Бекки с облегчением выдохнула, но по-прежнему выглядела обеспокоенной.
– И, нет, я не собираюсь рвать наши отношения. Ты решила это, потому что… там, дома?.. Бекки, это не имеет никакого отношения к сексу. – Он замолчал, чтобы отпить еще пива. – Бекки, у тебя когда-нибудь были… галлюцинации?
– Сколько ты выпил, Себ? Ты не останавливался с момента моего приезда. Знаешь ли, ты живешь здесь совсем один, пишешь свои книги, день и ночь сочиняешь всякие ужасы и при этом непрестанно пьешь. И это может быть на пользу твоему здоровью?
От стыда, что он вот-вот может расплакаться, Себ закрыл руками лицо. Сочувственный тон и дружеское участие вкупе с выпивкой лишили его дара речи.
Он глотнул пива, чтобы проглотить комок, застрявший в горле.
– Нет, это не то… Все, конечно, так и выглядит, но это не так! Много лет назад в моей жизни был кое-кто. Он даже был мне другом… А сейчас я повсюду вижу его. Повсюду. А этого не может быть. Это не нормально.
Бекки слегка побледнела:
– Ты говоришь, что видишь повсюду того, кто умер?
– Я не знаю. Я его уже сто лет не видел! Последний раз так… мельком. Он неожиданно появился у меня в Лондоне двенадцать лет назад. Я пытался ему помочь, но потом пришлось вычеркнуть его из своей жизни.
– Почему?
– Он пошел по кривой дорожке. Выпивка. Наркотики. Ему нужна была моя помощь, но у меня не было денег. Тогда не было. Но я приютил его… на какое-то время. Пытался наставить его на путь истинный и все такое… Бесполезно. На следующий год он позвонил мне и… Я могу поклясться: он был не в себе.
– Боже…
– До этого, еще задолго до Лондона, в университетские годы, мы вместе снимали одну квартиру. В восьмидесятых. Длинная история. У меня не было желания видеться с ним после выпуска. Как и у всех, кто знал его. Он был… Ну, скажем, трудным…
– Задница?
– Я так думал. Но это было нечто большее. В нем было что-то…
– Опасность?
– Когда был пьян или выходил из себя – пожалуй. Но не по отношению ко мне.
Однажды, после того, как Себ закинулся галлюциногенами, Юэну пришлось физически сдерживать его. Но это был единственный раз, когда он дотронулся до него. Но Юэн действительно был силен.
– Он ценил меня. Нашу дружбу. Больше у него никого не было.
Бекки неуверенно оглянулась через плечо.
– Он здесь?
– Я не знаю.
– Если ты видишь его, он должен быть здесь.
– И я так думал.
– Я не понимаю.
Себ и Бекки были близки настолько, насколько могут быть близки случайные любовники, а то признание, которое ему предстояло сделать, требовало большей степени близости, однако ни с кем другим поделиться этим он не мог, и это удручало его. Он чувствовал то же самое, когда болел в одиночестве.
– Вот он есть… и вот его нет. Он появляется, а потом… вроде как исчезает… Он зовет меня по имени, но не вслух. Я будто слышу его голос у себя в голове.
Бекки была уже не в силах скрывать свое неудовольствие.
– Тебе надо провериться. И прямо сейчас! Как давно это происходит с тобой?
– Почти две недели.
– Две недели! И ты еще не сходил к врачу?
– Нет… Я не уверен…
У Пруста Себ читал, что память может стимулировать запах прошлого. Внезапно Себ почувствовал, что запах, который витает вокруг их стола, напоминает ему тот, что исходил от Юэна в 1988 году. Он ясно увидел его удлиненное лицо, лоб с бисеринками пота и пылающие от интоксикации щеки, нездоровый призрачный взгляд, как будто после выпивки в него вселялся кто-то другой. И если дьявол появляется, стоит лишь упомянуть его имя, значит, Юэн Александер должен сидеть за соседним столиком.
Себ реально ощущал его запах. Ошибки быть не могло. Пот, насквозь пропитавший кожаную куртку, которую Юэн носил в любую погоду. Немытые сальные волосы. Смесь свежеоткупоренного алкоголя с застоявшимися запахами спиртного. Всем этим несло от одежды Юэна, от мебели, на которой он сидел. Этот запах как шлейф тянулся за ним сквозь комнаты, по которым он проходил.
– Ты чувствуешь этот запах? – Голос Себа был не громче шепота.
– Ты разыгрываешь меня? Где, Себ, где он?
– Там. – Теперь его шепот напоминал шипение. Он указал на окна, выходящие к докам.
Будто в подтверждение его слов, мачты яхт заколыхались, как растрепанные знамена марширующей армии. Призрак Юэна уже не был далеким и туманным, он определенно находился в этом зале. Голос Бекки пропал, словно кто-то выключил звук.
И тут Себ увидел Юэна: тот стоял совсем рядом, прижавшись лицом к окну. Постукивание обеденной посуды, приглушенные голоса обедающих – все отошло на второй план. Музыка смолкла. Все выглядело так, как будто Юэн подошел поближе, чтобы отблески стекла не мешали ему рассматривать помещение. Он знал, что Себ находится внутри, но не знал, за каким столиком.
Когда этот мрачный взгляд все-таки отыскал его, да еще в такой приятной компании, его бородатое лицо напряглось, а черные глаза сузились от ненависти. Презрение смешалось с внезапной острой болью. Себ уже видел этот взгляд много лет назад, когда это лицо было значительно моложе. Юэн так же посмотрел на него, когда узнал об отношениях Себа и Джули. Тогда Юэн увидел начало конца. Он взбесился от ревности. Даже спустя тридцать лет он не забыл нанесенной ему обиды.
Наваждение закончилось. У Себа закружилась голова, и он вынужден был обеими руками ухватиться за край стола. Шум и суматоха мира вновь вернулись в помещение и ревущей рекой хлынули ему в уши.
– Где? – спрашивала Бекки. – Где он? Куда ты смотришь? На окно? На какое?
Он был таким явным, это длилось так долго – как Бекки могла просмотреть? Покрытое пылью лицо, испачканные волосы – будто Юэн вскарабкался сюда из самой гавани. Он стоял у окна, скаля зубы, как какой-нибудь неандерталец.
Она ничего не видела. Себ понимал, что она просто хочет успокоить его, говоря, что, вероятно, смотрела не в то окно. Но она должна была. За ее спиной было только два окна. Юэн стоял так близко, его было очень хорошо видно.
Затем он пропал. Исчез за спиной у проходившей мимо официантки.
Будучи не в состоянии справиться с охватившим его ужасом, Себ какое-то время стоял не шелохнувшись, пытаясь преодолеть шок.
Шизофрения, или скоротечное развитие слабоумия, или деменция с тельцами Леви[20]. Он хорошо изучил этот предмет, пока пытался отыскать Юэна в Интернете. Это заболевание вполне можно получить в пятьдесят лет. Было ли это лучшей альтернативой тому, чем еще можно было объяснить его состояние?
Даже в детстве Себ был хмурым и нелюдимым. Окружающие называли его угрюмым, замкнутым человеком без чувства юмора. Некоторые относились к нему настороженно. Но под его мрачным видом скрывалась неуверенность. На своих детских фотографиях он сам мог видеть свой патологический пессимизм. Он всегда старался избегать любых конфликтных ситуаций и очень остро реагировал на критику. Все эти качества так и остались при нем. Себ копил в себе обиды. Он был не в состоянии простить ни простого пренебрежения, ни открытого издевательства, ни случайных поддевок. Таким же был Юэн. Глядя на Юэна за окном ресторана, он увидел в стекле неясное, отдаленное отражение своего хмурого лица. Наконец он понял, что подспудно беспокоило его все это время: он видел постаревшего Юэна. Это в корне разрушало его теорию о галлюцинациях. Изображение Юэна было слишком реалистичным, чтобы быть созданным одним воображением. Если бы это была галлюцинация, он увидел бы Юэна таким, каким помнил его.
Он напомнил себе о том, что сумасшествие считается одним из самых творческих состояний человека. Он мог все это придумать, ведь любое другое объяснение противоречило законам природы. Насколько гнусно тогда развлекалось с ним его воображение! Но если Юэн умер и это действительно был его призрак, то именно он являлся Себу. И теперь не осталось никакой возможности избавиться от него.
Дома Себ почувствовал себя в безопасности. Может быть, потому, что до сих пор верил, что Юэн не сможет сюда проникнуть. Иначе он давно бы это сделал. При мысли о том, что он, вероятно, сделает это в ближайшее время, та малая часть обеда, которую он кое-как проглотил, запросилась наружу.
Бекки тоже ожидала от этих выходных совсем другого. После странной выходки Себа в ресторане ее беспокойство только усилилось. С момента их возвращения домой он не переставал прикладываться к бутылке и сейчас неровной походкой расхаживал по гостиной, то и дело опасно кренясь в разные стороны, и ничего не мог поделать с этим, как ни старался сконцентрироваться.
– Что он тебе такого сделал? – Бекки решила поставить вопрос ребром.
Что он сделал! И целой ночи не хватит, чтобы рассказать об этом. Можно ли в двух словах поведать о силе разрушения? Начав говорить о Юэне, он уже не мог остановиться. Надо покончить с этим.
Бекки была шокирована тем, с каким напором Себ стал копать и перекапывать пласты своей памяти, рассказывая о Юэне. Образы былого хлынули, как прилив сточных вод, поднятых наводнением. Поток нечистот лился прямо из воспоминаний в убежище его чистого современного дома.
Большие красные кулаки Юэна, оставляющие вмятины в дверях. Тяжелый металл. Металлисты, воспевающие тьму и смерть. Адские звуки, производимые колонками его стереосистемы, которые трещат и шипят, как сало на сковороде, адской сковороде. Дым сигарет с марихуаной, пикантный, как грейпфрут с сосисками, заполняет все неосвещенное пространство прихожей и клубится под перегоревшими лампочками, на которые вечно не хватало денег. Монеты в счетчике, монеты Себа. Блевотина в ванной. Дешевый хлеб. Видак с ужастиками, работающий всю ночь. Банки, банки, банки от пива и сидра, пустые банки в переполненных урнах в саду. Порыжевшие от никотина кончики пальцев. Зубы, желтые из-за отсутствия ухода и злоупотребления табаком и крепким чаем.
Желтые зубы. Рот, обрамленный черной бородой. Настоящий козел. Розовые десны и желтые зубы. Дыхание зловонное, как у бродячего пса. И эти зубы цвета костей разлагающегося трупа.