– А вы думали, что воюете с папуасами? – тут же со смешком отозвался Руслан.
Геннадий Михайлович с такой яростью зыркнул на неосторожного технаря, что тот побледнел, и на цыпочках отошел подальше, зажимая рот рукой.
– Короче, вы сейчас расчищаете нам путь. Чтоб ни одна собака не стояла у нас на дороге! Попробуете штурмовать – пеняйте на себя. У меня зенитчики на крышах. И возле бомбы сидит шахид. Ему даже не нужно нажимать кнопку. Он ее уже нажал. Теперь ему достаточно ее отпустить. И бомба взорвется. Понял?
– Да.
Руслан наслаждался своим бенефисом. Он чувствовал настоящий восторг, как артист на сцене.
– Расчищайте станции и разъезды. Мы идем без остановок. И примите мой жест доброй воли – после каждой станции, которую мы пройдем без помех, я буду отцеплять от состава один вагон с людьми.
– Это хорошее решение, – одобрил Трофимов и, отключив свой микрофон, распорядился, – Начальника железной дороги сюда. Быстро! Хоть в нижнем белье его везите. Я включаю его в состав оперативного штаба. Всю известную информацию дайте ему по дороге, чтобы он уже начал думать и решать до приезда. Через 15 минут он должен быть здесь!
Белов с «низкого старта» сорвался отдавать команды. В дверях он столкнулся с двумя генералами – командующим военным округом и начальником УВД, которые так же входили в оперативный штаб и по сигналу прибыли на место. Оставалось дождаться начальника главного территориального управления МЧС, главного областного связиста из ФСО и заместителя губернатора. Тогда оперативный штаб был бы в полном списочном составе.
Милицейский генерал выглядел осунувшимся и помятым, а бравый вояка, боевой генерал, прошедший не одну войну, судя по внешнему виду, был готов хоть на парад, хоть в баню, хоть в атаку. Трофимов жестом пригласил их занять свои места, а сам вернулся к переговорам.
– Запомните, – вещал из динамиков главарь террористов. – Аппаратура настроена так, что бомба рванет, если скорость поезда окажется меньше, чем шестьдесят километров в час. Так что делайте выводы. До ближайшей станции еще час, так что у вас есть время навести там порядок.
– Хорошо, я… – начал было Трофимов, но в динамике послышались какие-то неразборчивые звуки, и Руслан недовольно произнес:
– Погоди, генерал, я перезвоню через несколько минут. Тут мне кое-что сказать хотят…
Витя Соколов с нарастающим ужасом, как и все пассажиры, слушал переговоры главного террориста с властями. То, что в их поезде находится готовая к взрыву атомная бомба, его как-то совершенно не тронуло. Все эти бомбы были для него понятием отвлеченным. О них говорят по телевизору, пишут в газетах, но они так далеко от обычного человека, что не воспринимаются как что-то реально опасное. Эдакое абстрактное вселенское зло, вроде летящего к Земле астероида или богини смерти Кали.
Направленные в их сторону автоматные стволы, злая усмешка Дикаева, сочащаяся из раны старлея Бори кровь, поскуливание впавшей в прострацию женщины – вот это было действительно страшно. Потому что близко и до дрожи реально.
Но по мере разговора весь ужас безнадежности положения начал доходить до него. Пока в совершенно конкретных понятиях – террористы ставят невыполнимые условия, и заложники, скорее всего, погибнут. Погибнут страшно, испепеленные в атомном огне. Одно утешение – наверное, это будет не так болезненно, как умирать в грязном окопе с пулей в животе или с оторванной миной ногой.
Но когда Дикаев начал диктовать условия следования состава, Витя не выдержал! Решиться было страшно. В первое мгновение голос отказал, и он лишь сипло выдавил:
– Подождите! Нельзя это!
Дикаев посмотрел на него исподлобья, а один из боевиков уже рванулся, занося кулак. Но от Вити теперь зависела жизнь всех – и заложников, и самих боевиков, будь они трижды неладны. Он вскочил на ноги и успел крикнуть неестественным фальцетом:
– Нельзя делать то, что вы говорите! Это невозможно! Мы все погибнем!
Дикаев по волчьи оскалил зубы, и, жестом остановив своего бойца, отключил телефон.
– Ну, что ты хочешь сказать, щенок? Береги тебя бог, если это не слишком серьезно!
– Это серьезно! – заторопился Витя. – Нельзя ставить ограничение на шестьдесят километров в час! Это невозможно!
– Почему? – прищурился Руслан. – Это небольшая скорость.
– На перегоне – может быть, – поднял руку Соколов. – Да и то не везде. Сейчас мы на равнине, но и тут есть места, где из-за рек, дорог и других препятствий есть большая кривизна пути. И тут надо снижать скорость. А потом будет Урал. Там на подъемах скорость вообще низкая. А станции?!
– А что станции? Это не наша проблема! Освободят пути, никуда не денутся.
– Пути освободят, а толку? – Витя осмелел. – Стрелки-то куда денутся? По станциям скорость не выше двадцати километров в час!
– Двадцать километров? Да ты сдурел! – засмеялся Руслан. – Хорошо, убедил, черт языкастый. Снижаю требования до сорока километров в час.
– Но мы же слетим с какой-нибудь старой стрелки! – в отчаянии закричал Соколов. – Вам что нужно? До Москвы добраться или взорваться на хрен к чертям собачьим?
Руслан посмотрел ему в глаза немигающим взглядом, и Витя с ужасом заметил, что его холодные серые глаза лучатся смехом. Безумец!
– А мне все равно, – подмигнул Руслан. – Заодно проверим, как вы дороги строите.
– Ну, хотя бы тридцать! – взмолился «полупроводник».
– Ты что, торговаться со мной будешь? – удивился Дикаев. – Я решений не меняю. Сорок километров в час. И гордись тем, что я тебя послушал.
Он подозвал одного из бойцов, и шепнул ему на ухо:
– Скажи Мурату, пусть ставит на тридцать километров.
Боевик кивнул, и побежал исполнять приказание с облегчением. Что бы там ни говорили, а умирать просто так, из-за нелепой случайности, никому не хочется.
– Ты все сказал? – снова обернулся он к Соколову. – Еще какие-то претензии, просьбы, пожелания?
Витя насупился.
– Много чего еще. Мне кажется, в вашей команде нет человека, который разбирается в железной дороге. Вы слишком многое не учитываете.
– Например? – заинтересовался Руслан, крутя в руке телефон.
«Полупроводник» пожал плечами.
– Ну, например… вы действительно собрались доехать до Москвы на этом локомотиве? А топить его дровами будете?
Руслан внимательно осмотрел неожиданного советчика с ног до головы. Прищурился, принимая решение.
– Отведите его ко мне в вагон, – наконец распорядился он. – И глаз не спускайте.
Витя шел по проходу с низко опущенной головой, и спину его прожигали взгляды заложников, наполненные презрением и ненавистью.
12.
В кабине пожилого тепловоза 2ТЭ-116 мог находиться только привычный человек. Кондиционеров в этих «старичках» не предусматривалось, и даже холодный воздух из открытых боковых окон и вентиляционного лючка помогал слабо. А за тонкой железной перегородкой бешеным слоном ревел и метался огромный дизель.
От его грохота, одуряющей жары, запахов машинного отделения, от непрестанной крупной вибрации двигателя голова быстро начинала болеть. А к концу перегона, который составлял как минимум пятьсот километров, а чаще больше, машинист и его помощник выматывались сильнее любого грузчика, и их мозги просто отказывались работать.
Вдобавок ко всему, рессоры локомотива – это совсем не то, что рессоры пассажирского вагона. Колосс весом сто тридцать восемь тон скакал, как мотоцикл. Его мотыляло из стороны в сторону и иногда казалось, что на рельсах есть ухабы, как на разбитом проселке.
Машинист поезда Николай Дмитриевич был человеком привычным, и гонял составы по Сибири уже лет тридцать. И «тэшка», иначе «динозавр» или «громила» – был его любимым локомотивом. Он его любил, несмотря на ужасные условия работы в кабине, за простоту, мощь и неприхотливость. Обычно машиниста звали, сокращая имя-отчество, Никодимычем, и часто задействовали как опытного инструктора.
Вот и в этом рейсе с ним напарником был не положенный по штату помощник машиниста, а молодой машинист-стажер, которого направили к нему в пару «закататься» на участке. Если Игорь справится, то уже в скором времени ему могут доверить самостоятельную работу.
Игорь, парень лет двадцати пяти, поначалу с пренебрежением смотрел на древнего железного монстра, которого по непонятной ему причине выставили «на пассажира», да еще не «спаркой», а одной «головой». Никодимыч только снисходительно посмеивался.
– «Тэшка», Гоша, это настоящий дальнобой! Прет не быстро, зато тащит много. По самым медвежьим углам, где электричество еще не провели, ему самый дом родной. Это тебе не «мотаня» какая-нибудь, что по одному маршруту да с остановками под каждым кустом катается.
Игорь скептически качал головой. Затрапезный интерьер обшарпанной кабины навевал на него тоску. Не так он себе представлял свой экзаменационный рейс. И свое разочарование он скрывал под нарочитой серьезностью и педантичным исполнением всех необходимых условностей. Никодимыч пытался развеселить молодого байками, но тот отмалчивался. Да и не потреплешься особо, когда в кабине такой шум.
– Внимание, впереди переезд! – проинформировал Игорь.
– Вижу, переезд, – подтвердил машинист.
– Переезд свободен.
– Вижу, свободен.
Никодимыч достал из пачки сигарету, и прикурил.
– Как тебе рейс, Гоша? – в очередной раз попытался он разговорить напарника.
Тот только пожал плечами, мол, рейс как рейс.
– А мне что-то не по нутру. Да еще собаку в прошлый раз сбил.
– Собаку? – заинтересовался Игорь. – Ну и что?
– Да примета есть, – вздохнул машинист. – Сбил собаку – следующим человек будет. Я ведь, парень, уже пять душ на тот свет отправил.
– Не может быть!
– Вот так вот. Ты у мужиков в депо поспрошай – у каждого пара случаев таких есть. Издержки профессии, мать ее. Пьяные, глухие… А хуже всего – прыгуны. Такие сволочи, убил бы! Прям вот оживил бы – и убил заново. Они ж, эпическая сила, ни хрена тупыми бошками своими не понимают, что поезд – он сам не едет! В кабине человек сидит! А каково ему потом жить с мыслью, что он убил кого-то? А каково мужикам в депо мясо с «фартука» отскребать? Ну, хочешь ты сдохнуть – так повесься что ли, или утопись об пенек. Зачем же другим жизнь-то ломать? Только в нашем депо три человека спилось после такого, не выдержали.