Шапошников ничего не сказал, только закряхтел непроизвольно — было видно, что маршал устал, болезни и возраст, все же маршалу в сентябре исполнится шестьдесят лет, проведенных отнюдь не на курортах, никого не щадят. Сталин о нем «заботился по-отчески», если такое выражение действительно применимо — никогда не звонил по ночам, просил Бориса Михайловича почаще отдыхать днем на диване, а все дела, не требующие серьезного вмешательства, переложить на своего заместителя, генерал-полковника Василевского. И маршал был до последнего времени единственным, к кому Сталин обращался по имени-отчеству, игнорируя при публичности свое близкое окружение. Вторым к своему несказанному удивлению, и полному ошеломлению всех, стал сам Кулик — теперь к нему председатель ГКО обращался также как к Шапошникову, чисто доверительно.
Григорий Иванович посмотрел на начальника Генштаба — лицо покрыто сеткой морщин, болезнь измучила Шапошникова. На кителе отсвечивает платиной орден Суворова 1-й степени — под номером один, Кулик настоял, чтобы так и произошло награждение. Второй орден был у него, третий у Жукова, но Георгию Константиновичу на полгода раньше присвоили звание маршала Советского Союза — стал шестым в «обойме».
— Не прибедняйтесь, голубчик, я ведь полковником раньше стал, чем вы три лычки получили, и хорошо вас помню. А теперь поражаюсь вашей эрудиции и вашему таланту — не ожидал. Да и общаетесь вы сейчас по-иному, прекратили притворяться «малограмотным». Товарищ Сталин сказал, что вы много читаете, и все тайком — мне иной раз кажется, что вы знаете намного больше меня, а своему рассудку привык верить, ваше высокопревосходительство. Но это ваши тайны, не буду проявлять любопытство, просто ваш реальный уровень компетенции и знаний я представляю. Жаль, что вы не желаете возглавить Генштаб, я с ним уже не справляюсь по здоровью, а быть зиц-председателем не имею желания. Меня заменит генерал-полковник Василевский, его заместителем будет…
— Назначьте генерала Антонова, не пожалеете. Поверьте мне на слово — он справится и с генштабом, а заместителем к нему моего Захарова — эта пара многих стоить будет. Александру Михайловичу нужно набираться командного опыта — он вполне справится с фронтом. Но не сразу — полгода, не меньше, но лучше год, пусть выполняет ваши обязанности.
— Григорий Иванович, не скажу, что ваши слова неожиданность, Матвея Васильевича мы хотели вернуть в Генштаб — и то, что он был вашим начальником штаба, для меня есть лучшая рекомендация.
— Все трое эрудиты, и главное — они продолжают вашу линию, соблюдают преемственность. Этого достаточно, чтобы четко и уверенно руководить войсками. Но от себя заверю — в случае форс-мажора можете рассчитывать и на меня, помогу, чем смогу и даже больше. Но сейчас я полезнее именно на своем месте — нам нужны танковые армии, и за них я теперь могу серьезно взяться. Идет «война моторов», а этим «инструментом» нужно научиться действовать как можно раньше, и не с теми непозволительными издержками, которые происходят сейчас.
Кулик остановился, внимательно посмотрел на призадумавшегося Шапошникова. То, что маршал решил покинуть свой пост, его самого расстроило — с ним ведь нашел общий язык, общение было и легким, и плодотворным. И с Василевским проблем не будет, и с парой Антонова и Захарова. Со всеми он работал, коммуникации наладил. Но он действительно считал себя более полезным при артиллерии и танках, ведь последними не научились толком действовать, но лиха беда начало.
— В сражении у Харькова мы были всего в одном шаге от катастрофы, Борис Михайлович. А сейчас, на мой взгляд, наступает решающий момент — немцы вложились в удар, перегруппировав силы. Если выдержим, не дадим в Крым ворваться, то стратегическая ситуация на зиму будет с большими бонусами в нашу пользу. Тем более, если английская бомбардировочная авиация перебазируется на местные аэродромы.
— Так ведь и германское командование это хорошо понимает, да и турки склоняются к войне — в Босфор вошла германская эскадра из четырех крейсеров с эсминцами, что само по себе есть свидетельство…
Тяжелый крейсер «Алжир» считался самым лучшим среди не только французских, но и европейских кораблей данного типа — ему не уступали только поздние по постройке германские «хипперы». Но этот красивейший крейсер был уничтожен собственным экипажем в Тулоне, превратившись в развалину, после войны разобранную на металл. Но в данной реальности «вашингтонский крейсер» уже сменил и флаг, и имя — и судьба его отнюдь не предопределена…
Глава 13
— Это все, кто находится в местах заключения, Григорий Иванович — особых указаний на их счет никто не отдавал, но они все изобличены признаниями своих подельников, проходящих вместе с ними. И не смотри на меня так — был заговор, был, и сам знаешь против кого направленный. Хотя половина из списка сидит за срыв заданий партии и правительства, они истратили крупные суммы денежных средств, но результата так и не дали. Все переименованы отдельно, имеют особые пометки.
Кулик старался сохранить выражение лица невозмутимым. На трех скрепленных белых листочках шли полосой фамилии людей, многие из которых были Героями Советского Союза, а один из них удостоен этого звания дважды. И что самое странное — всех их должны были расстрелять без суда, во время эвакуации из Москвы осенью прошлого года, и казни шли до февраля сорок второго, бессудные. Но тут история сильно вильнула, хорошенько ушла в лучшую сторону, и вместе со многими сотнями тысяч ленинградцев они обрели шанс на жизнь. Но что он знал точно, так то, что все расстрелы проводились по прямому указанию исключительно одного человека — генерального комиссара госбезопасности Берии, который сидел напротив него, отсвечивая золотистыми маршальскими звездами на краповых петлицах.
— Не хрен им на казенных харчах пробавляться, Лаврентий Павлович, пусть родине пользу приносят. «Летунов» отправить в распоряжение Новикова, а там их распределят по степени компетентности. Штерна с «артиллеристами» и «пэвэошниками» беру в свое распоряжение, каждому найду дело, соответствующее их умениям и квалификации. Всех «изобретателей и рационализаторов» тоже — при нашей бедности в грамотных инженерных кадрах грех в «расход» всех выводить. Пригодятся — наблюдение установим, а семьи в заложниках пребывать будут. А там посмотрим…
Кулик сознательно не договорил, демонстрируя нарочитую грубость. Взгляд Берии ему сильно не понравился, чуть прищуренный за стеклышками очков. Понятно, что он только исполнитель решений «Хозяина», но ведь не простой «слуга», соображение свое имеет. Того же Мерецкова в сентябре освободили по решению Сталина, но искалечили жестоко, морально и физически. Издевались над генералом армии, как только могли, ладно бы, если просто побои — нет, с выдумкой и ощущением собственной безнаказанности. Кирилл Афанасьевич рассказал как с ним «работали», мочились прямо в лицо, подробно, не скрывая мелочей, как глумились следователи. С тех дней Мерецков не мог долго стоять, и уже несколько раз побывав на докладах у Сталина, тот разрешил ему сидеть в его присутствии — невиданная «привилегия». Так что понятно, почему после смерти Сталина, весь его «инструмент» «переломали» без всякой жалости, сводя старые счеты, к тому же в большинстве своем это были выходцы как раз из Закавказья. Выводы сделали, и серьезные, ибо система регулируется определенными правилами, а тут конкретно «шили» то, чего вообще не было, и следствие проводили инквизиционными методами. Сам Кулик, вернее реципиент, тоже испытал такое отношение — избиения с унижением и расстрелом, и теперь его эмоциональная составляющая была настроена крайне враждебно.
Понимал ли Берия, что и с ним так поступят — ведь рано или поздно долго затаенный страх прорвется, а там все как в поговорке — «отольются кошке мышкины слезки», и поступят с ним крайне жестоко, вменив в вину то, что он делал, и особенно то, к чему не имел никакого отношения. Тут нет сомнений — отчетливо представлял степень опасности, исходящую от армии, в которой имел немало «стукачей». Так же можно не сомневаться в том, что именно он давал прямые указания следователям в каком направлении вести «дела», и не ограничивал их в методах. А прокуратура как таковая и вякнуть не могла, полностью «подмятая» всесильным генеральным комиссаром, выполняя все решения постфактум, фиксируя случившееся. И о том Кулик хорошо знал на примере второй супруги реципиента, прочитав материалы допросов тех, кто похитил ее на улице, привез куда надо, и без всяких допросов живенько так расстрелял, засунув тело в крематорий. А потом Берия долго сокрушался и объявил всесоюзный розыск пропавшей жены маршала Кулика, о чем были оповещены даже постовые милиционеры. Вроде плевать, он ее не знал, но в тоже время Григорий Иванович прекрасно понимал, что счеты рано или поздно сведет, как и Жданов — Андрей Александрович должные выводы сделал, прекрасно уяснив, что ничего хорошего ни ему, ни его людям не «светит». И сетовать тут не приходится, борьба за власть страшная вещь, мораль и «сантименты» ей не свойственны, тут или ты, либо тебя «оформят» надлежащим образом по «третьей категории».
— Забирай их всех, Григорий Иванович — других указаний на их счет не поступало, но реабилитации нет, они считаются подследственными, временно амнистированными. Кто не справится, или «вилять» начнет, заберем обратно по принадлежности. Какие-нибудь у тебя будут пожелания? Или просьбы, ты только скажи, выполню, что смогу.
Голос Берии сплошное радушие, но взгляд одного члена ГКО, направленный на другого представителя высшего органа государственной власти, был притворным — там сгустилась ненависть и затаенный страх, жуткая смесь, которую трудно заметить, но ощущаешь всей кожей. Возможно, так смотрят на таракана перед тем, когда его собираются придавить. И не стоит обольщаться — где-то лежит и на него самого «наблюдательное дело», и в любой момент тесемочки на папке могут развязать. Арест в Москве плевое дело, у него всего трое охранников, причем из пограничников, вернее егерей — сам отбирал. Но суда не будет, открытого, за «связь» с английской разведкой — сейчас маршал Кулик стал знаковой фигурой, и просто так по навету, не уберешь, а после войны тем более. Не та будет для МГБ ситуация, чтобы маршалов «душить», хотя пробовать будут. Только на отпор нарвутся — тут все воедино стеной встанут, а с армией даже Сталин не стал тогда ссориться, не рискнул. А излагать сейчас свои