— Егор, ты, что ли?
Следователь кинулся к практиканту. У того лицо и руки были в крови. Но выглядели не посеченными осколками, а словно бы обожженными каким-то химическим веществом.
— Не трогай лицо, — сказал Ермилов. — Сейчас, потерпи.
Он быстро вызвал «скорую». Открыл окно. Заглянул в металлический контейнер, ставший черным от копоти, содержимое коробки превратилось в дымящийся пепел. Края контейнера покоробились так, словно при взрыве произошло стремительное нагревание до высоких температур. Это мог быть только какой-то пиротехнический состав, схожий с теми, которыми наполняют боеприпасы для огнеметов. Взрыв, вероятно, произошел от запала, поджегшего этот состав. А затем пошло резкое выделение тепла и дыма.
Егор стонал, а Ермилов не знал, как ему помочь. Нечем было даже обезболить. Васильев верещал что-то вроде: «Безобразие! Я напишу жалобу генеральному прокурору. Вы подвергаете нас всех смертельной опасности».
Выпустить понятых и адвоката Олег не мог, пока они не подпишутся под протоколом. Прервать следственные действия на половине из-за взрыва в кабинете следователя Генпрокуратуры… Такого на его памяти не было. А деньги не пересчитаны, не дай бог, хоть купюра пропадет…
В коридоре столпились сотрудники прокуратуры. Олег выглянул из кабинета, сдерживая кашляющих понятых, порывающихся выйти.
Заметив следователя Соловьева, из кабинета по соседству, Ермилов подозвал его:
— Гриша, выручай! Забирай к себе понятых, изъятые деньги, адвоката и моего подследственного. Деньги еще не пересчитали. Считайте, а я подойду, когда отправлю Егора в больницу. Тогда подпишем протокол. Смотри внимательно за адвокатом. Считай в перчатках, купюры новые, я рассчитываю получить отпечатки пальцев владельца. Сейчас он признал деньги своими, но на суде может и отпереться.
— Все сделаю. Не волнуйся.
Понятые — мужчина и женщина, которых привел Егор, согласившиеся на следственную процедуру из любопытства, выбежали из кабинета Ермилова стремглав, получив легкую контузию от взрыва и впечатления на всю оставшуюся жизнь.
«Скорая», к счастью, добралась до прокуратуры быстро. Внутривенно ввели Денисову промедол, а это подтверждало худшие подозрения Ермилова, что шок развивается.
— Давление низкое, — сказала доктор, невысокая женщина у которой из-под медицинской шапочки выбивались седые слегка неряшливые пряди. — Быстро-быстро, понесли его.
Санитар и водитель подхватили носилки с Егором и устремились к выходу.
Доктор покачала головой на вопрос Ермилова «как он?»
— Тяжелый, — торопилась она. — Химический ожог. Всё, всё…
— Куда повезете? — крикнул Олег вдогонку.
— В Склифосовского.
Ермилов вернулся в кабинет. Дым рассеялся, но остался неприятный как бы привкус в воздухе. Дожидаясь криминалиста, следователь поднял с пола железные ножницы, которыми Егор вскрывал коробку, и обжег пальцы. Ножницы раскалились, видимо, попав в зону действия пиросостава.
«Что это за вещество? — Ермилов склонился над коробкой. От нее до сих пор исходил довольно сильный жар и неприятный запах. — Что можно было прятать за таким опасным заслоном? Содержимое, по-видимому, бесследно уничтожено. Может, там он спрятал дискету? Неужели зашифрованная и хранящаяся на ней информация стоила того, чтобы ее так прятали? Или, действительно, не его контейнер и принадлежал кому-то из посольства? — Олег хмыкнул от пришедшей мысли, что коробку передал на родину сам Руденко. Но Алексей ведь знал, что Дедова арестуют по приезде. — В любом случае не докажешь, что это Дедову принадлежит. Если бы удалось открыть коробочку и на ее содержимом обнаружить „пальчики“ Юрия, тогда конечно».
В дверь кабинета постучались. Заглянула Тамара Дедова. С удивлением обозрела разгром в кабинете. Ее Олег вызвал еще накануне, чтобы она принесла вещи и туалетные принадлежности для Юрия. И забыл о ней.
— Да-да. Одну минутку. Подождите, пожалуйста, в коридоре. У нас тут небольшое ЧП.
Олег Константинович вышел в коридор и запер дверь. Перешел в соседний кабинет. Тамара Дедова прохаживалась около доски объявлений, взволнованная, нервно расстегивающая и застегивающая пуговицу на кожаном длинном пальто.
— Гриша, ну что, посчитали?
Соловьев, взмыленный, шуршал купюрами, держа их в медицинских перчатках и не распечатывая пачки. Васильев поглядывал на часы и демонстративно вздыхал. Испуг от взрыва у него прошел, и он опять принял вальяжную позу — характерную для человека, у которого почасовая оплата за работу.
— Все верно, — наконец выдохнул Григорий. — Пятьсот тысяч. Заноси в протокол. Понятые, поближе. Расписываемся вот здесь и здесь.
Васильев призадумался, стоит ли его клиенту подписывать протокол, нельзя ли выжать из этого взрыва какую-нибудь выгоду? Но все же дал «добро».
Ермилову очень хотелось посмотреть на встречу Дедова с женой, и он вышел в коридор вместе с Юрием, которого вывел конвой.
— Что все это значит? — спросила Дедова, увидев мужа. — Этот арест…
Юрий рванулся было вперед, но конвойные придержали его за локти.
Олег Константинович кивнул им, и они отступили назад, отпустив Дедова.
— Что все это значит? — громким шепотом повторила его жена. — Для чего все это? Адвокат сказал, тебя подозревают в превышении должностных полномочий. Я не понимаю. Ты воровал?
— Не говори глупостей! Ни о каком воровстве речи не идет. Это же все для вас — для тебя и детей…
— А ты спросил нас? Нужно ли нам это? Что теперь? Ты будешь сидеть? А мы? Я не работаю! Об этом ты подумал?
— Тамарочка! Все уладится…
— Вот уж не надейся, — зло рассмеялась жена. — Он сказал, что ничем не поможет. Как бы еще хуже не стало… Вот тут вещи.
Конвойный забрал пакет.
— Тамарочка, все равно. Все будет хорошо. Я никогда тебя не обманывал, ты ведь знаешь… — Дедов заискивающе пытался взглянуть ей в глаза. Но она не смотрела на него.
— Ни я, ни дети не имеем отношения к твоим махинациям. И к тебе тоже…
Тамара повернулась и устремилась по коридору прочь. Дедов с трудом стоял на ногах…
«Лавина все-таки обрушилась ему на голову, догнала его, — подумал Ермилов, вспомнив свою вчерашнюю ассоциацию, посетившую его при первом допросе Дедова. — Вот это женщина! Не хотел бы я такую жену. Двумя-тремя фразами разорвала Юру похлеще давешнего взрыва. Мысль о взрыве напомнила о Егоре. — Надо доложить о случившемся Карпенко и ехать в больницу. Может, необходимы лекарства, кровь? Какая у него группа крови?»
Дедова увезли. Допрашивать его не было ни желания, ни времени, да и не о чем пока — надо собраться с мыслями.
Карпенко неистовствовал:
— Что все это значит? Кто пронес в прокуратуру взрывчатку?
Олег коротко объяснил и добавил:
— Криминалист забрал контейнер, но выразил большие сомнения, что при той температуре плавления, при которой пусть и тонкие стенки металлической коробки покоробились, останутся следы содержимого. Впрочем, он обещал поколдовать над ящичком. Его заинтриговала вся эта эпопея со взрывом, дымом и высокой температурой увеличившейся за несколько секунд.
— Думаешь, это контейнер Дедова? Нам удастся вменить ему то, что он покалечил нашего сотрудника?
— Он заранее предупредил, что контейнер ему не принадлежит. При свидетелях. Тут не подкопаешься. К сожалению, это тупик. А вот деньги очень кстати.
— Почему он не отказался от денег? Мог, как и про контейнер, сказать, мол, не мое.
— Думаю, обсудил с адвокатом. Купюры новые, отпечатки наверняка есть. Зачем отрицать очевидное? Но в случае если он откажется от показаний… Я отдал деньги криминалистам. «Пальчики» Дедова тоже откатали. Поеду в больницу.
— Погоди. — Карпенко снял трубку телефона и попросил: — Света, соедини меня с Институтом скорой помощи Склифосовского.
Переговорив со справочной, Виталий Романович улыбнулся:
— Состояние стабильное. Ничего не нужно — ни лекарств, ни крови. Навещать пока нельзя — он в реанимации, но завтра уже, вероятно, переведут в общую палату. Сообщи его родственникам. Как только будет можно, надо, конечно, навестить. Попрактиковался парень, — покачал головой Карпенко. — Наверное, напрочь отобьет охоту работать в прокуратуре.
Кипрские ночи очень темные. Никосию окутала духота. Словно и не приближалась осень с дождями и ветрами. Днем на побережье уже штормило, ветер гудел, подгоняя рассыпанные по барашкам волн разноцветные паруса виндсерферов. Вода в море сильно посвежела, но в столице Кипра летний жар затаился, словно в своей берлоге залег на зимнюю спячку.
В вестибюле посольства горел тусклый свет. Снаружи периметр охраняли местные полицейские. В дежурке пахло кофе и бубнил маленький телевизор. Дежурило двое пограничников. Один постарше, капитан, с сухощавым лицом, с богатыми усами и с продольными морщинами по щекам, другой — помоложе, высокий, чуть полноватый, загорелый до красноты — сразу видно, недавно приехал и дорвался до солнца.
— Слыхал, нашего торгпреда посадили? — Молодой переставил автомат Калашникова со стула на пол.
— Да мало ли кто чего болтает. И ты, Женька, не болтай. Вон, по телеку передают, что Гусинского в розыск объявили, так что, думаешь, поймают? Держи карман шире.
— Но наш-то, Дедов, не Гусинский. Рангом пожиже. Я когда приехал, он с семьей уезжал. Видел его. По-моему, подкаблучник. Жена такая расфуфыренная. Что он мог натворить, что арестовали, лишили дипломатической неприкосновенности?
— Как известно, в тихом омуте… — Капитан привычно пробежал глазами по мониторам.
Вдруг экраны один за другим начали гаснуть.
— Что за… — выругался охранник.
Но следом за камерами и мониторами погас телевизор и все электричество в здании посольства. Мельком глянув сквозь бронированное стекло дежурки, он заметил, что погасли и уличные фонари, и вроде бы вся улица погрузилась в темноту. Это успокаивало — значит, отключение городское, скоро его исправят, и нет неполадок в самом посольстве.