Солнечно, минус пять. Заплатил за квартиру, купил продукты питания. Машины, кусты. Во дворе нашего пятиэтажного дома растут разные деревья. Из птиц – голуби и синицы. А вот дятла нет. Сегодня он ушел из жизни. Дятел обычно работал на березе. Умер весной, дети его похоронили. Их лица были печальны. Причина его смерти неизвестна. Помянули дятла с соседом чекушкой водки «Русская валюта».
Что-то в сон клонит. Спать, собственно, хотелось всегда, и спал везде, где была возможность – в школе, в армии, на работе, в институте. Ну, ладно, спи и дальше, коли есть такая возможность. А не проснешься – что ж.
Купил куриные потроха, приготовил, выпил, закусил потрохами, и подумал, и нашел рифму «куры – курвы», и выпил еще, и написал стихотворение, и это настоящая поэзия, а не ваш бред, сучий ваш потрох.
Сегодня моему дедушке 250 лет.
Вчера Шишман зашел к Могильному, и они выпили и поговорили. Сегодня Могильный зашел к Шишману, и они выпили и поговорили. Оба жили в каких-то халупах. Оба знали литературу, кино, музыку. Им было о чем поговорить. В своих беседах они не затрагивали вопросы политики. Оба считали, что их подслушивают.
Невозможно ничего не хотеть, даже если ты достиг высшей степени дао.
Отсидел два года за хищение орехов. Воровал не я, но сидел я. Так получилось. За время отсидки придумал стихотворение про орехи. После отсидки снова играл и пел в какой-то группе. Песня про орехи оказалась хитом.
Поезд, купе, он и какая-то женщина. Она о чем-то говорит. Он это уже неоднократно слышал. Он смотрит на ее ноги. Эти ноги известны. Она наконец-то замолкает и ложится спать. Поезд мчится куда-то. Некоторое время он смотрит в окно. Там какие-то огни. Он думает о ней. Но она уже спит. Он пьет 0,5 водки и ложится спать.
Христодулов жил рядом с железной дорогой и работал сцепщиком вагонов, всё ничего, но потом он стал плохо видеть и слышать и часто допускал ошибки, его дотерпели до пенсии, и сейчас он на пенсии, занимается подсобным хозяйством, всё ничего, только ночью он вскакивает и говорит, что пора на работу, и жена укладывает его спать.
Мороз и солнце. Узоры на окне дублируют узоры на ковре. Сон дублирует узоры окна и ковра. Живу один, чего и вам желаю. Есть что поесть и выпить. Чего же боле.
У нас стираются и скоро сотрутся грани понимания, что такое хорошо и что такое плохо. По улице прохаживаются Сеченов, Репин, Мусоргский, Гомер, Чехов, Достоевский, карманники, шоумены, шпионы, прочие. Природа позаботилась о том, чтобы все это было. Впрочем, нужно сходить за продуктами. Декабрь уж на дворе. Никто не трогает тебя, ничто не трогает. То ангельские голоса, то рев подземных вод. Сангвиник ты или холерик. Богат ты или беден. Но ты купил ботинки. В них не так скользко. Ну ладно, иди.
День, солнце. Она еще спит. Вынес мусор, сходил в магазин. Холодно. На улице никого. Она еще спит. А вдруг умерла? Прислушался – храпит. Вошел к ней, взял ее за руку, она спросила, что мне нужно, ответил, что пора просыпаться.
Ты свинья и я свинья, все мы, братцы, свиньи. С наступающим Новым годом, товарищи свиньи.
Январь, метель, дороги занесло. И самогон домашний. И черный хлеб, и сало, и горчица. Претензий нет. Ложись и спи.
Чьи-то ноги торчат из сугроба.
Была метель. Мы куда-то поехали. За рулем был П. Он игнорировал и ПДД, и ГИБДД. Были погоня, стрельба. П. хохотал, мне было страшно. Он резко свернул с дороги в сторону леса и помчался по лесной дороге. Вскоре мы оказались в какой-то деревне. П. куда-то исчез. Через некоторое время он появился с самогоном, салом и хлебом. Дальше не помню.
Снег идет. «Снег» – подлежащее, «идет» – сказуемое.
Город кончился. Мерзлая степь. Один часто останавливался, смотрел на звездное небо и призывал другого проникнуться красотой мироздания, другой говорил, что нужно уходить, так как их окружают волки.
Жизнь продолжается, непонятные платежки по ЖКХ, про остальное лучше молчать, чтобы не нарваться на неприятности.
Погода в Бресте в январе. Там растут виноград, абрикосы, персики. Там, как и во всей Беларуси, существует расстрельная статья. Не знаю, хорошо это или плохо. Человек я миролюбивый, но все может случиться.
Москва. Он никак не может понять ее сущности в силу ряда вещей, и уезжает домой, и снова возвращается в Москву, и она снова прельщает его, и он бродит по городу в поисках ее сущности.
Я знаю, что любовь может стать ненавистью, обратного хода нет.
Облачно, снег, небо воспалено, судороги, припадки.
Ее первый муж спился, второй не пьет, но идиот, третий скрылся с золотыми украшениями…
Будучи геологом, я ничего не нашел. Время года – старость. Ничего не поделаешь. Хорохориться тут нечего. Впрочем, остается повседневность, то есть сходить в магазин за продуктами питания, даже если темно…
Хотелось чего-то необыкновенного, и на последней минуте, в красивом падении, головой, забил гол в свои ворота. Все ушли, а он остался лежать.
А ты одет прилично, как покойник.
– Ты можешь по запаху определить сорт винограда, из которого сделано вино?
– Я могу по твоему внешнему виду определить, что ты вчера пил и что нужно делать сейчас, чтобы ты не окочурился.
– Тогда прощай.
– Будь здоров.
– Сволочь.
– Взаимно.
Взял напрокат коньки. Хотел сделать тройной тулуп, но не решился. Сдал коньки, выпил 0,25. Углубился в лес. Видел лося. Вернулся домой.
Пришел старший брат, пообедал, закурил и сказал: «Мне противно бывать у тебя. Твои конвульсии вызывают у меня отвращение, жизнь зря потратила на тебя свои клетки, лучше я бы прожил дважды».
Приятно пить в одиночестве.
Сегодня моему прадедушке 350 лет.
Минус десять, пасмурно. Принесли пенсию. Вынес мусор. Купил продукты питания. Что-то в сон клонит. Нужно выйти. Нужно выйти. Нужно выйти, даже если уже выходил. Вышел, пошел. Вдоль гаражей и сараев. Далеко ходить не нужно. Прошло время, когда ходил далеко. Держись поближе к своему дому. Держись поближе к своему дому. Ты что-то не туда пошел. Местность уже незнакомая. И уже темно. И уже темно. Спроси у кого-нибудь дорогу к дому, но никого нет.
Зима, два ботинка, левый и правый. Как-то справился. Что-то нужно еще. Долго думал. Всё нашел, выходить передумал. Лег и снова вернулся к ботинкам. А они уже на ногах. Снова лег и уснул. И так далее.
Твои воспоминания никому не нужны, разве что тебе, да и то сомнительно. Жили хорошо, но лучше не вспоминать. Все воспоминания бывшего геолога укладываются в три слова: тайга, гнус, спирт.
Работаю в морге охранником. Покойники ведут себя хорошо. Пью казенный спирт, пишу стихи, сплю.
Труд необходим и полезен. «Необходим» и «полезен» – краткие прилагательные.
Пожалуй, нужно выйти. Ну, прогуляться по двору хотя бы. Да, минус десять, февраль. Но что ты не выходишь? Боишься ль ты чего? Но вот ты вышел. И стоишь.
Сегодня исполнилось сорок дней со дня смерти дятла. Мы помянули дятла. Мы исполнили «Похоронный блюз» Одена и разошлись по домам.
Купил какие-то продукты. Шел бодро, а потом упал в сугроб. Боролся я и выполз из сугроба. Пришел домой и выпил.
Десятое февраля.
Пять часов утра, у меня высшее юридическое образование.
Стол, стул, мысль, вдруг падаешь и некоторое время лежишь на полу. Упал от сильной мысли. Силомыслие или свиномыслие?
Диван. Ему уже много лет. Он куплен в СССР в условиях товарного дефицита. Он достался по блату. Не все помнят. Его пора выбросить, но жаль. Тем более, что на этом диване сидели и выпивали Е. Попов и Э. Русаков. Не все их помнят, но я-то помню. Живи, диван!
Поспишь, выпьешь, покуришь и снова спишь, претензий особых нет.
Их было двое, они искали третьего, не в смысле выпить, хотя и это допустимо, а в смысле поговорить о чем-то, ну, например, о Сократе, а он уехал в деревню, и они долго шли по степи, и началась метель, и они долго блуждали, и утром вышли к деревне, и нашли его дом, и третий предложил им и выпить, и закусить, и лечь спать, и сказал, что о Сократе поговорим завтра, и они выпили, закусили и легли спать. Они устали.
– Ты здесь?
– Да.
– Это ты?
– Это я.
– Выходи. Можешь не одеваться.
– А в чем, собственно, дело?
– Ни в чем, выходи, и тебе станет легче.
Минус пять. Купил то, что нужно. Подарил кому-то свою новую книжку «На вокзале не появляйтесь». Видел Луну. Пришел домой. Поговорил с женой. Она вспомнила, что когда-то они жили рядом с металлургическим заводом. Потом она стала смотреть по телевизору про крокодилов. А я выпил, покурил и лег спать.
Завод выпускает чугун и бокалы хрустальные. Спроса нет, но нужно наращивать производство на уровне брендов. Директор завода похож на бандита, но он не бандит, он все делает для увеличения выпуска продукции и улучшения жизни рабочих. На вопрос о будущем он ответил, что верит в завод, в Мунка и Брейгеля.
Лежишь иногда зимой под деревьями и думаешь о чем-то, и все хорошо, а потом начинаешь пугаться, что вороны уже принимают тебя за труп и уже покушаются на твои глаза, и тогда ты уходишь домой.
Четырнадцатое февраля.
Снег не идет, лес ровный, будто войска на параде.
Ботинки не новые, но в них не скользко. Натуральная кожа, изделие белорусское. Меня совершенно не интересуют события в Беларуси, равно как и в других странах мира. Главное – не опоздать на поезд, который уже ушел. Рано зимой темнеет. И утром было темно. Да и днем. А уже почти ночь. Темно за окном. Ну ничего. Уснешь, проснешься, выпьешь. Что-нибудь напишешь. И снова ляжешь спать.
Не стоит жаловаться на то, чего нет.
Евгений Попов ушел в геологическую разведку при Брежневе, но вовремя вернулся в литературу. Держись, геолог, крепись, геолог, ты ветру и солнцу брат.