Существует мысль, что любая тревога хочет стать страхом, то есть нам сложно испытывать что-то неопределенно-беспокоящее, чем, по сути, и является тревога, и мы неосознанно пытаемся «прицепить» это чувство к чему-то более понятному: к проблемам на работе, к значимым отношениям, к здоровью. Так у нас появляется иллюзия, что мы видим проблему и соответственно как-то можем на нее повлиять, у нас появляется иллюзия контроля. Но как только мы избавляемся от одной тревоги, на смену ей приходит другая. Может появиться ощущение, что мир ненадежный и опасный. И так может продолжаться до того момента, пока на сознательном или подсознательном уровне не будет переработано то первичное переживание, которое эту тревогу запустило.
Тема смерти, с одной стороны, является неизбежной, и каждый из нас прекрасно понимает, что рано или поздно с ней столкнется. Но с другой стороны, она настолько обширная, неизведанная и неподвластная нам, что это как заглядывать в бездну. И в ней есть много аспектов: от самого процесса умирания до оставления своих близких. Мы можем рассуждать о неизбежности смерти и о том, что каждый с ней столкнется. Я даже слышала идею, что мы не можем бояться того, чего не знаем, поэтому абсурдно бояться смерти. На мой взгляд, это утверждение нелогично, так как тревога практически всегда про то, что мы не знаем точно, а лишь фантазируем об этом. Кроме того, в предыдущей главе я рассказывала о психологических защитах. И это как раз хороший пример рационализации, когда мы логично объясняем себе неизбежность данного процесса. И эта рационализация закрывает нашу тревогу, которая находится в глубинах подсознания.
Смерть всегда рядом с нами. На метафорическом уровне мы каждый день сталкиваемся со смертью, когда идем спать. Это большая часть нашей жизни, когда мы находимся в состоянии, в котором практически ничего не помним и не можем ничего контролировать, некоего безвременья и небытия.
Кроме того, со смертью мы сталкиваемся, когда что-то меняется в нашей жизни. Когда мы меняем наши социальные роли. Почему перед свадьбой часто повышается тревога, ведь это радостное событие? Мы символически прощаемся с одним периодом нашей жизни, чтобы начать другой. И даже если новый период будет счастливым, старая наша роль уходит, умирает.
Поэтому мы так часто испытываем тоску и тревогу при переменах: новая работа, новое место жительства, новые отношения. И даже если мы очень сильно этого хотим, все-таки нам приходится расстаться с тем, что было. Это все про прощание и смерть старого и рождение чего-то нового. Без смерти невозможна жизнь.
Станислав Гроф предложил теорию четырех матриц. Изначально ребенок находится в первой матрице – у мамы в животе. Там тепло, уютно, понятно, это его мир. Вторая матрица – матрица тревоги, когда мир начинает сжиматься, становится пугающим, она ассоциирована со схватками, когда происходит то сжатие, то расслабление, и выхода из этой ситуации не видно, ребенок ничего не может с этим сделать. Затем следует матрица борьбы, когда ребенок проходит по родовым путям, он все еще не знает, что впереди, но может активно действовать. И четвертая матрица – это матрица победы, где он оказывается в удивительном, прекрасном мире, в котором желательно, чтобы его ждали. Согласно этой теории, если на каком-то этапе ребенок столкнулся со сложностями, например мама его не хотела, или хотела, но у нее был резус-конфликт, или были долгие схватки, а раскрытие не происходило, или в процессе родов что-то пошло не так, то ребенок может зафиксироваться и в жизни будет повторять этот сценарий. Мне кажется, эта теория отлично иллюстрирует как сам процесс жизни, мы регулярно совершаем такие переходы из одного мира в другой, так и вопрос смерти, потому что мы знаем, что нам предстоит этот переход.
Для облегчения этих переходов во многих культурах существуют ритуалы инициации, когда перед каким-то важным событием человека готовят к изменениям через различные ритуалы. Так обычно происходит при переходе мальчиков в мужчин, девочек – в женщин, перед свадьбой, перед рождением ребенка или в первые дни-недели после его появления, перед какой-то сменой статуса. Это тоже во многом связано со смертью, чтобы человек мог попрощаться со своей старой ролью, погрустить, погоревать, порефлексировать. И возродиться в новом качестве, в новой роли.
Люди, которые тяжело относятся к новшествам и переменам в своей жизни и в окружающем мире, имеют очень сильную, но часто неосознаваемую тревогу смерти.
Бывает, что человек выбирает противоположную стратегию – постоянное движение, ему сложно остановиться, он должен понимать, что за одним проектом последует другой, за одним событием придет следующее, он может не доделывать дела до тех пор, пока не увидит следующую ступеньку, начинать новую книгу, зная, какая будет следующей. Такое поведение дает ему ощущение движения и того, что, пока он что-то планирует, жизнь продолжается. Это одна из причин, почему так много людей испытали панику при локдаунах, связанных с ковид-ситуацией: некоторые описывали, что, несмотря на стабильную работу и, казалось бы, приятную возможность провести время с семьей и никуда не спешить, с трудом переносили факт невозможности что-то запланировать.
Почему часто так болезненно переживается окончание отношений? Даже если человек понимает, что это его решение, что в отношениях было много сложностей и непониманий, что бывший партнер ему не подходит. И ум все рационализирует и понимает, но есть некое ощущение окончания жизни. Так и есть, прощаясь с человеком и с отношениями в целом, мы прощаемся с частью нашей жизни, оплакиваем не только наше прошлое, но и неслучившееся будущее, наши иллюзии, фантазии и надежды. Поэтому так важно прожить этот период, дать себе время попрощаться и поплакать, а не искать сразу замену или пытаться убежать от своих чувств. Только важно помнить, что горевание – естественная и важная часть нашей жизни, которая помогает принять факт изменений, отпустить и продолжать жить дальше, но если этот процесс затягивается, то стоит обратиться к специалисту. Нет точных сроков, сколько это должно длиться, но если состояние острого горевания длится больше года, то это говорит о том, что какие-то еще другие процессы запустились, возможно, поднялись травмы, с которыми стоит разбираться.
Есть такое упражнение, которое часто дают на тренингах. Представьте, что вам осталось жить год. Важно не просто подумать, а именно представить и почувствовать. Что бы вы сделали? Чему уделили бы больше времени и внимания? От чего бы отказались?
А теперь представьте, что вам осталось шесть месяцев. Ответьте себе на эти же вопросы.
А что, если всего месяц?
Ответили? А теперь посмотрите, что для вас важно сейчас? Что вы можете сделать в данный момент? Возможно от чего-то отказаться?
Но я предлагаю не останавливаться на этом. Теперь представьте, что вы бы сделали, если бы знали, что бессмертны, что у вас есть право на ошибку и есть достаточно времени и ресурсов, чтобы исправить то, что вам, возможно, не понравится? Что бы вы сделали? Попробовали? Чем рискнули?
А теперь соотнесите эти ответы, что у вас получилось?
С тревогой смерти рука об руку идет тревога, связанная с одиночеством. Ведь каждый задумывался о том, что мы приходим в этот мир одни и одни должны будем его покинуть.
Эта тревога может скрываться за разными масками: сложность сепарироваться, то есть отделиться от родителей; сложности с партнером, когда человеку и плохо в отношениях, и страшно уйти; созависимые отношения в разных вариантах; стремление удержать своего ребенка рядом с собой; страх быть отвергнутым коллективом и обществом в целом. За всем этим скрывается страх остаться в одиночестве. Этот страх подталкивает строить невротические отношения с другими и отказываться от части себя, что вызывает постоянное, иногда трудно объяснимое чувство тревоги.
Еще одно предположение, почему так увеличилось количество тревожных расстройств. В современном мире мы приобрели больше свобод, но при этом ощущение сопричастности с другими людьми у нас стало меньше: уходят в прошлое большие семьи, да и институт брака перестал быть чем-то надежным; религиозные объединения потеряли свою масштабность и силу, и как бы ни хотели, в большинстве западных государств нет какой-то общей, объединяющей всех идеи, которая могла бы дать чувство сопричастности с чем-то большим.
Каждый в какой-то момент своей жизни приходит к пониманию глобального одиночества, где он один приходит в этот мир и один его покидает. К пониманию, что, как бы нам ни был близок другой, он никогда в полной мере не сможет разделить наши переживания и в полной мере покрыть наши потребности. Но это осознание является болезненным и вызывает тоску и тревогу. И человек стремится убежать от него. Для этого он использует различные ухищрения: заваливает себя работой, лишь бы не было времени для размышлений; бесконечно находится в соцсетях, которые дают ему иллюзию причастности; придумывает все новые задачи, лишь бы не останавливаться; вступает в компульсивные сексуальные отношения; вступает в различные организации.
Почему мы так любим Олимпиаду и чемпионаты мира, даже если не являемся болельщиками? Почему нам нравятся флешмобы, когда большое число людей делают одни и те же движения синхронно? Мы чувствуем себя сопричастными, частью чего-то большого и единого. В этом нет ничего плохого, когда мы хотим иметь с кем-то связь. Как писал Ирвин Ялом, наш «универсальный конфликт» связан с тем, что мы стремимся быть индивидуальностью, но индивидуальное существование требует от нас признания пугающей изоляции.
И эта «пугающая изоляция» часто толкает нас на путь невроза. Вспомните про внутриличностные конфликты. Практически в каждом из вариантов скрывается страх одиночества и изоляции. Он проявляется в разных формах, но идея одна: если мои желания расходятся с желаниями другого человека; если я имею позицию, отличную от других; если я не буду лоялен семье, своему роду, обществу – то меня отвергнут и я останусь в изоляции и одиночестве.