ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.
1. Сначала он ничего не понимал. Портьеры памяти висели безжизненно — дырявые фанерные листы на окнах заброшенного дома. Потом… потом пришла первая дрожь узнавания, сперва слабая, как дыхание мотылька, перешедшая после в яростную агонию бешеного леопарда. Слова обретали смысл, проступали легкими штрихами, чтобы взбугриться литым барельефом и, окончательно вырвавшись из каменного плена забвения, ожить и зазвучать в полную силу. Вот тогда-то человек понял, о ком идет речь в книге. Но все равно не хотел верить, предпочитал думать о некоем совпадении, невероятном, невозможном совпадении… которому не место здесь — не выживет. И только когда последняя фраза («приедешь в город, чтобы потеряться») легла в сознание, словно в новенький, еще ни кем не заселенный гроб — признал. И уронил голову на прижатые одна к другой ладони, стискивая изо всех сил веки, чтобы не видеть, не читать этого! Не читать! Не видеть!
Но слова уже обрели силу и чуть презрительно наблюдали за тщетными попытками человека. Тогда он открыл глаза и снова взглянул на книгу, лежавшую перед ним.
Признал.
И вспомнил все до конца.
ЧЕЛОВЕК. ВОСПОМИНАНИЯ.
2. Они прилетели в город под утро, полусонные, вялые. До съемок было что-то около суток. Человек, как и все, отправился в гостинницу, оставил там свои вещи и спустился вниз — «на прогулку». Небоскребы напоминали застывшие порции мороженого, мороженое — таящие на солнце небоскребы. Очень скоро он отделился от компании и отправился обратно в номер — отсыпаться. По дороге купил какой-то покетбук, сунул в карман куртки, чтобы было чем заняться в свободное время. Вернувшись, почти мгновенно заснул.
3. Человек проснулся в пустоте, без красок и звуков — в первый момент показалось, что умер. Потер проволочными пальцами картонное лицо, пошевелил деревянными руками, чувствуя, как рвутся одна за другой ниточки. Встал с кровати. «Почему так темно?» Подошел к окну — «…и тихо?» За окном ничего не было, открытый космос. Вернее (внутренне усмехнулся) — закрытый космос, потому что даже без звезд и солнца. Абсолютная чернота, которая в данных условиях утратила свою цветовую характеристику. «Оп-ля-ля, вот это да! Прямо как в монологе: „Забытые, мертвые, голые боги, Которых изгнали в другие чертоги Неверие и машинальный прогресс! Ужели вы нас пустотой наградили — Всех тех, кого сами же и породили? Коль так, — справедливость, ты здесь!“ Дурацкий монолог, но сейчас такие пьески в ходу у почтенной публики. А жить за что-то нужно, не правда ли?… Хотя речь не о том. Интересно, с какой стати во всем городе погас свет? И если даже погас — почему тогда так тихо?» Человек наощупь нашел одежду, обувь — уже у двери протянул руку и накинул на плечи куртку. Вышел, хотел было закрыть номер, но ключа в кармане не оказалось: дырка. «Надо бы зашить. Когда только успела порваться?» Следовало, наверное, не оставлять дверь открытой, но что-то гнало его вперед, дальше, дальше — из гостинницы. Лифт разумеется, не работал, пришлось спускаться по лестнице. На полпути в голову пришла мысль, что ведь нужно было сначала попробовать постучать к соседям. Пожал плечами: «Не возвращаться же».
Оказавшись в фойе, человек сначала тихо, потом громче стал выкрикивать стандартное: «Эй, есть здесь кто-нибудь?» Тишина. Мертвых с косами, правда, не было. Даже мертвых с косами.
Прошелся туда-сюда, заглянул за стойку портье, нащупал телефон, но в трубке — та же пустота.
Он решил выйти на улицу, взял в руки легкий журнальный столик, чтобы разбить им входные двери, которые должны раскрываться только с помощью электричества и, значит, не раскроются.
Стоило подойти, стеклянные половинки дверей бесшумно разъехались в стороны.
Человек поставил столик и вышел наружу; пошел по городу. Сзади монотонно клацали створки дверей, ударяясь о деревянную столешницу.
4. Человек шел по городу. Был тот редкий час, когда прежние обитатели уже исчезли, а новые еще не появились.
Человек спешил.
Город менялся.
Это происходило исподволь, лишь когда человек отворачивался — только в такие моменты. Казалось, город стесняется человека. А может, это было его любимой тайной — как знать?..
5. Испуг.
6. Неверие.
7. Отчаяние.
8. Обреченное понимание.
9. …Улицы вели его, и солнце палило нещадно, но сада вс„ не было. За прошедшую неделю — с тех пор, как он потерялся — человек успел привыкнуть к тому, что трижды в день оказывается среди плодовых…
ЧЕЛОВЕК. СЕЙЧАС.
10. Он закрыл Книгу итогов. Провел ладонью по грубой чешуйчатой обложке. Глотая воздух через силу, как просроченную отраву, встал и огляделся. «/Да, ты все еще по-прежнему здесь, старина. В Библиотеке. В городе. Снаружи ждет Дер-Рокта (именно так, снаружи, далеко снаружи, черт бы его побрал!). Поспеши/.
Но… Но…
/Что-что? Думай внятнее, тебя сложно разобрать/.
Я понял.
/Неужели? Поздравляю. Дозволено ли будет поинтересоваться, что именно?/ Я понял, я знаю, какое место у города самое уязвимое.
/Какое же?/ Вот какое!» Сжатая в кулаке свеча задохнулась и — показалось на миг — потухла. Но нет, только разгорелась ярче. Человек поднес ее к обложке и подождал, пока огонь переберется на бумагу. Тот боязливо попробовал, куда ступать, поставил одну искорку, поплясал немного, потом прыгнул всем телом, расплываясь, проникая под картонный переплет, в самую сердцевину, в самое нутро, выжигая букву за буквой, строчку за строчкой, жизнь…
«Горячо!» Дикарями плясали огоньки, вольными дикарями вокруг никчемной жертвы, которая неожиданно превратилась в единственно возможную; лишь ее согласны были принять мертвые боги — жертву, что перестала быть жертвой, слабость, что перешла в силу, смерть, что обернулась новой жизнью.
Человек отшатнулся, глядя на огненный клубок былого. Но все-таки досмотрел до конца, взял на ладонь щепоть пепла и растер между пальцами с отстраненной улыбкой, едва задевшей лицо, но не глаза. Нет, не глаза.
Потому что знал: опять ошибся. К счастью.
11. В городе по-прежнему было темно и пусто. Человек посмотрел на небо, на закрывшуюся за спиной дверь Библиотеки, снова на небо. Потом зашел в ближайший дом, очень похожий на тающий небоскреб, поднялся на третий этаж, отыскал незапертый номер, лег на мертвую кровать и закрыл глаза.
Проснулся оттого, что кто-то кашлянул и пошевелил алыми плечами пиджака.
— Ну вот, — сказал Дер-Рокта. — Все как договаривались. Я готов отправить вас назад, прямо сейчас. Но советую поторопиться, времени у нас не так уж много.
Человек приподнялся на локте, разглядывая пришельца. Дер-Рокта, как всегда сидел на стуле, а свеча (как всегда) горела чуть поодаль. Ее свет не выхватывал из пустоты ничего, только гость и хозяин, стол, кровать и кусочек пола. Остального словно не существовало. Как будто процесс разрушения поглотил все вокруг, не досягаемыми были лишь последние предметы да два создания в центре освещенного колпака.
— Не стоит, — сказал человек, и эхо испуганно, само того не желая, повторило его слова. — Не стоит. Я отказываюсь от ваших услуг.
Дер-Рокта покачал головой:
— Это невозможно. Вы заплатили. И значит…
— Абсолютно ничего не значит, — прервал его человек, вставая с постели. — Я не хочу. Ступайте.
— Вы не понимаете…
— Может быть, не понимаю. Но ровно так же не понимал и все это время. Ступайте, вы ведь получили желаемое. А теперь я попытаюсь получить то, чего хочу я. Уходите.
— Но…
— Уходите! Сейчас же!
— Да, Творец, — сказал Дер-Рокта, склоняя бледную безволосую голову. — Ухожу.
Он исчез, вместе со стулом и свечей, а человек еще долго смотрел туда, где только что вместо пустоты растекался по полу болезненный свет.
12. «Творец. Он сказал „Творец“ «.
Было смешно и горько одновременно.
ЭПИЛОГ
13. Человек оставил небоскреб и отправился в путь. Он вышел налегке, захватив только куртку с дырявым карманом да клочок бумаги в целом: «Когда заблудишься, не кричи…» Человек шел по улицам города, внимательно вглядываясь в очертания каждого здания, каждого моста, каждой арки. Город отвечал ему тем же.
Наконец человек добрался до Врат.
Врата сегодня ничем не отличались от прежних ночей, а ночь — от прежних Врат; разве только оспяные пятна символов и силуэтов мерцали слабо, мертвенно, вызывая вместо страха жалость — так аккуратный красноклювый аист разглядывает полудохлого лягушонка.
Человек вошел в тень надвратного козырька, приблизился к вороту, привычно обхватил руками рычаг, потянул. А-А-АХХ!!! — посыпались неистребимые чешуйки ржавчины. А-А-АХХ!!!
Когда створки распахнулись до конца, он отошел от ворота и некоторое время смотрел на свободную, прямую, как натянутый над бездной канат, улицу. И эта улица уже не манила.
Человек обернулся.
В первый момент он не понял, что, собственно, изменилось там, за кроваво-красными стенами. А когда понял, улыбнулся и уверенно шагнул в междучелюстье Врат.
Светало.
Он шел навстречу восходящему солнцу, шел, с пустыми руками и свежим взглядом, не зная (но, несомненно, догадываясь), что в центре города, под мостовой, закапало, забурлило, а потом взорвалось и потекло тягучее застоявшееся нечто; наполнилось, вознеслось и взлетело тысячами тысяч струек из черного фонтана; разлилось в ассиметричных ярусах разноразмерных чаш, увлажнило миниатюрные фигурки живых существ и плеснуло в невысокий белый бортик, становясь прозрачнее и чище; и зажурчало настоящим сердцем города.
И когда над пустынной бездвижной землей заботливо склонилась ночь, человек лег, свернувшись калачиком, как ляжет еще не один раз, — чтобы уснуть. И видеть сны.
14. В принципе, на этом можно было бы и закончить. Финал хороший. Неплохой, по крайней мере. Жизнеутверждающий. Но… только отчасти правдивый. Ладно, кто не хочет, может дальше не читать. Пускай думают, что на этом все и закончилось. Я бы тоже хотел так думать. Не получается.