталинградская битва», о том, как дочка Крингс выступала против папаши Крингса?
«Как потускло золото…»…Мне бы следовало предложить моему 12 «А» написать сочинение, взяв в качестве темы эту строчку из плача Иеремии или хотя бы одно словечко «как». Сочинение о выражениях: как так, как-никак, вот как. Или о «какбожемой», или о значении «как» в жалобных причитаниях. Сочинение о «как», которые произносятся с удивлением — чуть слышно — сердито. О «как» у Клейста и об ироническом «как» у Томаса Манна. О «как» у детей и «как» у дряхлых стариков. О том, чем отличается «как», которым встречают особо красивый закат — как прекрасно! — и «как», которое произносят при виде моря. Сочинение на тему «как» в песне: «Как я потерял тебя…» — и «как» в политике: «Как, дорогой коллега Барцель…» Разумеется, «как» играет свою роль и в рекламе: «Как так, вы не полощете рот нашим «Прилем»?..» И еще: «как» в жизни женщины: как-как-как-как. Это «как» Шербаум уже слышал. (Не забыть бы «как» перед именами собственными: «Как, Ирмгард, разве мы должны были бы…», «Как, Веро, разве мне не хотелось бы…», «как Линдалиндалиндалиндалинда…»)
Пока он надевал металлические колпачки, я описывал генеральную репетицию «Сталинградской битвы» и мою акцию перед кафе Кемпинского. В цементном бараке «Д» Крингс победил Линду на ящике с песком. На углу Курфюрстендамма и Фазаненштрассе после обеда наступили часы пик. Линда казалась безучастной. Я держал белого шпица на коротком поводке. Линда велела разыграть на ящике с песком «метель» — терраса кафе была переполнена, — горючего в окруженной армии не хватало, так что ни о каких наступательных операциях не могло быть и речи. Шпиц вел себя тихо, и я смог вылить ему на мохнатую спину бутылочку бензина. Электромеханическая система переключения Шлоттау действовала безотказно — впечатляющее зрелище. Предварительно я накачал шпица валиумом, поэтому он не проявлял признаков беспокойства. Особо впечатляюще это выглядело при одновременных контратаках обеих сторон. (Кто-то из зевак спросил: «Это против блох?») Выиграв генеральную репетицию, Крингс разослал приглашения; и пока читался вслух список приглашенных и читалась вслух моя листовка «Пожар!», я вводил наплывом то сцену прибытия первых гостей к Крингсу, то вспышку моей зажигалки. Приехали высокие правительственные чиновники из Майнца, офицеры бундесвера, ушедший на пенсию обер-штудиенрат, журналисты и, как всегда, генеральные директора. Язычок пламени обжег мне левую ладонь и опалил твидовое пальто; на собачьем поводке теперь крутился огненный шар. В бетонном бараке люди, стоя, непринужденно болтали, словно на приеме. (Надо подуть на ладонь.) По обрывкам разговоров нельзя было догадаться о предстоящем спектакле на ящике с песком, да и прохожие перед террасой кафе Кемпинского сначала ничего не понимали. (Человек предусмотрительный непременно захватил бы с собой мазь от ожогов.) Гости говорили на профессиональные темы — об экономических прогнозах, кадровых вопросах, острили насчет ведомства Бланка