Ни много ни мало. Но дело ведь не только в том, чтобы резать и клеить. Нужно было толково скомпоновать кадры из самых разных фильмов. А для этого требовалась система. Под свои задачи Швабич приспособил родительский дом. Сначала свою мансарду, а когда умерли отец и мать, до последнего вздоха не устававшие изумляться главному делу жизни их сына, он занял не только их спальню, но и гостиную, и даже кухню. Он должен был точно знать, где и что у него лежит. Возможно, именно поэтому он так и не попросил руки кассирши Славицы.
Какая женщина смогла бы жить среди сотен больших и маленьких стеклянных банок из-под консервированных овощей и фруктов, каждая со своей наклейкой, причем цвет наклейки зависит от жанра фильма, частью которого когда-то являлось содержимое банки: черная означала исторический фильм, серая – фильм-катастрофу, цвета хаки – военная эпопея, синяя – драма, оранжевая – комедия, красная – фильм о любви, желтая – мягкое порно и так далее.
Какая женщина смогла бы вытерпеть необходимость всю жизнь перешагивать и перепрыгивать через сотни и сотни стеклянных банок с разноцветными наклейками, на каждой из которых можно прочитать еще и описание сцены, запечатленной на находившихся внутри кадрах: «Восход и заход солнца, может быть, нужно разъединить», «ребенок протягивает ручки», «Верховая езда, конские копыта», «Кроны деревьев под ветром, не хватает тополей», «Собираются облака», «Птицы, низко летящие перед дождем», «Вода, текущая из водосточных труб, крупно», «Короткие поцелуи», «Продолжительные поцелуи», «Непринужденные улыбки», «Лица, средний план», «Женщина просыпается и потягивается», «Опоры мостов», «Балы», «Парады», «Слеты», «Похороны», «Течение времени: разные герои смотрят на наручные часы разных марок», «Герой выхватывает револьвер марки «Смит-Вессон», «Герой выхватывает револьвер Кольт, модель «миротворец», «Обычная муха потирает ножки», «Голуби вылетают с колокольни, два варианта – католический и православный», «Съемки с самолета – панорамы известных городов», «Ветер развевает белые наволочки и простыни на веревке для сушки белья», «Слово «конец» на нескольких языках», «Тени на стенах: только профили», «Тени на стенах, все, кроме профилей», «Ступеньки лестниц», «Детские коляски», «Переднее колесо велосипеда, быстрое вращение», «Маяки», «Прибытие судна», «Проплывающее судно», «Кораблики внутри бутылки»…
Какая женщина смогла бы вытерпеть то, что всю жизнь ей придется путаться в чужих, разбросанных повсюду целлулоидных локонах, даже в целых косах из пленок самых разных фильмов?
В конце концов и Швабич не потерпел бы женщину, которая наверняка захотела бы все это привести в порядок и, конечно, все перепутала бы. А так он знал, что и где у него лежит. И при первой же необходимости безошибочно определял, какую банку открыть.
Вот, собственно, все. Около тридцати зрителей. Жалко, что некоторые не пришли. Можно было бы кое-что рассказать и о них. К примеру, о дяде Божо Цугере, участнике Второй мировой войны, награжденном медалью «Партизанская память 1941 года» и еще несколькими высокими военными наградами. Он раздражал других бывших партизан тем, что не хотел переселяться из своей скромной квартиры на первом этаже, как переселялись другие – из большой квартиры в еще бо́льшую, а в Белграде – из огромной квартиры в какую-нибудь отнятую у буржуев виллу… И еще тем, что позволял себе появляться в общественных местах одетым несоответствующим образом: как только становилось действительно тепло, повсюду ходил в одной рубахе от нижнего белья, хоть и был изрядно пузатым.
…Кроме того, новоиспеченных господ раздражало, что он не стеснялся на людях задрать эту самую рубаху и сунуть указательный палец себе в пупок, если он у него вдруг зачешется, причем иногда еще и извлекал оттуда комочек свалявшихся ниток от белья и принимался разглядывать его с таким любопытством, словно обнаружил элементарную частицу… Его же вывели из себя «облагородившиеся» боевые друзья, когда он в последний раз побывал в кинотеатре «Сутьеска» на премьере военного фильма о сражении, в котором в свое время участвовал и он сам… Сначала дядя Божо Цугер только глубоко вздыхал или громко цокал языком, а потом встал со своего места в десятом ряду и сказал:
– Ну, вы даете! Не могу смотреть на это вранье, пойду лучше рыбу ловить!
– Погоди, товарищ Цугер… – подал голос ему один из сидевших рядом участников войны. – Ты что, не помнишь, как мы сошлись с немцами врукопашную…
– Я-то, братец, помню, – ответил дядя Божо. – А вот ты про это только рассказы слышал, потому что был позади всех, всю войну провел кашеваром и ни разу не оставил мне даже шкурку от солонины. Я и вправду пойду лучше рыбу ловить, рыбы хотя бы молчат, ваши выдумки на цветной пленке не для меня, сами наслаждайтесь!
Действительно, жалко, что некоторые не пришли. Можно было бы кое-что рассказать и о них. К примеру, о несчастном портном Марко и безумной Десе. Несчастный портной Марко был всегда серьезным, губы его всегда были крепко сжаты, даже если между ними не торчало десятка иголок или булавок. Зато его жена, безумная Деса, смеялась за них двоих. Без какой-то особой причины. И это делало несчастного портного Марко еще более несчастным, и он все худел и худел, а Деса все толстела и толстела, и в конце концов растолстела настолько, что ей стало трудно ходить, и она больше не могла добраться до «Сутьески». Вследствие чего портной Марко вздохнул с облегчением, потому что смех Десы теперь был ограничен семейным кругом. В противном случае и в 1980 году, во время этого киносеанса в воскресные послеобеденные часы Деса наверняка бы тоже смеялась, и зрители оглядывались бы на нее, призывая вести себя потише:
– Тсс! Тсс!
А несчастный портной Марко наверняка бы шепнул ей:
– Не надо, Деса, хватит… Не надо, прошу тебя… Это грустный фильм…
А это вызвало бы у Десы новый, более сильный, приступ смеха:
– Поэтому и смеюсь, ха-ха-ха… Чтобы мне стало, хе-хе-хе, полегче…
Жалко, что не пришла и тетечка, работавшая уборщицей в общественном туалете, в подвальном помещении находившегося рядом отеля «Турист». Жалко, что не пришла эта вечно простуженная женщина в вылинявшем синем халате и матерчатых сношенных тапках. Суверенная повелительница подземного мира со стенами и полом, покрытыми потрескавшимися белыми керамическими плитками, освещенного мигающими неоновыми трубками, правительница настоящего лабиринта водопроводных и канализационных труб, плохо работающих унитазов и кранов, бутылок с хлорным раствором, катакомб мужских и женских кабин, развешанных повсюду объявлений и выцарапанных надписей, самые неприличные из которых она подвергла цензуре:
Мокрый пол! Внимание! Не поскользнитесь!
ТРУБЫ! Береги голову!
Соблюдайте чистоту и порядок!
Это место – для вашей рекламы
Не царапайте стены и двери!
Одни звали ее по-французски мило – Мадам Пипи. Другие – шутливо-грубо – Подсолнух. Потому что не было такого спустившегося вниз клиента, которого она с сияющим лицом не проводила бы взглядом. Возможно, потому, что увидела новое человеческое существо. Возможно, потому, что в ее тарелку упадет еще одна монета.
Мадам Пипи не была разговорчива, и то, что говорила, говорилось только для того, чтобы предотвратить возможные недоразумения. К мужчинам она обращалась:
– Голубчик, мытье рук тоже платное!
А к посетителям женского пола:
– Голубушка, пользование зеркалом тоже платное!
И та, и другая фразы сопровождались потряхиванием тарелки с мелочью. Простуженный голос и звяканье монеток в лабиринте туалета вызывали к жизни призрачное эхо. Простуженный голос… звяканье монеток… и в полдень информационная передача «Уровень воды в реках страны» на нескольких языках, потому что здесь, в подвальном помещении, ее транзистор ловил только первую программу белградского радио.
Как помню, она при мне всего один раз сказала что-то отличающееся от обычных ее фраз. На чей-то вопрос, как она выдержала столько лет здесь, внизу, она удивилась:
– А что же, голубчик?! Ведь и это тоже часть человечества!
Жалко, что не пришел и тот человек, имени которого я не знал, но часто видел его на одном балконе. Появлялся он всегда в гольфах и купальном халате, с сеточкой на волосах… Немного перегнувшись через перила, он мог достать рукой на стене дома металлическое гнездо для флага. И именно он по праздникам и особым дням вставлял в это гнездо древко триколора с пятиконечной звездой, государственного флага Социалистической Федеративной Республики Югославии. И гордился тем, что совет дома лично ему доверил выполнять такую ответственную задачу.
Возможно, в тот день он не пришел в «Сутьеску», потому что предчувствовал, что произойдет нечто весьма важное, и государству будет больше пользы, если в нужный момент он окажется дома?
Вот, пожалуй, и все. Около тридцати зрителей. В общей сложности. Не считая тех, кто заходил минут на десять…
Вроде Цале, он в нашем городе занимался перевозкой громоздких предметов на ручной тележке и иногда заходил в кинотеатр укрыться от дождя или дать отдых отекшим ногам.
Или вроде поварих из ближайшей кухни довоенной гостиницы «Югославия», первый этаж которой был превращен в столовую самообслуживания. Они обычно приходили под покровом сумерек, устроив себе перерыв во время приготовления блюд из вечернего меню, пока у них там что-то варилось, тушилось и кипело в масле. Заходили они парами или тройками, прямо в белых фартуках, головы повязаны белыми косынками, в полумраке зала их можно было принять за медицинских сестер, которые явились сюда прямо с показательных учений по оказанию первой медицинской помощи в случае авиаудара со стороны агрессора. В сущности, я только так и воспринимал бы их, если бы от этих вечно усталых женщин не пахло фасолью со свиными ножками, великолепной тушеной капустой с говядиной, луком, который для рагу по-сербски жарят до янтарного цвета, курицей в чесночном соусе, рагу по-деревенски, да кто теперь помнит все эти яства…