Лета никогда не смогла бы понять, что должно быть у человека в голове, чтобы вот прямо здесь раздеться догола и спокойно, демонстрируя всяким старым извращенцам свои половые органы, пойти по тропинке к воде. Поэтому она не сумела сходу найти аргументы для достойного ответа ивенторше и использовала первое подвернувшееся под руку слово, оно оказалось на букву «п».
– Девчонки, не ссорьтесь,– сказала пекарь.
Они прошагали к боковым воротам с небольшой автостоянкой и вошли во двор с трехэтажным домом, симметричным, как припев хита. Водитель втащил на крыльцо коробку с ярусным тортом. Ивентер уверенно открыла входную дверь и крикнула:
– Хэллоу! Есть кто-нибудь? Ладно, проходим.
Лета поглядела в холл, из которого виднелась гостиная, и не обнаружила ожидаемой дворцовой роскоши. Мебель, диваны, картины – всё было поддельно-дорогим и разномастным, и больше всего напоминало «богатый» дом цыганского барона. Лета однажды видела фоторепортаж из особняка румынских цыган на выставке «Уорлд пресс фото» в галерее «Красный Октябрь». Они с папой с сочувствием рассматривали портреты гордых обитателей сусальной красотищи и долго смеялись, прочитав, что фотографии стали победителями в разделе «Повседневная жизнь».
– Что ж, некоторые люди в повседневной жизни живут совсем не плохо,– повторила Лета за папой, и вслед за прислугой по хозяйству, назвавшей себя управляющей, пошла на кухню.
Прислуга объяснила, что гости могут ходить, где угодно, просьба лишь не подниматься на третий этаж. Впрочем, Лету не интересовал и второй. Она переоделась и вместе с пекарем взялась делать птифуры – крошечные пирожные размером с наперсток. Они взбивали бисквит и разливали его на листы пергамента, вымешивали заварное тесто и пуговками выдавливали на силиконовые коврики, рубили ножами маргарин и орехи и выкладывали на противни миндальными камеями. В меню также были русские пироги с яблоками, капустой и судаком.
Подъехал повар с продуктами. Официанты из службы выездного обслуживания «Прего» втащили баулы с тарелками. Вскоре кухня была забита, как плацкартный вагон. По рукам пошла бутылка коньяка, приложился даже водитель.
– Ну что, украшать будем алыми и жёлтыми розочками?– произнесла пекарь, уже державшая кондитерский мешок с кремом.
– Какими еще розочками? Новорожденная терпеть не может розы,– сказала заглянувшая на кухню ивентер, и потянула носом.– Уже пьете? Не рано начали?
Она глянула в коридор и плотно прикрыла дверь.
– Врачи рекомендуют,– водитель вытащил початую бутылку и галантно уступил ивентеру место у окна.
– А ты откуда знаешь про розы?– спросила пекарь.– Чем тогда пирожные украшать, если не розочками – еловыми ветками?
– …!– сказала ивентер.
Официанты заржали.
– Любимые цветы именинницы – лизиантусы. Бляха, еле выучила,– пристроив на мраморный подоконник вертлявый мушиный задок, тщательно вымытый гелем для интимной гигиены, сообщила ивентер и встряхнула бутылку.– Растение из семейства горе-чавковых, еле выговоришь. Из горла, что ли, пьем?
– Вот это сведения,– похвалил повар, снимая с гудящей ломтерезки стопку прозрачных лепестков ветчины.
– Ивентер должен знать о заказчике всё, как гинеколог.
– А что знает гинеколог?– по кухне пошли клубы хохота.
– Дайте хоть какою-нибудь рюмашку или стаканчик?– потребовала ивентер.– Покурить охота! По гинекологической части все окей, именинница еще отпрысков грозится молодому мужу родить.
– А сколько ей лет-то?
– Столько и не бывает!
– Яблоня в цвету!
– Ага, прикопать эту яблоню в компостной куче и накрыть пленкой, может, от шейки и пойдут какие отростки.
– А муж, видать, археолог! Есть такие, любят покопаться в древностях.
Официанты заливались, водитель смеялся до слез, пекарь, трясясь от потехи, испортила два заварных пирожных.
– Да заткнитесь вы!– закричала Лета, выхватила из рук официанта опустошенную бутылку и с грохотом швырнула в бак для мусора.
Все примолкли.
– О-о, наша малышка решила показать молочные зубки!– слезая с подоконника, усмехнулась ивентер.
– Да мы шутим, Лета,– сказал водитель.– Ну, дай пошутить. Во, кстати, анекдот знаешь, про зайца и медведя?..
– Вы же у человека в доме, её коньяк пьете.
– Слушай, лизалка карамелек,– ивентер с ухмылкой поглядела на Лету.
– Я не лизалка!– выговаривая каждую гласную, произнесла Лета.
– Ну, я не знаю, как вы там, лесбиянки, это делаете…
Официанты с восторгом переглянулись и уставились на Лету.
– Я не лесбиянка!
Из темной карамели с треском вырвался хрустящий огонь и помчался по стенам кухни. Лета ринулась к столу, схватила два лежавших рядом ножа и вскинула вверх лиловыми остриями.
Пекарь завизжала.
В кухню заглянула прислуга, с подозрением оглядела бригаду и спросила:
– Всё в порядке?
– Конечно,– заверил водитель и скрылся через служебный вход.
– Уже идём,– сообщили официанты и подхватили тарелки с канапе.
– Да-да, спасибо,– сказал повар, вытянул из руки Леты ножи и принялся быстро точить лезвия друг о друга.
– А как эти лизиантусы выглядят?– примиряюще спросила пекарь.– Кто-нибудь в курсе? Лета, ты знаешь?
– Как махровые маки, только холодных оттенков, голубые, синие, белые,– деловито пояснила ивентер, одернула кожаный жакетик и пошла в холл.
– И где я ей синий крем возьму?– возмутилась пекарь Лете.
Начали съезжаться гости. От ушлых официантов, напрасно ожидавших звёзд первой шоу-величины и потому разочарованных масштабом мероприятия, вся кухня уже знала, что важные персоны – нательные друзья именинницы, рейтинговые телевизионщики и бомонд-духовники, получили приглашения в новый загородный дом мужа. А на дачу именинницы созваны персоны совсем неважные, шоу-публика второго ряда – многочисленные музыканты певицы, мелкие грызуны заполошной радиостанции, начинающие львицы, падальщики светской хроники и никому не известные провинциальные геи, прибывшие покорять богатую Москву с чёрного хода.
– Шелупонь всякая,– пробормотала ивентер, мечтавшая выйти замуж за олигарха.
Появился впервые избранный депутат, который всё не мог прийти в себя от законодательного счастья, и на каждое случайное приветствие расплывался в улыбке, уверенный, что его узнают в лицо. В депутате всё время вступали в реакцию щелочное желание вести себя подобающе-сдержанно и кислотное – наслаждаться правами заслуженно высокого государственного статуса. Образующиеся пузыри депутат нейтрализовал недавно освоенными дорогими коньячными брэндами. Поэтому первым делом он ещё раз отработал метод зачистки места возле спиртного, подсмотренный у лидера ЛДПР.
Как раз в этот момент Лета вышла в каминный зал с блюдом тарталеток и пробиралась к длинному столу через наросты гостей. Она уже протянула руку, чтобы поставить тарталетки, но двое охранников депутата, стриженых, в бюджетных черных костюмах поселковых женихов, с напором, сопротивляться которому было неловко, врезались в шевелящуюся оборку стола и с улыбками отжали толпу, как грейдеры раздвигают груды торфа. Дамы пошатнулись на каблуках и ухватились за спутников и тарелки, Лета едва не выронила блюдо, а несколько уже нетвёрдо державшихся на ногах музыкантов повалились кучей, как заваливаются на сходе с эскалатора. Депутат с укором посмотрел на музыкантов, с матом поднимавшихся на ноги, прошёл к зачищенному отрезку стола и занялся первым чтением этикеток на бутылках.
– Вот козёл,– пробормотала Лета, поставила блюдо и, лавируя, зигзагами пошла на кухню.
Но неожиданно по толпе прошло волнение, все зашевелились, развернулись от закусок и выпивки, кто мог, метнулся в центр зала – в луче света, упавшем с небес через окно второго яруса, появилась именинница с подбородком в обтяжку, накладными ресницами, в лосинах, платье разводами и широких ортопедических босоножках.
– С днём рождения!– понеслось из толпы.– Замечательно выглядите!
– А муж вас уже поздравил?– выкрикнули из-за плеча Леты.
Журналистка орёт, поняла Лета.
– Ещё ночью поздравил,– хрипло сообщила именинница и кокетливо растеребила прядь парика из натуральных волос.
– А что он вам подарил?– не отставала журналистка.
– Ну что ночью женщине дарят? Хотите спросить, занимаемся ли мы сексом? Занимаемся!
Первые ряды рассмеялась, последние – переглянулись и ухмыльнулись.
– А где этот геронтофил?– прошептала кому-то за Летиным ухом журналистка и громко выкрикнула: – А где ваш супруг?
– Вот всё-то вам, журналюгам, надо знать, прямо в душу лезете!– снисходительно попеняла певица, больше всего на свете боявшаяся, что журналисты о ней забудут, и прощайте тогда обложки.
– Да насрать мне на тебя,– пробормотала за Летиным ухом журналистка.– Мне репортаж нужно сдать. Цветы давай, быстрее! Снимай с цветами!
Именинница приняла пестрый букет и улыбнулась фотографу с царственной снисходительностью. Она люто ненавидела журналистов за то, что не могла без них жить. И коллекционировала диктофоны, которые выкупала у репортёров. Репортёры были продажными и легко соглашались уступить редакционное имущество за двести-триста долларов. Диктофонов набралась уже целая коробка из-под старого телевизора. Это было доказательство не увядающего интереса народа к её, певицы, творчеству и личной жизни.
Лета побрела на кухню. Ещё одна корреспондентка, кругленькая, как пончик, решивший всегда быть девушкой, с аппетитными грудями, как пышные нарезные батоны, курила и весело материлась с коллегами в коридоре. Она была известна тем, что на какой-то железнодорожной станции сфотографировала именинницу, в пять часов утра на мгновенье высунувшуюся из окна вагона без парика и макияжа.
– Всю ночь квасили и в карты резались, а под утро музыканты вывалились курнуть, а она им в окно чего-то прокрякала, а тут я, тоже покурить выкатила,– в очередной раз рассказывала корреспондентка о своей удаче.– Трём агентствам и фотобанку снимки слила, каждый по двести баксов.
– А я однажды на Алтае заснял, как президент за сосну поссать отошёл,