– Так она хочет поступить в услужение?
– Да, мы надеемся найти для нее место. Две стар шие дочери уже пристроены. И живется им, слава богу, не худо. Завтра они тоже будут в церкви, Ольга с ними там увидится.
На одной стене висит треснутое зеркальце, к другой прибиты гвоздиками грошовые картинки, на которых красуются конные гвардейцы и принц с принцессой в роскошных одеждах. Одна, совсем выцветшая, изобра жает императрицу Евгению, я вижу, что эта картинка ви сит здесь уже давно, и спрашиваю, откуда она у них,
– Да разве упомнишь? Муж как-то принес.
– А где он ее достал?
– Кажется, в Херсете, он там работал в молодости? Тому уж лет тридцать минуло.
Я уже решил, как мне быть, и говорю:
– Да ведь этой картине цены нет.
Хозяйка думает, что я над ней смеюсь, но я долго рассматриваю картину и с уверенностью заявляю, что она стоит больших денег.
Но хозяйка не так проста, она говорит:
– А вы не ошибаетесь? Ведь она висит здесь с тех самых пор, как мы этот дом поставили. И Ольга с ма лых лет называет ее своей.
Я напускаю на себя таинственность и спрашиваю с видом знатока, которого интересуют все подробности:
– А где это – Херсет?
– Да тут, неподалеку. В двух милях от нас. Это имение ленсмана…
Кофе поспел, и мы с Ольгой прерываем работу. Остается только пришить крючки. Я прошу показать мне жакет, под который она наденет блузку, и тут ока зывается, что никакого жакета нет, вместо него Ольга просто накинет шерстяной платок. H о старшая сестра подарила ей старую кофту, которую она наденет сверху и скроет все недостатки.
– Ольга растет так быстро, нет смысла покупать ей хороший жакет раньше, чем через год, – слышу я.
Ольга пришивает крючки, дело спорится в ее руках. Но вид у нее такой сонный, что просто жалко смотреть, и я с притворной строгостью велю ей ложиться спать, Хозяйка под благовидным предлогом остается сидеть со мной, хоть я и уговариваю ее тоже лечь.
– Поблагодари же этого господина, – говорит она Ольге.
Ольга подходит ко мне, подает руку и благодарит. Я пользуюсь этим и отвожу ее в боковушку.
– Ложитесь и вы, – говорю я матери. – У меня от усталости уже язык заплетается.
Я располагаюсь у печки, подмостив под голову ме шок вместо подушки, и она, видя это, с улыбкой качает головой и уходит.
XXIX
Наутро я бодр и полон сил, в окна заглядывает солнце. Ольга и ее мать уже причесаны, их влажные волосы так блестят, что просто смотреть приятно.
Мы завтракаем все втроем, а после кофе Ольга щеголяет передо мной в новой блузке, вязаном платке и кофте. Ах, эта невообразимая кофта с атласной оторочкой и атласными же пуговицами в два ряда, ворот и рукава у нее отделаны тесьмой; маленькая Ольга совсем утонула в ней. Это никуда не годится. Девочка со всем крошечная, как птенчик.
– А не ушить ли нам кофту? – предлагаю я. – Время ведь еще есть.
Но мать с дочерью только переглядываются – нын че ведь воскресенье, нельзя брать в руки ни иголки, ни ножниц. Я без труда угадываю их мысли, потому что меня самого так приучили в детстве, но теперь я позво ляю себе маленькую еретическую хитрость: шить-то будет машина, а это совсем другое дело, ведь ездят же люди по воскресеньям в каретах.
Но им таких тонкостей не понять. Да и кофта взята на вырост, годика через два она будет Ольге в самую пору.
Мне хочется подарить что-нибудь Ольге на прощание, но у меня ничего нет, и я протягиваю ей крону. Она подает мне руку, благодарит, потом показывает монету матери, и глаза у нее сияют, она говорит шепотом, что, когда придет в церковь, отдаст деньги сестре. Мать, тоже сияя, соглашается, что так будет лучше всего.
Ольга в своей мешковатой кофте уходит в церковь, она спускается с холма и при этом смешно косолапит. Господи, какая она милая и забавная…
– А что, Херсет – большое имение?
– Большое.
Я сижу, сонно хлопая глазами, и раздумываю, что же означает слово Херсет. Может быть, это фамилия хо зяина? Или имя владельца здешних земель? А его дочь – красавица, которой нет равных, и вот сам ярл приезжает просить ее руки. А через год она родит сына, которого возведут на трон…
В общем, я собираюсь в Херсет. Мне ведь все равно, куда идти, и я решаю направиться туда. Может, у ленсмана случится для меня работа, может, подвернется не одно, так другое, – как бы там ни было, я повстречаю новых людей. Теперь, когда я принял это решение, у меня появилась какая-то цель.
После бессонной ночи глаза мои слипаются, поэтому я прошу у хозяйки разрешения прилечь, и она предлагает мне свою постель. Голубой паучок ползет вверх по стене, а я лежу, провожая его взглядом, покуда не за сыпаю.
Я проспал часа два и проснулся, отдохнувший, све жий, полный сил. Старуха стряпает обед. Я укладываю мешок, даю ей денег за хлопоты, а потом предлагаю мену: я возьму Ольгину картину, а швейная машинка пускай остается ей.
Старуха снова не верит мне.
– Ничего, – говорю я, – только бы она была доволь на, а меня это вполне устраивает. Картина очень цен ная, я знаю, что делаю.
Я снимаю картину со стены, сдуваю пыль и осторож но свертываю ее трубкой; на бревенчатой стене остается светлый квадрат. Я прощаюсь.
Старуха выходит вслед за мной и просит подождать Ольгу, пускай она хоть поблагодарит меня.
– Ах, милок, ну пожалуйста!
Но я тороплюсь.
– Кланяйтесь Ольге, а если будут какие затрудне ния с машиной, поглядите в руководство.
Она долго смотрит мне вслед. Я удаляюсь с важ ностью и насвистываю, очень довольный собой. Я от дохнул, мешок у меня теперь совсем легкий, а солнце ярко светит и уже подсушило дорогу. Я так доволен со бой, что распеваю на ходу.
Нервы…
До Херсета я добрался на другой день. Имение пока залось мне таким большим и богатым, что я хотел было пройти мимо; но мне попался навстречу один из работ ников, я потолковал с ним и решился предложить ленсману свои услуги. Мне ведь уже приходилось работать у богатых людей, взять хоть капитана из Эвребё…
Ленсман был приземистый, плечистый человек с длин ной седой бородой и лохматыми темными бровями. Он разговаривал со мной строго, но я по глазам видел, что он добряк; и в самом деле, потом оказалось, он не прочь при случае поболтать и посмеяться от души. Но иной раз он напускал на себя важность, подобающую его чину и состоянию, бывал заносчив.
– Нет у меня работы. А вы, собственно, откуда?
Я назвал несколько хуторов, куда заходил по до роге.
– Стало быть, вы нищий и клянчите милостыню?
– Нет, я не нищий, у меня есть деньги.
– Тогда ступайте своей дорогой. Работы для вас у меня нет, осенняя пахота кончена. А что, могли бы вы нарубить жердей для изгороди?
– Да.
– Так-с. Но мне ни к чему деревянные изгороди, они у меня теперь проволочные. И каменщиком могли бы работать?
– Да.
– Очень жаль. У меня в c ю осень работали каменщи ки, для нас тоже нашлось бы дело. Он поковырял землю палкой.
– А почему, собственно, вы пришли ко мне?
– Все говорят, что надо только попросить ленсмана, у него всегда найдется работа.
– Вот как? Да, у меня и в самом деле постоянно кто-нибудь работает, вот осенью я нанимал каменщиков. А загон для кур вы можете сделать? Ну уж на это мастера днем с огнем не сыскать, ха-ха-ха! Так вы говорите, что работали в Эвребё у капитана Фалькенберга?
– Да.
– А что вы там делали?
– Рубил лес.
– Я этого человека не знаю, очень уж далеко отсюда его усадьба, но кое-что я о нем слышал. А есть у вас рекомендация?
Я подал бумагу.
– Ну, так уж и быть, оставайтесь у меня, – сказал ленсман, прекратив расспросы.
И он повел меня с заднего крыльца на кухню.
– Этот человек пришел издалека, накормите его хо рошенько, – сказал он.
Я сижу в просторной, светлой кухне, и мне подали такой чудесный обед, какого я давно не пробовал. Не успел я поесть, как ленсман пришел снова.
– Ну вот что… – говорит он.
Вскочив с места, я вытягиваюсь в струйку, и ленсману, видно, по душе этот небольшой знак почтенья.
– Пожалуйста, доедайте. Ах, вы уже кончили? Я тут вот что надумал… Пойдемте-ка со мной.
Он повел меня к сараю.
– Если вы не против, я пошлю вас в лес за дровами У меня два работника, но одного я должен буду взять в понятые, а со вторым вы отправитесь в лес. Дров у меня, как видите, много, но лучше заготовлять их впрок, про запас. Вы, кажется, сказали, что у вас есть деньги, так нельзя ли полюбопытствовать…
Я показал деньги.
– Превосходно. Видите ли, я занимаю ответствен ный пост и должен знать людей, которые у меня работают. Но у вас, надо полагать, совесть чиста, раз вы пришли к ленсману, ха-ха-ха! Итак, сегодня отдыхайте, а назавтра отправляйтесь в лес за дровами.
Я стал готовиться к завтрашней работе, осмотрел свою одежду, наточил пилу и топор. Рукавиц у меня не было, но морозы еще не ударили, и я мог обойтись без них, а все остальное у меня было.
Ленсман еще не раз приходил ко мне поговорить о том, о сем, ему было интересно потолковать со свежим человеком.
– Маргарита, поди сюда! – окликнул он жену, проходившую по двору. – Это новый работник, я посылаю его в лес за дровами.
XXX
Хотя нам не было дано никаких распоряжений, мы по собственному почину стали рубить только деревья с сухими верхушками, и вечером ленсман похвалил нас за это. Впрочем, он обещал назавтра прийти сам и все нам показать.
Я сразу увидел, что работы в лесу не хватит и до рождества. Ночами подмораживало, но снег все не выпадал, поэтому дело спорилось, мы валили одно дерево за другим, и сам ленсман сказал, что мы работаем как одержимые, ха-ха-ха! Славно работалось мне у этого старика, он часто наведывался в лес, весело шутил и, когда я пропускал его шутки мимо ушей, думал, наверное, что я очень скучный человек, хоть на меня и можно положиться. Со временем он поручил мне носить письма на почту.