Шаги тяжелые, мужские…
И вдруг слабый свет, который шел снизу, исчез. Кто-то громоздкий, продолжая подниматься по лестнице, его перекрыл.
Мужчина.
Весь в татуировках, с головы до пят. Белые диктаторские усы щеткой, седые курчавые волосы, маркизская рубашка с короткими рукавами, из которых торчали ручищи душителя, в одной зажата туристская палка. Похоже, он смутился, оттого что его застукали; поравнявшись со мной, он опустил глаза и быстро двинулся прочь.
Это еще кто такой?
Я провожала его глазами, пока могла, — он шел слегка прихрамывая, ноги у него были кривые, походка как у Чаплина, — а потом сбежала вниз по ступенькам.
Титина словно спала, вытянувшись на матрасе, уложенном прямо на пол и застеленном большим куском белой ткани с синими маркизскими крестами. Она была в том же, в чем ее нашли мертвой, в длинной рубахе с огромными ромашками, затмевающими букеты стрелиций, которые Танаэ расставила вокруг ее ложа. Цветы стерегли ее вечный сон, будто застывшие оранжевые бабочки.
И у меня вдруг появился вопрос. Здесь Титину не похоронят. Ее тело отправят самолетом в Брюссель через Папеэте и Париж? Тогда она проделала бы в обратном направлении путь ее кумира Жака, который умер в Париже, а похоронен здесь.
Сначала один вопрос, а потом целая куча. Кто позаботится об этом последнем путешествии? Что станет с ее кошками? Не увидеть Титине настоящей Венеции, не видать ей родную Бельгию ни чемпионкой мира по футболу, ни частью Франции, ни страной нобелевского лауреата по литературе, гениального автора комиксов.
Титина больше никогда не увидит того единственного, кого любила за всю свою жизнь.
Я вспомнила про черную жемчужину, которую она носила на шее, редкую и, похоже, невероятно дорогую. Была ли это память о возлюбленном? Танаэ прикрыла шею Титины тонким платком, не сняв с нее цепочки с жемчужиной. Титину так с ней и похоронят?
У меня в глазах потемнело… Я смотрела на платок, повязанный вокруг шеи, но никакой драгоценности не видела.
Я почувствовала, как пульс у меня резко участился. Тише, сердечко мое, тише. Танаэ сказала, что повесила жемчужину на шею Титине. После этого никто не входил в это запретное место, кроме священника, Танаэ, По, Моаны, меня… и этого типа с татуировками!
Того человека, который поднимался со своей тростью, опустив голову и не глядя мне в глаза. Словно вор!
Я взлетела по лестнице. Вне себя.
Надо быть последним подонком, чтобы вот так вломиться в запретное место и ограбить мертвую, даже если речь идет о жемчужине, которая стоит больше двухсот тысяч тихоокеанских франков.
Не прошло и пяти секунд, а я уже стояла на аллее перед фаре и мысленно повторяла указания Янна и Танаэ: ни в коем случае не оставаться одной, ни в коем случае не уходить далеко… Вот только этот похититель жемчуга далеко уйти не успел, и я позволила себе устроить спринт до конца сада. Дорога идет мимо пансиона, и уйти он мог только в двух направлениях: направо — к порту, налево — к деревне. Если хромой не прибавил шагу…
Я запыхалась, но добежала.
Я была права! Вор не торопился. Он пошел направо, теперь он был сотней метров выше, шагал, опираясь на палку, своей странной утиной походкой, или нет, скорее походкой свиньи, охромевшей, оттого что слишком долго была привязана за ногу. И на совести у него, похоже, не было никакого груза.
Идти за ним?
Я быстро с собой договорилась — не могла же я позволить ему скрыться!
Вышла за ворота пансиона и прибавила шагу, чтобы подойти к нему поближе.
Не слишком близко. Но не терять из виду.
Метр за метром я сокращала расстояние между нами, словно бродячий пес, идущий следом за незнакомцем, которого принимает за хозяина. В точности как в фильме Чаплина! Я отставала от него всего на пятьдесят метров, и меня почти не прикрывал ряд банановых пальм.
Стоило Чаплину обернуться — и я пропала…
Я знала, что Янн и остальные пошли в хижину мэра, она в той же стороне, но до нее было еще далеко, больше километра и десяток поворотов.
И тут у меня сердце остановилось.
Я подошла достаточно близко, чтобы разглядеть татуировки Чаплина, чешую на шее, змей, которые струйками черного пота стекали по его рукам до кистей, до пальцев… И заканчивались круглой черной каплей.
Жемчужина! Этот тип, зажав в кулаке цепочку, разгуливал с жемчужиной Титины, как будто так и надо!
Я внезапно осознала опасность. Но это не заставило меня сдаться. Не теперь. Просто надо быть более внимательной, передвигаться короткими перебежками, прячась за стволами банановых пальм, кофейных деревьев, папайи… Как в игре «раз, два, три, замри!» — пробежать десять метров, потом остановиться, спрятаться, двинуться дальше.
Раз, два, три, замри…
Иногда меня изумляет собственная тупость.
Раз, два, три…
Чарли Чаплин обернулся!
Я стояла на шоссе в тридцати метрах от него.
Мы уставились друг на друга, как два кота, не поделивших территорию.
Хотя я прекрасно знала, что в этой игре рассчитывать мне не на что. Глаза у меня, наверное, блестели, как у парализованной страхом малявки, а в глазах стоящего передо мной мужчины безжалостный холод мешался с лихорадочным жаром, как у актеров в старых черно-белых фильмах. Почти так, будто он не различал красок, ни синевы океаны, ни зелени кокосовых пальм. Почти так, будто он меня не видел, — вернее, со мной можно было не считаться, я для него была лишь помехой, шумом мотора, эхом его шагов, жужжанием, которое должно было смолкнуть. Взгляд безумца, а главное — в нем читалась эта проклятая полинезийская меланхолия, тихоокеанская тоска, такой же депрессивный взгляд часто бывал у мамы.
Я не знала, закричать или нет. Если бы Чарли Чаплин сделал хоть один шаг, я заорала бы! Позвала бы на помощь и убежала. Я быстро бегаю, я легче и проворнее этого хромого, если бы я рванула напрямик через банановую рощу, он бы ни за что меня не догнал.
Черная жемчужина замерла в руке Чаплина. Кажется, в уголках глаз у него стеклянно блеснули еще две бусинки. Потом, ни сказав ни слова, старый островитянин медленно поковылял дальше, оставив меня стоять столбом.
Нет уж, я не могла его так отпустить! Как будто он напугал меня своим взглядом зомби… Я просто решила быть осторожнее. Дать ему отойти подальше, метров на сто, и скрыться за поворотом.
На несколько мгновений я потеряла его из виду, шла и твердила в такт шагам: не ускоряйся, Майма, может быть, это ловушка, не ускоряйся.
Я все сделала правильно! Чарли Чаплин снова показался чуть подальше, на выходе из поворота над океаном. Шагал в том же темпе. Ничто его не заботило и не тревожило. Наглости ему было не занимать! Мне достаточно было позвать на помощь, крикнуть «держи вора», и появился бы кто-нибудь из местных. Чарли, с его палкой и кривыми ногами, вряд ли смог бы убежать. Как он смел разгуливать среди бела дня с этой краденой жемчужиной в руке?
И в ту же секунду, как задала себе этот вопрос, я получила ответ.
У Чарли уже не было жемчужины!
Я больше ничего не видела у него в руке. Хитрый старик воспользовался тем, что я на минуту потеряла его из виду, и избавился от жемчужины! Что, если и хромым он только притворялся? Я выругала себя за наивность. На что я рассчитывала? Что Чарли даст поймать себя с поличным? Повелась на эти движения актера немого кино при ускоренной съемке. Все логично! Он испугался, что я его заложу, и скинул где-нибудь украшение — повесил на ветку фисташкового дерева или спрятал под банановым листом. Чтобы потом в любой момент вернуться и забрать. Даже если бы мы вдесятером стали искать — как его найти? С тем же успехом можно искать косточку личи в пальмовой роще.
Чарли Чаплин ковылял дальше, будто и не думал останавливаться. После этого долгого подъема он мог или спуститься к порту (и тогда непременно прошел бы мимо тики с цветами и мимо хижины мэра), или прямиком дунуть к аэропорту. Но Чарли не выбрал ни первое направление… ни второй путь! Он потопал прямо по склону и скрылся в лесу.
Несколько веток качнулись у него за спиной и снова замерли.
Вот уж чего не ждала! Там же ничего нет! Наверное, Чарли — старый отшельник, поставил себе палатку на меаэ в долине, охотился на кабанов, собирал ягоды и воровал деньги на выпивку в уединенно стоящих домах.
Ага… В следующую секунду я поняла, что это не так. Не складывалось одно с другим — хотя у Чарли походка была нетвердая, пьяным он не выглядел.
Я и не заметила, как тоже двинулась дальше. Поравнялась с цветочным тики. По другую сторону от дороги кобыла равнодушно ощипывала листья хлопкового дерева. Я машинально наклонилась и стала разглядывать дикие цветы в канаве. Шарила взглядом между белыми звездами хойи и розовыми хвостиками акалифы, высматривала, не блеснет ли где черная жемчужина… А потом снова обругала себя за тупость. Чарли мог попросту сунуть цепочку с подвеской в карман. А вдруг он спрятался за стволом и приготовился на меня наброситься, когда я пойду мимо? Зачем мне идти дальше?
Я резко остановилась.
Как-то неожиданно передо мной оказался цветочный тики, наполовину высунувшийся из канавы. Пятый, если считать их в том же порядке, в каком я показывала их Клем, — тики, от которого должна была исходить мана доброжелательности и чувствительности. Единственный, с которым я никогда не встречалась.
Господи…
Я глазам своим не поверила.
Черная жемчужина висела на шее статуи. Мирно покоилась в выемке роскошной каменной груди. Ни малейшего сомнения — драгоценная жемчужина Титины, я ее узнала. Загипнотизированная черным шариком, я протянула к нему руку.
То есть это я сначала подумала, что шариком.
Я неспособна была сопротивляться, меня будто заставляла это делать мана, которая была сильнее моей воли, — мой взгляд от жемчужины поднимался к лицу тики.
Я его знала! Я видела его раньше. Не смогла бы сказать где, но точно знала, что это лицо с непомерно огромными глазами и широким лбом, эти украшенные цветами волосы я уже видела.