Мужчины сидели за высоким столом у очага и ужинали, не забывая прикладываться к пузатым глиняным кружкам.
— Что-то там больно тихо? — озабоченно проговорил евнух, вытирая мокрый рот тыльной стороной ладони. — Посмотри?
Осирсет неохотно кивнул, поднимаясь. Он подошел к решетке, присел и, встретившись взглядом с глазами девушки, удовлетворенно произнес:
— Живая, стерва. Только молчит.
— А что она может сказать? — фыркнул Тулаум, аккуратно вытирая рот платочком и вставая из-за стола.
Он грациозной походкой пересек подвал, обогнув квадратную каменную колонну и приблизившись к клетке, присел, поправляя юбку. В равнодушных глазах евнуха вспыхнула озабоченность.
— Отопри решетку! — резко распорядился он. — Ты не видишь, что она умирает, бестолочь?
— Сейчас, — засуетился здоровяк, распутывая ремни.
Тулаум шагнул в нишу, опустился на корточки, беря Анукрис за подбородок и заглядывая в глаза девушке. Тонкие брови на желтоватом, пухлом лице сошлись к переносице.
— Огня!
Встревоженный здоровяк быстро притащил чадящую ветку. Евнух, морщась, стал ощупывать пленницу. Холодные липкие пальцы мяли руки, ноги, грудь, живот. Она стонала, скрипела зубами и тихо вскрикивала.
— Безмозглые бегемоты! — зло фыркнул Тулаум, вытирая ладони о полу юбки. — Мало вы девчонок замучили? Не наигрались еще? Забыл, что сказал Наставник? Живая и здоровая!
Громила робко втянул голову в широченные плечи.
— Побегать им захотелось! — проворчал евнух и досадливо махнул рукой. — Как она теперь до кладбища дойдет? Или тебе таскать её так понравилось?
— Я не хотел, — виновато пробубнил Осирсет. — Это все Аататам…
— Этот черный баран еще пожалеет о своих словах! — зловеще пискнул евнух и мотнул прядями короткого парика. — Принеси шкатулку и вино!
— А как же огонь?
— Зажги светильник, тупица!
— Сейчас, сейчас, — побежал тот к очагу, смешно прикрывая широкой ладонью гаснущую ветку.
— Зубы целы? — вдруг спросил Тулаум, обращаясь к Анукрис.
Она провела во рту языком.
— Кажется.
— Здесь не болит? — он ткнул пальцами в низ живота.
— Болит… Но не очень.
Собеседник удовлетворенно кивнул.
«Может, все-таки это обычные работорговцы?» — с робкой надеждой подумала девушка. Но пять дебенов золота слишком высокая цена за рабыню. Если только та не являлась исключительной красавицей и не прошла обучение в известной школе гетер. Нет, тут что-то другое, гораздо страшнее.
Вернулся здоровяк, неся в одной руке медный либрийский светильник, в другой черную шкатулку. Повинуясь знаку евнуха, он поставил все на пол.
— Где вино?
Осирсет хлопнул себя по лбу. Проводив его сочувственным взглядом, Тулаум откинул крышку ларца и стал перебирать его содержимое, отозвавшееся легким стеклянным звоном. Прибежал запыхавшийся громила с маленьким кувшином. Не глядя на него, евнух достал глиняный пузырек, с трудом вытащил тугую пробку и вылил на ладонь темно-зеленую, тягучую массу, похожую на мед, с резким запахом граната.
— Переверни её на живот, — велел он Осирсету и предупредил пленницу. — Не дергайся, скоро станет легче.
Тулаум начал втирать мазь в кожу Анукрис плавными, сильными движениями, начиная с шеи и спускаясь все ниже.
Его приятель или, скорее всего, любовник стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу и недовольно сопел.
— Теперь на спину! — морщась, приказал евнух.
Закончив, он вытер руки о край юбки, и налив в медный стаканчик вина, добавил в него несколько капель из стеклянного флакона.
«Такое же мы пили с Алексом в Нидосе», — вспомнила девушка, делая судорожный глоток.
— Завтра её надо как следует накормить, — озабоченно проговорил Тулаум, поднимаясь на ноги.
— Мы не пойдем к Наставнику? — робко поинтересовался здоровяк.
— Нет, — покачал головой приятель. — Не хочу, чтобы ты нес её на руках два асанга.
— Ты знаешь, что делать, — вздохнул Осирсет.
— Я хочу есть, — тихо проросла Анукрис, почувствовав некоторое облегчение. — Можно мне хотя бы кусочек хлеба?
— Сегодня нельзя, — пропищал евнух. — Это ослабит действие лекарства.
Потом обратился к здоровяку.
— Принеси ей горшок и закрывай. А мне надо помыть руки.
«Если бы у меня были силы», — с тоской думала пленница, глядя на темневший проход. Никто не обращал на неё внимание. Один из разбойников или, что еще хуже, гедан, направился в угол, где стояла большая бочка, второй — копался в куче хлама, сваленной у стены. Анукрис попробовала подняться, но мышцы отказались подчиниться. А другой возможности сбежать, скорее всего, не будет.
Здоровяк поставил на пол у изголовья девушки отвратительно вонявший глиняный горшок с отбитым горлышком и задвинул решетку. Она переползла в дальний угол и, набросив на плечи какую-то рваную циновку, заснула.
В широко распахнутые окна, завешенные мягкими колыхавшимися занавесками, врывался свежий морской воздух. Сильно постаревший Энохсет расположился в любимом кресле у стола, покрытого тонкой узорчатой скатертью. На коленях старика уселась смуглая девочка лет пяти, в короткой юбочке и обиженно трясла его за плечо.
— Деда! Ну, деда!
Потом обернулась, и недовольно сверкнув ясными голубыми глазенками, протянула:
— Мама! Он опять спит.
Анукрис сидит на табуретке и огрубевшими пальцами сучит нитки из клочка козьей шерсти, привязанной к палке.
— Дедушка уже старенький, дочка. Он устал.
— А как же сказка?! — четко очерченные губы девочки обиженно затряслись, глаза наполнились слезами. — Почему он всегда засыпает на самом интересном месте?! Как я узнаю, что случилось с тем принцем?
Старик дергает высохшей головой, похожей на обтянутый кожей череп, просыпается и ворчит:
— Я не сплю, просто задумался.
Слышен звонкий топот по лестнице, и отворив дверь, в комнату вихрем врывается мальчик лет десяти с горящими от возбуждения глазами и большой рыбиной, наколотой на прут.
— Мама, мама, смотри! Это я сам поймал! Видишь, какая большая?! Папа говорит, она очень вкусная.
Пришлось отложить в сторону пряжу, подняться и погладить маленького добытчика по голове, взъерошив мягкие светлые волосы.
— Теперь её надо почистить.
Сын надулся.
— Или ты еще маленький? — усмехнулась Анукрис.
— Большой! — буркнул мальчик, нехотя выходя из комнаты.
— Где отец? — крикнула она ему вдогонку.
— Хотел на поле зайти! — ответил сын чуть не плача.
Она с тревогой посмотрела на Энохсета. Но старик что-то рассказывал увлеченно слушавшей внучке.
Анукрис открыла дверь и сощурилась от яркого солнца. «Как бы не порезался с досады», — подумала с мягкой улыбкой и пошла к водоему. Но сын уже вспорол рыбине брюхо и теперь промывал её в большом корыте.
Скрипнули ворота. Анукрис торопливо обошла храм Сета и увидела Алекса со свернутой сетью на плечах. Вода стекала на широкую мускулистую грудь, суровое лицо хмурилось, голубые глаза под кустистыми бровями смотрели озабоченно. Не в силах сдержать радости, подбежала, и как подобает супруге, целомудренно чмокнула его в щеку. Мужчину, казалось, ни сколько не удивило подобное проявление чувств. Он обнял её за все еще стройную талию и ткнулся носом в густую копну волос.
— Ты был на поле? — спросила она, отстраняясь.
— Всходы хуже, чем в прошлом году, — вздохнув, проговорил супруг. — Землю питать нечем. Лаумского ила у нас нет.
— Что же делать? — встревожилась Анукрис.
— Придется новое поле расчищать, — ответил Алекс и нахмурился. — Как Энохсет?
— Сегодня лучше, — она помогла ему развесить мокрую сеть на вбитых в землю кольях. — Сказки рассказывает.
— Саша их любит, — ласково улыбнулся мужчина.
Анукрис резко открыла глаза. Подвал, вонь, решетка. Из горла вырвался сдавленный вой. Она прижала ладони ко рту, чтобы мучители не слышали её криков, а из глаз хлынули потоки слез, готовые затопить все вокруг. Будь проклят этот Нарон, Тусет и все богатства мира! Почему она не осталась на том острове?!
Она, морщась, села и удивленно вскинула брови. Темноту подвала прорезали три или четыре длинных узких луча света, бивших сквозь щели в потолке. Один из её похитителей, или покупателей, уже встал и возился у очага, где горело почти бездымное пламя. Второй спал, бесстыдно разметавшись на постели.
— Дайте попить, — тихо проговорила девушка.
Здоровяк услышал, обернулся.
Анукрис подползла на четвереньках к решетке.
— Пожалуйста.
Мужчина прижал палец к губам и, тихо ступая по загаженному полу, пошел к бочке. Вода оказалась прохладной и вкусной.
— Господин Тулаум сказал, что вы меня покормите? — напомнила девушка.
— Голодной не останешься, — буркнул здоровяк, выдирая у неё из рук пустой ковш.
Анукрис села, прислонившись к стене. Покрытое синяками и ссадинами тело болело уже меньше, но в голове как будто звенели маленькие бронзовые колокольчики, и мысли ворочались медленно, словно ленивые, обожравшиеся пиявки на свежем трупе в теплой воде канала.
Здоровяк что-то жарил, резал овощи. Пахло хлебом, чесноком, пивом и рыбой. Рот девушки наполнился слюной.
Осирсат все бросил, когда проснулся его приятель и капризным тоном потребовал ванную. С ленивым удивлением Анукрис наблюдала, как волосатый громила заботливо ставит у кровати низенькую лохань, готовит полотенце и торопливо наливает воду из бочки в узкогорлый кувшин. Когда Тулаум мылся, девушка поняла, что правильно угадала его увечье. Почему-то показалось неприятно смотреть на такое уродство. Анукрис отвернулась.
Немного погодя, волосатый громила принес ей миску с крупными кусками жареной рыбы и бурдюк воды.
— Вот, — сказал он, протягивая на широкой, грязной ладони какую-то горошину бледно-желтого цвета. — Съешь, это лекарство.
Девушка осторожно взяла, понюхала. Пахло медом и еще чем-то сладковатым.
— Жри! — грубо рыкнул мужчина. — Или я тебе его в рот запихаю вместе с зубами.
— Это поможет восстановить силы, — пропищал его приятель, потягивая пиво.