Фрукты имели успеха не больше, чем махи-махи или поэ из папайи. Янн наблюдал за маневрами Маймы. Его юная помощница настойчиво предлагала сидящим за столом хотя бы попробовать каждое блюдо, ну хоть кусочек на вилку наколоть.
Но никому ничего не хотелось.
Элоиза рисовала на салфетке маленькие фигурки у подножия вулкана, который внезапно прорвался под нажимом ручки. Янну видна была только половина ее лица, половина, украшенная цветком тиаре за ухом. Волосы были небрежно сколоты, несколько выбившихся темных прядей щекотали открытое ухо, спадали на светлый глаз, и Элоиза щурилась.
У Клем, напротив, глаза были широко распахнуты, взгляд затерялся в океане. Она видела там свой будущий роман? Янн и ее считал красивой, ему нравились ее короткие волосы — как шерстка у юркой и пугливой землеройки, нравилась ее одежда в стиле сафари, скрывавшая спортивную фигуру, но он с необъяснимым упорством подозревал, что за этим ее помешательством на романе крылся невроз. Куда менее заметный, чем у Элоизы, но тем более опасный.
— Мама, возьми десерт, — настаивала Майма.
Мари-Амбр не ответила, она глаз не сводила с экрана своего телефона. Фарейн лениво выудила из корзинки ананас.
Янн пристально смотрел на нее, неспособный думать ни о чем, кроме предсказания Маймы.
Твоя жена — следующая по списку.
Из-за того, что убийца оставил завещание Фарейн на кровати Мартины? То самое, которое Янн сложил и спрятал в карман?
Жандарм машинально полез туда рукой для проверки.
Не для того, чтобы убедиться, что завещание Фарейн на месте, а чтобы проверить, по-прежнему ли там другая бумажка, та, которую он нашел в одном из ящиков в хижине мэра и которую только он один и прочитал, когда все вышли, даже Фарейн ничего не заметила.
Он читал и перечитывал ее в одиночестве. Нетрудно было узнать почерк жены, и совсем легко было догадаться, кому адресована записка.
Мерзкий писака,
я думала, что мы вдвоем будем вести расследование на месте.
Я приехала не для того, чтобы учиться, как писать роман, я свой уже написала!
Даю тебе двадцать четыре часа на то, чтобы объясниться, твоя, то есть на самом деле МОЯ рукопись у меня.
Как бы там ни было, последнее слово напишу я!
Письмо с угрозами, адресованное Пьер-Иву Франсуа, уличенному плагиатору! Как он мог на это отреагировать? Янн знал свою жену, майор Фарейн Мёрсен не из тех, кто упускает добычу. Пророчество Маймы не шло у него из головы.
Твоя жена — следующая по списку.
Янн смотрел, как Фарейн спокойно и методично разрезает ананас. Она даже фрукты на дольки резала с почти что хирургической тщательностью. Разве можно представить ее себе в роли будущей жертвы? Его жена никогда ничего не оставляла на волю случая и никогда не отступалась, у нее не бывало ни проколов, ни ошибок. Ни разу. Для нее невозможно было закрыть дело о двойном убийстве Летиции Скьярра и Одри Лемонье до тех пор, пока убийца не будет найден, и уж тем более она не могла смириться с тем, что потенциальный убийца разгуливает на свободе. Ее так неотступно преследовала мысль об этом, что она написала роман, который у нее украли. Так неотступно, что она отправилась за пятнадцать тысяч километров от Парижа, чтобы закончить свое расследование и забрать свою рукопись!
Твоя жена — следующая по списку.
Только не в том случае, если этот список составила Фарейн.
Как бы там ни было, последнее слово напишу я!
Янн всматривался в суровое лицо жены, в ранние морщинки. Взгляд у нее был пронизывающий — лазерный луч, способный с одинаковой легкостью исцелить или казнить. От нее исходила сила.
Сила, которой сам он не обладал, которой он восхищался и которую в конце концов возненавидел…
Янн знал, что думали все сидевшие за столом. Что майор Фарейн тоже может оказаться убийцей.
А он? Может ли мужчина, хотя бы и жандарм, подумать такое о своей жене?
Может ли он так думать если все еще любит ее?
А он все еще ее любит?
Твоя жена — следующая по списку.
Фарейн, с ее голубыми глазами и едва заметными холмиками грудей.
Да, он все еще любил свою жену, — во всяком случае, все еще достаточно любил, для того чтобы ее защитить.
Даже если она подозреваемая, и в особенности если она подозреваемая.
Любил настолько сильно, что готов был провести собственное расследование, лишь бы защитить ее.
До такой степени, что ради того, чтобы ее защитить, он не позвонил в полицию Папеэте.
Дневник МаймыСкатертью дорога
Бум!
Мама положила, вернее, бросила на стол телефон, чтобы нарушить тишину и заставить присутствующих встряхнуться, выдернуть всех из задумчивости.
Мне нравится, когда мама проделывает такие штучки!
— Так вот, — начала она, — насколько я понимаю, полицейские с Таити сообщат нам, когда они вылетят из Папеэте, и после этого нам придется еще сложа руки дожидаться их четыре часа. Чем вы думаете заняться? Будем играть в белот? В бинго? Или разойдемся, будто монашки, по своим кельям, займемся писаниной и будем молиться святому Пьер-Иву? У меня есть другое предложение!
Все взгляды обратились к маме, только Янн глаз не сводил со своей Фарейн. Обожаю, когда Эмбер устраивает шоу!
— Я только что арендовала внедорожник, — продолжала моя мать-миллионерша. — Пикап «тойота-такома». Поедем в Пуамау. И развеемся, и обидно не побывать на самом красивом пляже и не увидеть самый прекрасный археологический памятник острова. Лично я еду и приглашаю всех желающих.
Мама одним глотком допила пиво и, не дав никому времени ответить, прибавила:
— Это примерно в часе езды отсюда, нам надо вернуться к шести, чтобы встретиться с Серван Астин, так что не тяните время, девочки!
Все встали. Похоже, все собрались ехать. Обстановка мгновенно разрядилась, словно террасу «Опасного солнца» внезапно продуло пассатом.
Отлично справилась, мама!
— Оставьте все, мы уберем, — сказала Танаэ.
По с Моаной начали составлять тарелки, но я оказалась проворнее, взяла плетеную корзину, бумажную салфетку и уже собиралась положить в свою корзину четыре вилки, по одной от каждой, даже мамину вилку и…
Мама схватила меня за руку:
— Ты остаешься!
С чего это она вдруг?
Я попыталась сопротивляться, как будто хотела во что бы то ни стало помочь убирать со стола, но мама оттащила меня на метр в сторону.
— Постой минутку спокойно! Ты считать умеешь? Нас четверо плюс этот муж, так что ты в машине не поместишься. (Я слышала, как По и Моана с грохотом высыпали в мойку столовые приборы.) Тебе в любом случае лучше побыть с девочками твоего возраста. Обещаешь, что никуда не уйдешь?
Я сдалась без боя. Уж лучше бы она пощечину мне влепила.
Мама, я все поняла, если хочешь, я пообещаю, со слезами стыда и ярости пообещаю вести себя примерно, сидеть с Танаэ, никуда не уходить, читать, нанизывать бусины и ракушки, чистить плоды хлебного дерева, ощипывать цыплят, все что угодно, мне без разницы, лишь бы только ты, мама, побыстрее отсюда убралась, загрузила в багажник пикапа упаковки пива и отправилась надираться на другой конец острова.
Я обещаю все что угодно.
— А теперь отпусти меня!
На столе ничего не осталось.
Странно — хотите верьте, хотите нет, но никогда еще так быстро не убирали со стола.
Мама отпустила мои руки. Я не сдвинулась с места, так и стояла, стиснув кулаки. Она меня унизила.
Все понятно. Мама решила напомнить мне, что я всего-навсего малявка. И, проявив власть, потеряла ко мне всякий интерес. Расхаживала по террасе, покачивая бедрами, как шлюха.
— Машина будет здесь через полчаса, — щебетала она. — Как раз успеем вытащить пиво из холодильника. И купальники не забудьте!
Я смотрела на мать, сцепив челюсти. Как выдрессированная собака без намордника.
Я смотрела ей вслед, она мелкими шажками спускалась по каменной лестнице, направляясь к нашему бунгало «Фату-Хива», ноги голые, задница обтянута узкой юбкой от Сони Рикель.
Я ее почти жалела. Кому она так старалась понравиться?
Мне надо было разрядиться. Я слышала, как По с Моаной в кухне моют посуду. Мне надо было поговорить с Янном, сказать ему, что мой план провалился, что мне не удалось собрать столовые приборы, но у меня есть запасной план: поскольку они все отправляются на другой конец острова, все, кроме меня, я воспользуюсь этим и проведу расследование, я не буду рисковать, не волнуйся, мой капитан, я только немножко везде пошарю, не покидая «Опасного солнца». Мне надо было поделиться этим с капитаном, подвести черту: я — твоя помощница, ты можешь на меня рассчитывать. Я вошла в зал Маэва.
Янн уже был там, но меня не ждал.
Он был увлечен разговором с Элоизой. Прекрасная брюнетка застряла перед висящей над стойкой репродукцией картины Гогена «Ареареа». Похоже, мой капитан впервые заметил эту картину, мимо которой вот уже третий день проходил каждые десять минут, и воспылал страстью к красным собакам и синим деревьям.
Его я тоже жалела — нелегко быть преданным мужем при жене и безрассудным рыцарем при этой королеве каляк-маляк.
Разочарованная, я вернулась на террасу. Огляделась, позвала Клем, надеялась хотя бы с ней поговорить, спросить, как у нее продвигается расследование, что она узнала в деревне… Вот только и моей наперсницы я не дозвалась. Она разговаривала с Фарейн на лужайке рядом с пансионом, где между веревками для сушки белья паслись Мири, Фетиа и Авае Нуи. Обе уже почти все свои вещи с веревок собрали.
Что делать — пойду к ним. Придется мне потерпеть до тех пор, пока Клем не останется одна. Признаюсь, проявлять терпение мне не очень удается! Особенно сейчас, когда голова битком набита новостями: Одри и Летиция, две жертвы убийцы из пятнадцатого округа, рукопись, списанная ПИФом, перевернутый Эната, внезапное пристрастие Янна к полотнам Гогена; очень много сведений, которые мне хотелось бы обсудить и с майором Фарейн Мёрсен.