За окном поплыли яркие белые пятна железнодорожных фонарей – поезд прибывал на станцию.
Леха не любил детей. Нет, он не испытывал к ним неприязни, но и умиление маленькими человечками не входило в число его достоинств. Или недостатков? Он их немного побаивался. Их откровенность и непосредственность ставили его в тупик, ему все время казалось, что над ним издеваются. Сам же он к детям относился серьезно, общался с ними фактически на равных, разве что делая некоторую скидку на физическую слабость и отсутствие опыта. Почти так же, как он относился к обычным новобранцам. И, странное дело, именно за это дети любили его.
Обычно компанией детей Леха тяготился, и всячески пытался из нее улизнуть, беспомощно озираясь затравленным взглядом в поисках подмоги и спасения. А вот с этим мальчишкой, Максимом, ему почему-то было легко. Общая беда, неразделенная любовь, сплачивает мужиков, даже если один из них вчетверо старше другого.
Они сидели в тамбуре на корточках рядышком, и болтали «за жизнь».
– С друзьями у меня, честно говоря, проблема, – делился Максим. – Понимаете, мне со сверстниками не интересно. Они не знают ничего, глупые какие-то. В детские игрушки играют. С ребятами постарше мне интересно, но зато уже они меня в свою компанию не берут, потому что я маленький. Они сами боятся, что их засмеют из-за того, что с малышней возятся. Так и дружу… с книжками и Интернетом.
– Да, тяжелый случай, – согласился Леха, подивившись солидной взрослости суждений мальчишки. – У меня похоже было. С ровесниками тоже не водился. Но я хоть спортом занимался, а в секции с ребятами постарше были совсем другие отношения, равноправные, мы были членами одной команды. Да и сам я был пацан, честно сказать, хулиганистый, меня старшеклассники побаивались.
– Ну да, сила есть – ума не надо, – убийственно серьезно прокомментировал Максим. – Таким самая дорога в милицию.
Он не выдержал, и тихонько хихикнул, хитро блеснув стеклами очков.
– Уши оторву, – добродушно проворчал Леха.
– Тогда придется линзы вставлять, – горестно вздохнул мальчишка. – Без ушей очки не удержатся.
– Тебе не в физическую спецшколу, а в цирковое училище надо, – заржал Леха. – Клоун малолетний.
– Клоун, между прочим, самая сложная профессия в цирке, – назидательно ответил Максим. – И одно другому не мешает. Физика – это работа, призвание. А быть клоуном – хобби. Я вот одно время тоже в милицию хотел, бандитов ловить. Особенно, когда у папы с бандитами неприятности были. Дедушка говорил, что милиционеры не только уважаемые люди, но и обеспеченные. Их все отблагодарить спешат – и если сделал что-то, и если не сделал.
Максим изучающе поглядывал на Никифорова украдкой.
– Да вы курите, – разрешил он. – От одной сигареты мне ничего не будет.
– А кто у нас дедушка? – хмуро поинтересовался Алексей, щелкая зажигалкой.
– Бывший директор гастронома, а теперь простой российский пенсионер.
– Плохой пример тебе дедушка рассказал, – после небольшой паузы сказал Леха. – Неправильный. Обеспеченные менты не бывают уважаемыми людьми. Тут уж одно из двух. Нужными, полезными – может быть. Но не уважаемыми. Их не уважают те, кто «благодарит», и презирают свои, те, кто не берет. Вот этих уважают. Но зато у них в кармане ветер.
– А вы не берете? Никогда?
– Нет! – отрезал Никифоров. – Если ты хоть раз что-то взял… И не важно что и у кого – сто баксов у сутенера, чтоб отпустил, сто рублей у бабки, чтоб соседке досадил, халявную кружку пива в ларьке, чтоб сильно не присматривался… Все! Ты уже замазан. Ты уже им должен. А настоящий мент не имеет права быть должником. Потому что в следующий раз они попросят больше.
– Да, тяжелый случай, – повторил пацан слова Лехи, да еще здорово скопировав его голос и интонации.
Алексей снова рассмеялся, чувствуя, как спадает напряжение. Он всегда напрягался, когда говорил на эту тему.
Дверь из вагона в тамбур распахнулась, и на пороге появилась худощавая женщина лет сорока, которая очень старалась выглядеть на тридцать.
– Максим! – воскликнула она. – Ты что тут делаешь? Куришь?
– Это Светлана Игоревна, – с легкой досадой представил мальчик.
Только тут вторая сопровождающая учительница заметила Алексея. Она настороженно разглядывала его острыми птичьими глазками, явно заподозрив его в педофилии. Есть такие породы людей – они всегда всех подозревают в чем-то ужасном.
– Добрый вечер, – поднялся Леха. – Майор Никифоров, подмосковный ОМОН.
Взгляд Светланы Игоревны не потеплел ни на полградуса. «Видали мы таких ОМОНовцев!» – словно говорила она. Впрочем, она была почти права, в ОМОН Леха только еще собирался вернуться.
– А вы что здесь делаете? – с напором спросила она.
Леха ощутил легкий укол раздражения. Он не выносил, когда на него давили или даже просто повышали голос.
– Он – друг Ольги Николаевны, – веско вставил Максим. – И пришел ее проводить. Мы просто с ним задержались поболтать.
Светлана Игоревна, казалось, не заметила реплики мальчишки, но взгляд ее все же изменился. Теперь он стал откровенно изучающим. Ей было жутко интересно, с кем это проводит служебное время ее молодая спутница.
– Ну, хорошо, майор Никифоров, – она смерила Леху взглядом с головы до ног. – До свидания. А ты, Максим, чтобы через пять минут был в постели. Уже почти двенадцать. Я приду проверю.
Леха облегченно перевел дух, когда дверь за педагогиней захлопнулась.
– А вы думали, мы тут в сказке живем? – хмыкнул Максим. – Ее даже в школе Коброй зовут.
– Вот черт! – спохватился Леха. – Двенадцать уже! Сейчас вагон-ресторан закроется!
– А вам что, рюмочка на ночь нужна? – ухмыльнулся пацан.
– Да ну тебя, – махнул Леха рукой. – У меня вагон на другой стороне от ресторана. Если они закроются, как я туда попаду?
Мальчишка оценивающе глянул на нового друга, словно решая, стоит ли ему доверить важную тайну.
– Держите, – он достал из кармана какую-то железяку, и протянул Лехе.
– Ого! – удивился тот. – Где достал? Спер у проводника?
У него на ладони лежал «трехгранник» – железнодорожный ключ-универсал от всех дверей в составе.
– Где взял – там уже нет, – ответил Максим, но смилостивился. – Отец мне дал. Дверь в купе за собой закрыть, если один остался, а выйти приспичило. Ну, или наоборот – туалет на станции открыть и на пути нагадить прямо в городе.
– Ну, спасибо, друг, – Леха протянул руку. – Завтра верну. И…это… – он замешкался, держась за дверную ручку. – Ты присмотри тут, если что…
– Не беспокойтесь, – солидно ответил мальчишка, не переспрашивая, что Алексей имеет в виду. Им обоим это было понятно без слов.
В Сибири темнеет рано, и как-то не по-европейски стремительно и основательно. Хотя, не везде, конечно. Сибирь – она большая. Кто думает, что Россия – это Москва, Смоленск и, максимум, Казань с Екатеринбургом – тот просто никогда не видел карты. Одна Западно-Сибирская равнина накрывает европейскую часть страны как широкая скатерть – обеденный стол. А есть еще и Среднесибирское плоскогорье, и вся Восточная Сибирь с Якутией и Приморьем.
Сильно ошибается тот, кто центром России почитает столицу. Этот самый центр, к вящему удивлению москвичей, находится где-то в районе Красноярска с Томском, которые принято считать очень дальней периферией. И условия в Сибири разные. Где-нибудь в Надыме летом ночь сильно задерживается, а в заполярной Воркуте или Норильске солнце и вовсе висит в небе круглые сутки.
Но в этих краях все было правильно, по-сибирски. Одиннадцать вечера – а на дворе хоть глаз коли. На этой короткой станции в Витин вагон подсаживающихся не было, и в другое время он и вовсе попросту не стал бы открывать вагонную дверь, хоть это и предписывалось инструкцией. Лето – период отпусков не только у пассажиров. В это время и проводников катастрофически не хватало. Где-то ставили трех проводников на два вагона, а где-то, вопреки всем правилам, и «в одно лицо» справлялись.
Состав медленно вкатился на слабоосвещенную станцию. Инопланетными голосами из невидимых громкоговорителей ломали тишину команды диспетчера, понятные только таким же инопланетянам.
Витя ревниво отметил, что поезд остановился плавно, и уже после остановки с негромким лязгом вагоны еще слегка шевельнулись. Локомотивная бригада «растянула» состав, выбирая свободный ход автосцепок. Если этого не сделать, то в момент трогания с места произойдет ощутимый рывок. Бригады «московской приписки» кичились тем, что сдвигают с места тысячетонные поезда плавно, как дорогую иномарку, так, что пассажиры порой просто упускают момент, когда поезд уже начал движение. А сибиряки, мол, до этого еще не доросли.
Ерунда. Прекрасно они это умеют. Просто относятся к этому форсу несколько «пофигистически». Вот и эта бригада выполнила непростой маневр с непринужденным изяществом. Может, не хотели тревожить чуткий сон пассажиров. А может, просто матерый машинист показывал класс молодому помощнику. Кто знает?
Соколов еще раз потрогал платком разбитую губу, скомкал окровавленную тряпочку, и хотел уже бросить в мусор. Но почему-то не стал этого делать, расправил, сложил аккуратно вчетверо, и вышел из своего полукупе, не забыв закрыть дверь трехгранником.
Спрыгнув на асфальт перрона, Витя поежился. После дневной жары, с которой даже кондиционер едва справлялся, ночью было откровенно зябко. Еще и эти белые станционные фонари с их холодным резким светом!
Он огляделся. Времени было в обрез. Редкие еще не уснувшие пассажиры выбрались покурить и размять ноги на твердой земле. Между ними толкали свои тележки уставшие старушки и молодухи с резкими голосами, пытаясь за две минуты успеть «впарить» свои беляши, пирожки с картошкой, соленые огурцы, «парное» молоко, только что слитое из магазинных пакетов, теплое пиво и паленую водку.
Наконец, он заметил тех, кто был ему нужен. Два парня в милицейской форме выторговывали у бабки кулек с пирожками, выспаривая лишних два рубля. Просто из принципа и желания поболтать. Старушка и сама была рада сплавить товар даже и еще дешевле, и отправиться домой, но торговалась отчаянно.