Антон Павлович Чехов, например, не пил.
Погода хорошая. Потом она, как и всегда, испортится. А пока что нужно что-то делать. А потом наступит время, когда ничего не нужно будет делать. Может, это и будет твое лучшее время.
С некоторых пор я перестал интересоваться литературой. Я переключился на вполне конкретное дело. Сантехника, кровельные материалы, лекарства, прочее. В связи с чем, вероятно, я почувствовал, что есть и другая жизнь. Иной ритм, иные настроения. Наконец я нашел себя. Я счастлив. Толь, рубероид, битум, мексидол, амоксициллин, прочее. Пока что все идет нормально. Ветер, лед, пасмурно. Дальше не знаю. Посмотрим. Во всяком случае, плевать я хотел на некоего вымышленного героя, который до сих пор мучил меня.
Доломит способствует раскислению почвы. Из глины всегда можно что-то сделать. Луна, цикады, безлюдье. Неошкуренные бревна сгнивают быстрее ошкуренных. Этой шапке уже четверть века. На смену бледному дню является ночь. Желтых листьев все больше. Желтых листьев на дереве все больше и больше. Все больше и больше на дереве желтых листьев. Ночной дождь всё смывает. Чьи-то шаги. Никого. Водка, спать.
День сегодня обычный. Никого, ничего. Распад формы, художественный произвол. На смену бледному дню является черная ночь. Ничего особенного. Дни идут, а ничего нет. Сдвиг на полтона вверх – ничего. Сдвиг на полтона вниз – ничего. Ничего особенного. Понятно, что все уже давно сказано. Тем не менее нужно купить картошку и прочее.
Что-то ноги стали холодеть.
Скользко. Скользко во всех отношениях. А когда не было скользко? И тут ты просто скользящий.
Плохие условия – проблема. Хорошие условия – проблема. Превосходные условия – проблема. Не нужно было никуда бежать. Нужно было оставаться под забором. «На свете счастья нет, а есть покой и воля». Или, скажем так, есть воля к покою. Ложная реприза, прерванный оборот и переход в первоначальную тональность.
Ноябрь, не нужно выходить. В окно смотреть. Считать ворон и галок. Пытаться понять птичий язык. Ловить сигналы миров далеких. Портвейну выпить, а там и спать.
Трамвай остановился среди темных лесов, было холодно, я завернулся в стеклоткань, вагоновожатая легла рядом и попросила не трогать ее.
В детстве у нас была дровяная печь, и мы с дедом спали на ней, и он рассказывал всякие истории, а потом он вдруг замолчал и стал холодным. Все мы когда-то станем холодны и замолчим.
Темно. Темно и непонятно, что делать дальше. Ответ простой – спать. Легко сказать. Ложись и спи. Однако не спится. Как-нибудь уснешь. Побываешь во сне там, где уже бывал. Проснешься, о чем-то подумаешь бесполезном, например, о поэзии, выпьешь и снова уснешь.
– Осень.
– Осень.
– Скоро зима.
– Скоро зима.
– Все живое к зиме готовится осенью.
– Именно.
– Цыплят по осени считают.
– Именно.
– Что у нас с отоплением?
– Повсеместно.
– То есть?
– Вопросы решаются повсеместно и безотлагательно.
– Главное – это люди.
– Люди – это главное.
– Особенно простые люди.
– Именно.
– Проблем, значит, нет.
– Повсеместно.
– Совсем нет?
– А если они и возникают, то решаются повсеместно и безотлагательно.
– Дал слово – держись.
– А не дал – крепись.
Сегодня ходил в полицию, где предложил свои услуги информатора-осведомителя, после короткой беседы зачислен в штат. Рассказал об этом Евгению Попову. Он спросил, когда у нас следующая получка. Мир тесен.
Девятнадцатое ноября, вторник, год 2019.
Время девять утра, дождя и тумана нет, но есть чача, ну, дело известное, не будем об этом. Сегодня вдруг заговорило радио, где и последние новости, и музыка, и уроки русского языка.
Я мало где жил и куда ездил, так что ничего не могу сообщить, разве что сейчас работаю информатором, так что будьте осторожны.
Ночь двадцать первого ноября 2019 года.
И ты видишь свое отражение в окне на кухне, и градусник показывает минус десять, и ты уже выспался и не знаешь, что делать дальше, разве что выйти и куда-то пойти, но твое отражение говорит, что все это глупости, что выйти, конечно, можно, но лучше не выходить.
Куда-то летит самолет. Куда-то идут солдаты. Солнце восходит на минуту позже, чем вчера. Отопление еще не дали. Школьники уныло бредут в школу. Некоторые отклонения от режима прочности. Нужно форсировать. Кто цепляется за мелочи, тот никогда не достигнет главного. Нужно форсировать. Взрыв. Не выдержал защитный кожух, погибли люди. Кожух, кожа, кровь, глаза. Пока что под домашним арестом. Куда-то идут солдаты, школьники, следователи, прокуроры, президенты. Бессонные ночи. Кожух, кожа, кровь, глаза.
Больница, ночь, палата. Он стоит у окна и тоскливо смотрит на золотую осень и церковь. Снотворное не помогает, Бог молчит.
Пасмурно. Курица пьет воду из черепа лошади. Мотоциклист опрокидывается в отстойник свинофермы. Экскурсия по местам Кали-мали-дела месса. Входит отец и говорит, что нужно работать. Они роют яму. А потом он убегает туда, где вечная мерзлота. А потом он убегает домой, и они снова роют яму, и курица пьет воду из черепа лошади.
Будучи в армии, хотел было застрелиться, но дослужился до ефрейтора.
Сапоги кирзовые, яловые. Мало кто помнит. Но кто-то помнит. Я дослужился до яловых сапог. Мало кто помнит и понимает. Яловые сапоги – это уже что-то. Офицер в яловых сапогах. Это уже, возможно, проверяющий РВСН. Ничего не понимаешь, но проверяешь.
Замечательных мыслей и пожеланий высказано много, а безобразия продолжаются. Информация есть. Доложил куда следует.
На рассвете вышел из подвала. Какие-то твари хотят вынести из моего двора чугунный канализационный люк. Увидели меня, бросили люк, убежали. Узнал среди них своего бывшего одноклассника. Наш город никогда не отличался добропорядочностью. Воры, бандиты, мошенники на всех уровнях. Позавтракал. Что-то жена не выходит. А вдруг умерла? Заглянул в ее комнату, лежит, дышит. Утренний металлургический смог лег на город.
Зимний вечер, ресторан, музыка, трое бывших одноклассников: писатель, газоспасатель и суфражистка, каждый говорит о своем, в паузах музыки слышен вой ветра и скрип деревьев.
Утро солнечное. Температура окружающего воздуха плюс десять. Сейчас придет человек из ВДПО по поводу проверки тяги дымохода. Я не боюсь, но все же опасаюсь. Уже слышу чьи-то шаги. Все ближе и ближе. Ну, меня просто так не возьмешь. В юности я занимался вольной борьбой. Шаги все ближе и ближе. Я не сторонник силового решения вопроса, но ВДПО – что это такое? Шаги все ближе и ближе…
Нужно выйти, а выйти не можешь, впрочем, можешь, но в связи с тем, что забыл, зачем нужно выйти, не выходишь и долго смотришь на свитер, которому много лет.
Приступил к работе. Нажал на кнопку «Пуск», и процесс пошел. Пульт управления состоит из двух кнопок: «Пуск» и «Стоп». Сиди и наблюдай.
Он пишет стихи про яркую любовь, импотент.
После работы ко мне подошел незнакомый человек и предложил высокооплачиваемую работу, детали обсудили в ресторане. За ужином он вкратце сказал, что нужно делать, я ответил, что подумаю.
В ванной прогуливается какое-то насекомое на длинных тонких ножках. Нового у меня ничего нет, все старое – ботинки, штаны, мысли. Только подумаешь, допустим, о Мамардашвили, как потекла сантехника. Она ведь живое существо. И нужно что-то делать.
Темно, только свет уличного фонаря, нужно подумать, заманчиво, конечно, но не криминал ли это, спать, спать, спать, завтра выходной. Позавтракал, прогулялся, люди, машины, кусты, деревья. Погода хорошая. Что дальше? Сел в какой-то автобус, где-то вышел. Там был лес, стучали дятлы, вышел к озеру, там никого не было.
Однажды, будучи пастухом, меня окружили волки, и я закричал.
Ночь, дождь, темно. Он уже звонил, спрашивал. Или-или. Терять, собственно, нечего. И все-таки нужно подумать. Нужно выйти. Ночь, дождь, темно. Нужно подумать. Работает ночной магазин. Купил 0, водки, вернулся домой, выпил, закусил, выкурил сигарету, послушал музыку, выпил еще. Нужно подумать. Ночь, темно, только свет уличного фонаря. Спать. Евгений Попов считает, что Александр Блок на моем месте поступил бы так же.
«Ощущение своей малости и ничтожества меня успокаивает» (Г. Флобер), а Евгений Попов считает: «Смирение паче гордыни. Флобер – фрайер, Гаврилов – в законе».
В нашем городе много исторических зданий. Наш город старше многих других городов, но много моложе других. В нашем городе живут люди разных национальностей. Холода, тревоги да степной бурьян.
Новый день. Пасмурно. Дождя нет, но возможен. Прогулялся. Жизнь продолжается.
В нашем городе дождь. Нужно усмирить свое эго, преодолеть позерство и самолюбование. И то, что нам сегодня кажется интересным, завтра уже никому не нужно. Дождь, ничего особенного, повседневность. Сварил суп из брокколи с помощью блендера. Куда-то идут солдаты РВСН. По ночам на охоту выходит еж. Днем – голуби, галки, прочее. Дети идут в школу. Кто-то умер в первом подъезде. В туалете перегорела лампочка. Огурцы суздальские, помидоры краснодарские, мед алтайский, финики израильские, вино всевозможное.
Занимаюсь с группой балета в ДК «Коксохим». Батман тандю, па-де-труа, прочее. Скромная зарплата, скромная жизнь, скромный портвейн, па-де-труа.
Я все сказал, а что касается денег, то этот вопрос я считаю некорректным и не собираюсь на него отвечать, так как никаких денег у меня нет, да и денег как таковых давно уже нет.
Суп пакетный, гороховый. Мир полон звуков. Нужно что-то сделать. Ничего нет. Возьми чужое, никто не заметит. Тень слева, тень справа. Сдвиг на полтона вверх – ничего. Сдвиг на полтона вниз – ничего.
Когда-то были с Евгением Поповым в Донецке на фестивале «Дикое поле». А потом мы прилетели во Внуково, где нас встретил Василий Попов. Он был смугл. Он не стал с нами пить. Мы выпили пива и легли спать. Легли спать прямо в аэропорту, на полу. Василий Попов не спал. Он отгонял от нас мух «Литературной газетой» и объяснялся с нашими недоброжелателями на английском языке, которым он владеет в совершенстве.