— Мне пора.
— Как там Айри? — спросил Александр. — Сильно расстроилась из-за Тусета?
— А ты как думаешь? — дернула плечом женщина, грациозным движением поднимаясь на ноги. — Даже с господином поссорилась, и теперь они не разговаривают.
— Это плохо, — покачал головой юноша, откладывая в сторону недоеденную лепешку.
Мерисид отряхнула юбку.
— Закрой за мной дверь.
— Конечно, — ответил Алекс, продолжая сидеть. — Иди.
По красивому лицу бывшей танцовщицы пробежала еле уловимая улыбка. Она обернулась и пошла, покачивая бедрами.
С пылающими щеками Александр шел следом, с трудом удерживая взгляд на уровне её парика. Казалось, всю кровь его бросило вверх и вниз. У выхода Мерисид остановилась, резко обернувшись, обняла его за шею и, прижавшись всем телом, промурлыкала на ухо.
— До встречи, Алекс.
Руки юноши сами собой оказались на её талии, дыхание перехватило. Но бывшая танцовщица одним движением высвободилась из объятий и, хихикнув, нырнула за дверь.
Александр выскочил вслед за ней, но Мерисид, уже не оглядываясь, бежала к ограде.
— Вот…, — парень грязно выругался, прижимаясь лбом к холодной стене храма. — Ну… проклятый гормон!
Сетиер вошел в кабинет Судьи людей и мрачно застыл, опираясь на посох. Рядом с креслом Раату стоял старший писец и, наклонившись, что-то шептал в прикрытое париком начальственное ухо.
Увидев первого пророка храма Сета, заявившегося без доклада, Карахафр замолчал. Главный инспектор сепа отстранил его ленивым движением руки и медленно поднялся, приветствуя Сетиера.
— Что привело тебя ко мне в столь ранний час, мудрец? — поинтересовался Раату, глядя в мрачное лицо жреца.
Тот кивнул на помощника старшего писца.
— Иди, я все понял, — сказал тому Судья людей. — А это оставь, я еще посмотрю.
Первый пророк увидел на широкой лавке у стены сверток, завернутый в грубую ткань.
— Да, господин, — Карахафр поклонился и вышел, скользнув по важному посетителю равнодушным взглядом.
— Где справедливость? — с трудом сдерживая гнев, спросил Сетиер. — Почему колдун и убийца до сих пор жив!
— Я приказал отменить казнь, — ответил Раату, опускаясь в кресло и не предлагая первому пророку сесть.
— На каком основании! — повысил голос первый пророк. Он осмотрелся, взял в углу табурет, сам поставил его посередине кабинета, сел, зажав посох между колен, и чуть спокойнее продолжил. — Разве вы сами не видели доказательства вины Тусета в его доме? Неужели их не достаточно!
Главный инспектор, он же Судья людей, спокойно смотрел на покрасневшего от гнева жреца, поправил витой золотой браслет на предплечье и, подавив зевоту, кивнул:
— Вполне достаточно.
Ноздри Сетиера хищно затрепетали.
— Вы, что же, не верите знамению святыни храма Сета?!
— Я верю, и доказательств для осуждения Тусета хватает, — с ленивой вежливостью, словно малому ребенку сказал Раату.
— Но тогда почему он не стоит у жертвенных столбов храма Себера, ожидая смерти?! — крикнул обозленный первый пророк. — Что вам мешает отдать колдуна и убийцу на съедение крокодилам?
— Ничего, — развел руками Раату. — Кроме священной воли Келл-номарха, которую я исполняю ежедневно по мере моих скромных сил.
— Причем тут живой бог, жизнь, здоровье, сила? — густые брови Сетиера поползли вверх. — Разве убийство не является преступлением? Или государь приказывает щадить колдунов?
— Не забывайся, мудрец! — главный инспектор стукнул ладонью по столу так, что первый пророк вздрогнул от неожиданности и нервно сглотнул. — По воле владыки Великой реки Хотпеамоштураа IX, не отмененной до сих пор, обвинение любого из служителя великих богов, начиная с пророков, в колдовстве должно подтверждаться решением Собрания мудрых или государем, жизнь, здоровье, сила.
— Я…я не знал, — растерянно пробормотал Сетиер, на гладко выбритом лбу обильно выступил пот.
— Понимаю. Это мой долг помнить законы, уважаемый мудрец, — главный инспектор снисходительно кивнул головой. — Я уже отослал письмо в Амошкел и уверен, что решение государя не заставит себя ждать. Здесь все ясно, доказательства преступления на лицо. Но воля Келл-номарха должна исполняться неукоснительно всеми его подданными.
— Прости мою горячность, господин, — первый пророк поднялся и церемонно поклонился. — Горе от смерти дорогого Джедефраа застлало мне разум и заставило забыть о приличии и вежливости.
— Я знаю, как вы были близки с покойным, и как огорчила вас его смерть, — Судья людей тяжело вздохнул. — Но Тусет был вторым пророком храма великого бога. Поэтому не стоит забывать о его высокопоставленном положении. Все время до получения нами указа живого бога он пробудет в тюрьме и будет питаться за счет Дома людей.
— Понимаю, — Сетиер направился к двери, громко стуча посохом по полу.
Раату положил подбородок на сцепленные руки и, глядя в закрытую дверь, проговорил:
— У каждой обязанности свои привилегии и наоборот.
Глава II. Преступления и наказания
Amittit merito proprium, qui alienum appetit.[8]
Анукрис проснулась как от удара. Стены спальни серели в лучах заходящего ущербного месяца и ярких келлуанских звезд, смотревших в маленькое окно у самого потолка. Сердце гулко колотилось, во рту пересохло. Она села на кровати, с отвращением отбросила мокрую простыню. Взяла кувшин с гранатовым соком, вспомнила, что сегодня казнят Тусета. Рука задрожала, медный стакан выпал, покатился по полу, оставляя за собой черную дорожку.
— Как кровь, — вздрогнув, пробормотала женщина.
Она легла, но так и не сумела заснуть. Старый жрец казался ей кем-то вроде отца, которого у Анукрис никогда не было. Единственный мужчина, проявивший к ней простое человеческое участие. Правда, пришлось выйти за Небраа, но зато у неё теперь есть богатый дом… Словно в насмешку заболела скула, напомнив о нечаянных радостях семейной жизни.
Кроме казни старого жреца и кулаков мужа на молодую женщину обрушилась новая неприятность. Вчера вечером Мерисид объявила, что едет к Алексу в последний раз.
— Я отвезу ему еду, пива, лекарства, а дальше пусть сам о себе позаботится.
— Он же тяжело ранен! — взмолилась Анукрис. — Ему надо поправиться, встать на ноги.
— На все воля богов, — стояла на своем бывшая танцовщица. — Если меня заметят и его найдут, пропадем обе. Не забывай, что теперь Алекс не просто убийца, а подручный колдуна.
Все мольбы и просьбы госпожи разбивались о каменную невозмутимость служанки. В душе Анукрис понимала, что та права, но как же тяжело это признать!
Не выдержав её слез, Мерисид вспылила:
— Почему ты так заботишься о нем, если он от тебя отказался?
Молодая женщина не нашла, что ответить, и замолчав, долго плакала, спрятавшись от всех в маленькой комнате на крыше.
Поморщившись от тяжелых воспоминаний, Анукрис так и не смогла заснуть. Когда Самхия осторожно заглянула в спальню, она уже сидела перед зеркалом, критически разглядывая свое отражение. Ей страшно не нравилась эта прическа. Короткие волосы с тремя длинными прядями, которые зачесывали на парик.
— Госпожа! — удивленно проговорила служанка. — Вы уже встали!
— Вода нагрелась? — вместо ответа спросила Анукрис.
— Да, госпожа, — кивнула Самхия.
— Господин ушел?
— Только что.
— Тогда пойдем в ванную.
— Госпожа, — робко проговорила служанка. — Мерисид тоже ушла.
— Я знаю, — поморщилась Анукрис. — Она меня предупредила.
Ни горячая вода, ни ароматное масло, ни макияж не могли вернуть ей душевного равновесия. Перед глазами стояла картина из далекого детства, когда маленькая Анукрис стала свидетельницей казни расхитителя гробниц. Тогда почти весь город пришел к храму Себера.
От заднего входа в храм к Лауму шел широкий, вымощенный плитами пандус, уходящий под воду. В десяти шагах от неё стояли два каменных столба, украшенных иероглифами, прославлявшими крокодилоголового бога. В строго определенные, известные только жрецам дни, к ним привязывали жертвенных животных: коз, овец, по большим праздникам коров. После чего верховный жрец или первый пророк трубили в большую кожаную трубу.
Но в тот день мождеи привязали к столбам отчаянно вырывавшегося смуглокожего здоровяка, осужденного за грабеж жилищ мертвых. После того, как над рекой пронесся резкий трубный звук, собравшиеся по берегам реки замерли. Дополнительный ужас казни придавала невозможность поместить тело преступника в могилу, теперь его душа никогда не окажется в загробном царстве Осирса, а дух будет осужден вечно скитаться во тьме.
Бог разливов не заставил себя ждать. Над водой показалась длинная зелено-коричневая голова. Ни мало не смущаясь многочисленных зрителей, крокодил медленно выбрался на горячие от солнца камни пандуса и, приволакивая отвисшее желтое брюхо, направился к жертвенным столбам, где с криком извивался человек, пытаясь разорвать крепкие кожаные ремни.
Анукрис вздрогнула, служанка отскочила, с тревогой глядя на госпожу.
— Я что-то сделала не так? — спросила она.
— Нет, нет, — покачала головой госпожа, потом прислушалась. Ей показалось, что из главного зала донесся голос Небраа.
С чего бы это супруг вернулся так рано? Спешит помянуть старшего брата? Дверь распахнулась, и в комнату, тяжело переваливаясь, вошел бледный, несмотря на жару, младший писец храма Сета.
— Уже? — тихо спросила Анукрис.
— Казнь отменили, — прохрипел Небраа, сдвигая разложенные на скамейке баночки с краской и украшения.
Женщины охнули. Служанка смущенно прикрыла рот рукой, испуганно глядя на господ.
— Почему? — с надеждой спросила Анукрис.
— Пророков великих богов нельзя казнить без воли самого Келл-номарха, жизнь, здоровье, сила!
— И где же сейчас брат? — поинтересовалась молодая женщина.
— В тюрьме, — глухо проговорил супруг. — В той самой камере, где Грозный Мойсах когда-то пытал гедан.