Затем команды прошли на площадку, огороженную стойками, Лета разложила на столе инструменты – то ли ювелирные, то ли стеклодувные, включила горелку газовой плиты, и атриум исчез вместе с людьми, шумом, грохотом промо-акций и запахом подогреваемой в кафе еды. Горячая карамель обняла Лету, крепко прижалась тягучим телом, сладкими липкими губами, и они любили друг друга, что бы там ни говорили разуверившиеся в этом чувстве.
К концу отведенного времени за ограждением напротив Летиного стола стояла толпа зрителей, снимавших на мобильники. За минуту до гонга Лета, Собака и гласье установили торт-мороженое, десерт, ледяную и карамельную скульптуры на прозрачный утес подиума и отошли в сторону. Зрители смотрели на композицию с восторгом, участники чемпионата – изумлённо-тревожно, и все вместе усиленно думали – каким образом устроен этот потрясающий обман?!
Втихомолку и вслух искали подвох – американскую школу иллюзиона и отечественную факирную, светодиоды, невидимые батарейки, работающие от дневного света сенсоры, оптико-волоконные провода, цифровые устройства, металлическую стружку, реагирующую на магнитные поля сотовой связи, дистанционное управление с помощью мобильного телефона, цветные стекла, нано-плёнки и графен.
– Опасное для здоровья генно-модифицированное сырьё,– заявил представитель компании, судя по бейджику, продающей органические продукты.– В свёклу внедрен ген океанического планктона, полученный сахар люминесцирует, светится, как обитатели морских глубин. ГМО – канцероген,– предупредил торговый представитель.– А это сами знаете что.
Все отпрянули.
У Леты затряслись руки. Собака потемнела. Не растерялся лишь гласье.
– Иди в задницу!– склочным голосом сказал он торговому представителю.– Никакого ГМО тут нет, это не твоя сраная органика!
Жюри глубоко задумалось. Понятно, что чудес не бывает. Женщину не распиливают, вода не превращается в вино, а благодатный огонь нисходит от зажигалки. Но как устроен фокус из карамели?
– Кручу-верчу, запутать хочу,– гладко вбросил рассыпчатый зритель, покачивая толстым пакетом с эмблемой выставки.
– Ловкость рук и никакого мошенства,– высказала общее подозрение трехъярусная дама с разнообразной прической и в жакете сложного кроя.
И только мальчик в неуклюжем комбинезоне и девочка с тремя хвостиками на белесой голове, в капроновом платье поверх болоньевых штанов, шептались, коверкая звуки:
– Она волшебная, из волшебной сказки.
Не веря глазам, все, тем не менее, заворожённо смотрели на скульптуру из карамели, осенённую висящим в воздухе покровом, который, как северное сияние, переливался всеми цветами радуги, а изнутри двигалось, колебалось волнами, то разгораясь, то слабея, живое пламя.
– На чем эта хрень держится?– спросил председатель жюри и потрогал покров, колышущийся над скульптурой без всяких подвесок или тайных проволок, и от прикосновения еще ярче вспыхнувший рубиновыми искрами.– За счёт чего горит?
– Свет души нашего кондитера,– серьёзно сказала Собака.
– Это понятно. А висит-то как?
– Обман зрения,– сквозняком произнесли из толпы.
– Чьего? У меня, извините, зрение нормальное. Обман жюри, получается?
Лета усмехнулась и подняла голову, чтобы слёзы остались в глазах. Она была уверена, что люди будут плакать от радости, глядя на её карамельное творение с простодушным до вопиющей глупости названием «Дружба народов». Плакать от облегчения, от счастья примкнуть к вольным карамельщикам и спокойно произносить вслух слова «братство», «дружба», «любовь» в их простом первоначальном значении. Она не могла поверить, что эти слова заменились другим – «отношения», и подмену совершила её карамель. Что если всё это время карамель её обманывала? Что если никакой любви в карамели нет, она выдумала её горячую тайну, и нет никакого света, а есть лишь рецепт лжи – сахар и отношения?
Председатель огляделся, взял острую, как копье, стамеску для работы со льдом, и, примерившись, ударил по покрову. Лета знала, что её карамели не страшны никакие нападки, но всё-таки вздрогнула, ощутив боль под лопаткой. Посыпались мелкие обломки. Жгучая крошка отлетела в толпу, прямо к ногам сидевших на корточках мальчика и девочки. Они, ликуя, подняли светящийся осколок, и дома ещё долго загадывали с его помощью желания, которые странным образом исполнялись.
Участники команд приободрились – не всё потеряно, как бы не вылетели чудаки-волшебники со скандалом и пожизненной дисквалификацией.
Разломившись пополам, покров не утратил внутреннего огня и всё так же, лишь слегка обвиснув одним углом, упрямо парил в воздухе.
Жюри ушло совещаться.
– Мы всё равно лучшие!– сказала Собака.
Результаты объявили через двадцать минут.
– Кубком победителей, дипломами первой степени и денежным призом в размере 60 тысяч рублей награждается композиция «Дружба народов России» команды «Северное сияние», Москва!
Лета и Собака завизжали, а гласье заплакал.
Первой к ним подбежала журналистка интернет-газеты «Московский коммунист»:
– Примите мои самые искренние поздравления! Великолепная работа! Что вы сейчас чувствуете? Сколько сахара ушло на эту фигуру? Как вы потратите призовые деньги?
Когда погасли вспышки фотоаппаратов и софиты камер, Лета, Собака и гласье стали собирать инструменты.
– Видишь, ничего не украли!– бренча лотками, попеняла Лета Собаке.– Ни красители, ни плунжеры.
– Признаю, была не права,– родным голосом ответила Собака.
– Ну чего, девчата, поздравляю!– гаркнул пробравшийся сквозь толпу водитель.
– Угнали нашу машину!
После охов, нецензурных вскриков и проклятий Лету оставили возле гардероба, сторожить сумки и контейнеры. Угон микроавтобуса «Хлеба и шоколада» не затмил её счастья – Лета стояла возле имущества и блаженно улыбалась. Ей хотелось снова и снова переживать мгновенье, когда прозвучало название их команды, и председатель жюри поднял сияющий факел, оказавшийся кубком. Она вытащила смартфон, набрала в поисковике свое имя и слово «чемпионат», и увидела ссылку на запись в блоге журналистки «Московского коммуниста» – короткую, но восторженную – судя по тройным восклицательным знакам в конце предложений.
«Антирусская карамель,– прочитала Лета и вздрогнула.– Чемпионат России по кондитерскому искусству завершился скандалом!!! Победителями, получившими свой денежный приз в две тысячи американских зелёных, стали две лесбиянки и гей, не постеснявшиеся изобразить над уродливой фигурой, символизирующей, по мнению аффторов, дружбу народов, символ ЛГБТ-сообщества – радужную подстилку!!!». Дальше шли комментарии. «А у нас все конкурсы продажные – или евреи евреям дают, или из своей тусовки, или полным бездарям, а здесь, значица, пидоры пидорам, вот такая движуха».
– Нас обозвали геями и лесбиянками,– изумлённо сообщила Лета появившейся команде.
– Кому и кобыла лесбиянка,– сказал водитель.
– Это слава! Она именно так и выглядит,– заверил гласье.
– Журналистка так приветливо со мной разговаривала,– не могла поверить Лета.
– И в итоге написала, что мы – пидоры!
– Ну чего, бывает,– покосившись на Собаку, сказал водитель и подхватил коробку.– Меня недавно один баран козлом обозвал. За один заход все утащим?
– Поздравляю, Летёнок,– сказал папа, когда Лета заволокла в квартиру сумку с громыхающим кубком, помятый букет и никуда не уместившийся диплом в раме под стеклом.– По «ТВ-Центру» показали репортаж, молодец, я так горжусь тобой!
– Ты не представляешь! Мы победили! Как я устала! Микроавтобус угнали, пока с полицией разбирались, пока… – Лета скинула куртку.– Пришлось на такси всё в ресторан отвозить. Сейчас упаду, ноги не держат.– Она сбросила ботинок.– Пустите меня в туалет!
– Бабушка умерла,– сказал папа и грустно улыбнулся.
Глава 7Записка и кипяток
Урна с прахом размером с двухлитровую банку стояла на журнальном столике, покрытом кружевной скатертью из клеёнки. К урне была прислонена фотография бабушки. Бабушка бодро смотрела на рюмку с коньяком, прикрытую печеньем – ставить водку с куском чёрного хлеба папа и Лета с отвращением отказались. Бабушку сожгли для раздвоения личности – семь лет назад, перед операцией по аортокоронарному шунтированию, она завещала, «если что случится», прикопать по горсти пепла в могилы обоих её мужей, «чтоб никому не было обидно». Старая журналистская гвардия, тихо переговариваясь, потопталась перед столиком, произнеся обычное: «Могла б еще пожить!», «Давно ли молодые были?», «Все там будем» и «Как время-то летит». Изучили фотографию, пришли к выводу, что на заднем плане, за бабушкиной спиной, кабинет в редакции газеты, в котором потом сидели стенографистки, а после сделали буфет. Перевели взгляды на урну.
– Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде!– с подъёмом продекламировал гвардеец в морально устаревшем галстуке и джемпере внука.
Сошлись на том, что в урне, безусловно – огонь и, стараясь не грохотать лакированными стульями и кухонными табуретами, но с заметным оживлением сели за стол, накрытый «на квартире».
Папа брезгливо отверг выражение «поминальный обед» и передёрнулся при слове «кутья», которое напоминало ему выродившийся и обнищавший народный промысел. Они оба не имели представления о ритуалах. Папа смутно помнил что-то про охапку еловых ветвей, гроб, три дня стоящий на столе, двери в квартиру нараспашку, оркестр возле парадного, конфеты и пшено для голубей на могиле. Но самый большой город Европы отринул народные традиции в угоду санэпиднадзору – родных хранили в холодильниках моргов, и больше не поминали блинами. Папа хотел как можно быстрее напоить журналистскую гвардию и отвязаться! Лета предложила приготовить для бабушкиных соратников мясной бульон с домашними пельменями и луком и подать блюдо в старинной фарфоровой супнице, на горячее. Но папа сказал:
– Обойдутся без супниц! Этим старым пьяницам лишь бы водка да закуска.
И привез из кулинарии готовые салаты в пластиковых ведрах и пакет вареного картофеля, присыпанного укропом, а из супермаркета – нашинкованный хлеб, лотки с мясной нарезкой и девять бутылок разнообразного спиртного.