— Титина была помолвлена, ее жених учился в Льеже на юридическом, хотел, кажется, стать адвокатом. А я был моряком. Перед тем как уйти в море, я подарил ей черную жемчужину, высшего класса, единственную память о моем острове.
Рука Чарли до того обмякла, что теперь я сама ее удерживала.
— Почему? — прошептала я. — Почему вы расстались, если любили друг друга?
— А это, красавица моя, понимаешь потом. Уже в открытом море. А до того говоришь себе, что будут другие случаи, другие возможности, другие встречи… но оказывается — нет. Только в конце жизни понимаешь, кто была та, кого ты мог бы любить. Мне остались только ее фотографии, сделанные январским утром на центральной площади Брюгге.
Фотография, найденная у Клем…
— Вы… вы снова встретились на Хива-Оа? До того, как…
Мне показалось, что Чарли с трудом удерживал равновесие. Свободной рукой он ухватился за каменное плечо статуи.
— Писатель мне только и сказал, что это должен быть тики доброжелательности и что читательница, которой принадлежала эта мана, бельгийка. Как я мог догадаться, что это Титина? Хотя конечно — Бельгия, Брель, я вспомнил о ней и выбрал ее моделью для тики. Вчера Танаэ позвала меня в «Опасное солнце», и на этот раз не для того, чтобы подрезать бугенвиллеи. А чтобы перенести тело только что убитой иностранки.
Я не могла дышать. Горло перехватило. Голос Чарли упал до шепота.
— Когда я снова увидел Титину, она лежала на кровати. Вся в крови. Такая же красивая, как раньше. На груди у нее была моя черная жемчужина. Я нес ее, как принц принцессу. Отнес в одиночку, на руках. Потом вышел с жемчужиной, чтобы повесить ей на шею, как сорок лет назад.
Он всматривался в гладкое, без морщин лицо Мартины. Голос у меня дрожал, как листья кокосовой пальмы под натиском пассатов.
— Это… это я сняла подвеску. Я думала, что ты ее украл… Я… теперь я не знаю, где она… Ее взяла моя мама. Мама тоже умерла. Мне очень жаль.
Чарли провел рукой по округлостям груди Титины, как будто мог ее оживить.
— Не расстраивайся, Майма. Мы с Титиной, можно сказать, встретились. Нас похоронят рядом, меньше чем в сорока метрах от стелы Жака и Мэддли. Я проверял, там хватит места на двоих. — Он все еще с благоговением смотрел на лицо статуи. — Видишь, благодаря этому тики Титина так и не состарилась. Вот и наша любовь стала только прекраснее за эти сорок лет. Спать вечным сном рядом с Титиной — это куда больше, чем я мог бы надеяться.
Чарли, задумавшись, умолк. Я чувствовала себя набитой дурой из-за того, что ничего не поняла, подумала, будто садовник Пито мог быть насильником Метани Куаки, а вообще дурой я была, дурой и осталась… Потому что если один тихий голосок уверял меня, что этот сломленный старик говорит правду, что такую прекрасную историю выдумать нельзя, то другой советовал мне все время остерегаться. Должна ли я была верить ему на слово? Если Пито и правда моряк, ставший садовником, кто тогда убийца-насильник? Фарейн напала на его след, здесь, совсем рядом, и сразу после этого ее убили.
Я все еще стояла в задумчивости, когда на плечо мне легла рука.
И это была не рука Чарли! Я дернулась как ненормальная и завопила.
Старый садовник, будто и не слышал, по-прежнему глаз не сводил с тики.
— Ты сможешь с ним встретиться, — услышала я шепот за спиной.
Я обернулась. Передо мной стояла Танаэ, а рядом с ней — По и Моана.
Все слишком быстро неслось, события сменялись так стремительно, что разбираться было уже некогда.
— С кем? — не поняла я.
— С Метани Куаки. Моим бывшим дружком. Насильником, которого много лет ищет полиция. Идем, я тебя с ним познакомлю.
Моя бутылка в океанеГлава 25
— Есть хочешь?
Я не отвечаю. В кухне что-то гремит, потом все затихает.
В зале Маэва долго стоит тишина, потом ее нарушает гудок.
Сообщение, от Маймы.
Хватаю лежащий рядом со мной телефон.
Клем, все в порядке?
Не волнуйся, у меня все хорошо.
Майма
Я не перестаю волноваться с тех пор, как исчезла Майма, а потом ушла Танаэ. Это сообщение должно было бы меня успокоить… Но оно ничего не доказывает! Как я могу быть уверена, что это Майма его отправила? Если Танаэ ее похитила, она может использовать ее мобильник, чтобы нас обмануть.
Не знаю, как ответить.
«Клем, все в порядке?» — спрашивает Майма или та, что пишет вместо нее.
Знаю ли это я сама? В безопасности ли я, пока остаюсь в зале Маэва, или уже попалась в паутину убийцы, которая готовит мне еду?
Я слышу, как она составляет тарелки на поднос.
На этот раз мы в самом деле одни. Мне кажется, будто меня забросили в какой-то фильм — из тех, что заканчиваются поединком. Столкновением в финале между героиней и наконец-то разоблаченной злодейкой.
Как правило, героине удается выпутаться.
Должно ли и это тоже меня успокоить?
Рассуждение глупейшее, потому что это я и только я приписываю себе роль героини. Мартина, Фарейн, Мари-Амбр тоже были героинями собственных рассказов. Пока их не убили.
И меня ждет та же участь? Меня убьют, когда я допишу последнюю строчку? Я продолжаю разматывать нить своей странной мысли: так вот, теперь остались только мы, две героини, и один вопрос: Кто из нас напишет слово КОНЕЦ?
Та, что сейчас пишет, сидя на диване, или та, что гремит посудой в кухне?
Слишком громко.
Не ловушка ли это? Не вернется ли она с ружьем? А я как последняя дура сижу здесь, идеальная и беззащитная жертва, со своей тетрадкой на коленях, только ручкой и вооруженная. Или осколками своей бутылки, разбившейся в океане.
За стенкой продолжают звенеть стаканы и столовые приборы.
Я обвожу взглядом зал, стойку с компьютером, Жака и Мэддли, черную доску.
До того, как умру, мне хотелось бы…
Разделить последнюю трапезу?
Почему бы и нет…
Мы вместе расставляем тарелки на низком столике между двумя диванами, тартар из тунца, традиционное попои, кокосовые булочки, чипсы из таро[32], салат из свежей рыбы, личи и пассифлоры, никогда еще Танаэ не кормила нас так роскошно. Сев за стол, я вижу, что она и вазочку с цветком тиаре нам оставила.
И снова, подняв глаза, я наталкиваюсь на собственное отражение в зеркале, как будто мы вчетвером сидим вокруг стола. Может быть, потому Танаэ и наготовила столько еды…
Я мысленно улыбаюсь, глядя на десяток блюд на столе. Ни к чему, кроме тунца, не притрагиваюсь. И я, и Элоиза — мы обе молчим. Мы похожи на старую семейную пару в ссоре. Ну хорошо, две пары, если добавить наших двойников.
Кульминация фильма затягивается.
Я медленно жую сырую рыбу.
Сообщение Маймы все еще мигает на столе.
Клем, все в порядке?
Надеюсь.
Янн
Янн ничего не нашел в бунгало Клем. Даже той фотографии Титины, о которой ему говорила Майма. Дверь «Тахуаты» под его ударом сложилась вдвое, он вышиб ее таким же яростным пинком, как дверь бунгало Элоизы, с таким же остервенением все перерыл — одежду, чемодан, книги… особенно книги, килограммы книг, и бумаг, и записок Клем. Он не поленился их проглядеть, застревая на рифмах стихотворений, вчитываясь в первые строки набросков романов, и понял, что Клем годами исписывала страницы.
И что с того? Он ничего не нашел. Никаких улик. Клем все подчистила. Это можно было считать почти что доказательством ее виновности!
Янн ходил взад и вперед по комнате, мысленно сравнивая выстраданное письмо Элоизы брошенным детям и нацарапанные Клем обрывки историй, которые валялись кругом.
Которая из них свихнулась сильнее?
Энергия Клем все время внушала ему безотчетное недоверие, а меланхолия Элоизы, напротив, притягивала. Не ошибался ли он с самого начала? Нет! Доказательства накапливались, подкрепляя его убежденность, — найденные в бунгало Мартины отпечатки пальцев Клем, свидетельства По и Моаны, утверждавших, что Клем вчера вечером ускакала из «Опасного солнца» верхом на Мири и на ней же вернулась, с телефоном Фарейн в руке.
Янн продолжал расхаживать по бунгало. За окном медленно покачивались бугенвиллеи. Ему приходили в голову безумные мысли. Элоиза могла проникнуть в бунгало Клем, подменить зубную щетку, пасту, помаду и даже ложку после обеда — так, чтобы Майма не заметила, отвлекая внимание, будто иллюзионистка. А свидетельство По и Моаны? Другие, еще более бредовые предположения распускались в уме жандарма. Отвлечь внимание? У Элоизы длинные волосы. Слишком длинные? Сложные прически. Слишком вычурные? Для того, чтобы только их и замечали? Просто-напросто парик, а под ним короткие, как у Клем, волосы. Элоизе достаточно было позаимствовать у Клем одежду, чтобы издали, в темноте, ее приняли за Клем.
Бред, отбивался Янн. Полный бред!
Письмо Элоизы детям — это всего лишь отчаянное письмо потерявшей голову женщины.
Виновны писатели. Ученики колдунов, неспособные управлять выдуманными ими заклинаниями. Я виновата лишь в том, что захотела на них походить.
Янн повторил про себя эту последнюю фразу.
Я виновата лишь в том, что захотела на них походить.
Элоиза страшно злилась на Пьер-Ива. Не из-за него ли все случилось? Может, истинное орудие преступления — эта книга, «Вдали от покоренных городов»?
Он задумался. В конечном счете оставалось только одно бунгало, куда он ни разу не заходил.
«Хатутаа».
Бунгало Пьер-Ива Франсуа.
Дневник МаймыЗемля мужчин
Мы проехали через Атуону. С виду все было спокойно. У лавки Гогена припарковалось с десяток совершенно одинаковых пикапов, в это время самый наплыв покупателей — перед тем как все закроется на обед. Несколько женщин торговали с раскладных столиков бусами из четочника. Потерявшиеся туристы ждали, чтобы их забрал хозяин пансиона, — прямо как школьники на автобусной остановке. Таитянские школьники, потому что здесь, на Хива-Оа, знаете ли, в школу ходят пешком.