Хлопнула входная дверь, и появился Ксандер. Со сложенным листком бумаги в руках он подсел к Нэйтану.
– Отлично получается, Софи.
– Спасибо, – она улыбнулась, не отрывая взгляда от струн. Дело явно было не только в повязке. Казалось, после похорон нависавшая над ней туча рассеялась, и ее лицо просветлело.
– Держи, – Ксандер передал листок Нэйтану. – Сложно, конечно, назвать это рождественским подарком, но хотел тебе вручить.
– Что это? – Нэйтан развернул. И увидел столбцы с датами, написанными от руки.
– Здесь время, когда я учусь и сдаю экзамены, – показал Ксандер. – А это, это и вот это все – потенциальные выходные и каникулы. И еще здесь. На это время мы с тобой можем что-то планировать.
– О, – Цифры слегка расплылись в глазах Нэйтана. – Спасибо, Ксан. Но серьезно, парень, я знаю, что тебе важно быть в Брисбене, сосредоточиться на учебе. – Он улыбнулся. – Кто знает? Может, с приличными баллами ты сможешь войти по стопам Мартина в ослепительный мир металлической архитектуры.
– Ага, конечно. Бегу и падаю, – ухмыльнулся Ксандер. – Но, слушай, если серьезно, то мне и правда, скорее всего, придется чаще оставаться дома, и поэтому ты должен приезжать ко мне в Брисбен.
Нэйтан замялся.
– Это мамина идея, – сказал Ксандер, угадывая его мысли.
– Правда?
– Ну да. Надо будет поговорить насчет того, чтоб разместить тебя у нас. Мартин строит в саду гостевой дом.
– Шутишь?
– Ну, он его начертил и заплатил, чтобы другие за него построили, – посмеялся Ксандер. – Работать руками, как ты, он, конечно, не умеет. И все-таки ты должен приехать. Я был бы очень рад.
– Да. Что ж, спасибо. Я тоже буду рад.
– Отлично. – Ксандер поднялся. – Если нужно будет помочь уложить вещи в машине, покричи.
– Не так быстро. Мы уезжаем только завтра.
– Я знаю, – Ксандер улыбался. – Просто не хочу опоздать на самолет. На Новый год в Брисбене малость получше, чем здесь.
Нэйтан заметил, как Ильза мелькнула в окне кабинета. Она ему помахала.
– Ну в это поверить сложно.
– А надо бы, – сказал Ксандер, и Нэйтан увидел, что он пропал за дверью.
Он все еще слышал глухие удары биты по мячу, когда снова повернулся к девочкам. Софи продолжала одолевать аккорды, а Ло склонялась над своим новейшим творением.
– Нет желания опробовать гитару, Ло? – спросил Нэйтан.
– Мне и так есть чем заняться.
Нэйтан подвинулся, присматриваясь к ее рисункам. Они были разложены по всему крыльцу и придавлены камнями, чтобы не унесло ветром. Ло снова и снова рисовала одну и ту же сцену. Каждый рисунок был вариацией картины ее отца.
– Ты рисуешь могилу? – спросил он.
– Я никак не могу все правильно уловить.
– По мне, очень даже неплохо.
Ло бросила в его сторону взгляд, сообщающий, что ценность его художественного вкуса для нее весьма сомнительна, но все-таки она была польщена, Нэйтан видел. К тому же, он даже не преувеличил. Да, все картины обыгрывали тему Кэмерона, в них, конечно, узнавалась детская рука, но в то же время они поражали своей странной экспрессией. Там, где Кэмерон грубо обходился тенями, она смогла уловить свет под правильным углом.
– Скучаешь по папе? – спросил он, и Ло обменялась взглядом с сестрой.
– Думаешь, ему было страшно там одному, у могилы? – проговорила наконец Ло.
– Нет, – солгал Нэйтан. Минуту подумал. – Ему нравилось быть там, на своей земле. – Это больше похоже на правду. – Но, думаю, кое с чем ему в жизни приходилось тяжело.
Девочки задумались.
– Мне не нравится могила стокмана, – сказала наконец Софи. – Она меня пугает.
Нэйтан покачал головой.
– Но, вообще-то, не должна. Про стокмана ходит много глупых историй. Но это все неправда.
– Откуда ты знаешь?
– Заходил как-то в библиотеку, прочитал.
Он провел там несколько часов, много лет назад, в Брисбене, когда Ксандер был еще маленьким и Нэйтану невыносимо тяжело давалось возвращение сына обратно к Джеки. В тот раз передача оказалась особенно мучительной, и Нэйтан пропустил самолет домой. Он бродил по улицам города без особой цели, пока ноги не привели к библиотеке, где внезапно его охватило желание узнать побольше о единственном на всей планете более одиноком человеке, чем он сам. Библиотекарь помог ему найти нужные сведения, и Нэйтан, наслаждаясь прохладным воздухом кондиционера, окутанный мягким гулом голосов читателей, сидел со старой газетой в руках, впервые за долгое время ощущая комфорт и умиротворение.
– Так что случилось с этим человеком? – спросила Софи.
– Это был парень по имени Виллиам Карлайл, и жил он на этой земле с женой и детьми. Двумя мальчиками, семи и десяти лет, кажется.
– Он что, жил в этом доме? – спросила Ло.
– Нет. Этого дома тогда еще не было. Был где-то ближе к могиле. В общем, однажды они все вместе поехали кататься верхом, и когда слезли с лошадей, чтобы перекусить, увидели на горизонте песчаную бурю.
– Нет, – воскликнула Софи. – Я их ненавижу.
– Я тоже, – ответил Нэйтан. Заслонив все небо, красная стена пыли несется вперед, высасывая кислород и вооружаясь всем, что оказывается на ее пути. Скот носится в панике, видимость нулевая.
– Ты же знаешь, какие они быстрые, – сказал он. – В общем, стокман посадил жену и младшего сына обратно в седло и велел со всех ног мчаться домой. Но старший мальчик уехал осматриваться. Скрылся за холмом или где-то еще. В любом случае, исчез из виду. Стокман разыскивал его, громко кричал, я думаю, а буря стремительно надвигалась.
На минуту Нэйтан замолчал. Вспомнил, как сам в отчаянии ездил кругами, разыскивая восьмилетнего Ксандера, как в ушах бухало сердце, как первобытный страх выстилал внутренности льдом. Ну пожалуйста, пусть он в порядке. Стокману было еще хуже, одному, верхом, перед безжалостным лицом стихии.
– Он нашел своего мальчика? – спросила Софи.
– Да, нашел, в конце концов, – Нэйтан помедлил. – Но лошадь в панике сбросила ребенка. Мальчик был в порядке, но вот лошадь было уже не догнать.
– И что сделал стокман?
– Очевидно, он понял, что его лошадь не сумеет унести от бури их обоих, поэтому посадил на нее сына.
Нэйтан представил, как стокман просит сына, приказывает ему уезжать без него. Обещает, что найдет ту, другую, лошадь и догонит. Прекрасно зная, что этого не будет.
– И мальчик сумел вернуться домой? – спросила Софи.
– Сумел.
– А стокман нет?
– Нет. Он знал, что не вернется.
– Это так грустно.
– Да, грустно. Но все-таки… – Нэйтан помолчал. – Мне нравится думать, что, может быть, в самом конце ему было не так тоскливо. Потому что он знал, что его дети в безопасности.
– Он умер, чтобы спасти свою семью, – сказала Софи.
– Именно, – Нэйтан повернулся к Ло. – Так что я знаю, тебе там не по себе, но на самом деле это место не страшное. Тебе не нужно бояться стокмана.
Ло задумалась. Наконец она наклонилась к нему. Нэйтан чувствовал на лице ее дыхание и видел крапинки краски у нее на коже.
– Я боялась вовсе не стокмана, – прошептала она. – Я боялась папу.
– О, – Нэйтан взял ее за руку.
– Но он ведь больше не вернется, да?
– Нет, Ло. Не вернется, – он развел руки в стороны, и она его обняла. Такая маленькая и теплая. – Все будет хорошо. Ты в безопасности, и мы все тебя любим, – он показал на ее картину. – И знаешь что? Я считаю, что ты рисуешь лучше, чем твой папа.
Он видел, что она слегка улыбнулась.
– Нет, – ответила она в манере, подозрительно похожей на ложную скромность. – Папина картина получила приз.
– Это ничего не значит. Твои ничуть не хуже.
– Вовсе нет. Не говори глупости.
– Это правда, – он встал. – Постой-ка.
Нэйтан вошел в дом, ничего не видя после солнечного яркого света. Из кухни шел прекрасный запах. В окно в коридоре он видел, что Баб и Гарри по-прежнему за домом, на траве. Баб теперь подавал, позволив Гарри опробовать его новую биту. Дверь в кабинет Ильзы была приоткрыта, и Нэйтан с трудом не поддался соблазну заглянуть туда. Поздороваться. Сказать, что скучал. Он колебался, но все-таки прошел мимо. Девочки ждали.
В гостиной он остановился у картины Кэмерона. Потянулся к ней, чувствуя, что преступает неписаный закон, снял раму со стены. Картина оказалась поразительно легкой, при том какое место занимала она во всем в доме. Нэйтан подождал. Ничего не произошло. Дух Кэмерона, действительно, не пробудился от вечного сна, чтобы предупредить появление отпечатков пальцев на его творении.
Нэйтан ухмылялся, пока нес картину по коридору, разглядывая цвета земли, неба и могилы. Он осознал, что сказал Ло истинную правду. Ничего особенного в этой картине не было. Жизни в ней не было. Просто плоская, лишенная вдохновения работа человека, который был слишком слеп, чтобы разглядеть то, что ему подарила судьба.
Нэйтан вышел на крыльцо, входная дверь, хлопнув у него за спиной, обозначила начало немой сцены. У Ло буквально отвисла челюсть. Все молчали очень и очень долго. Нэйтан мельком отметил, что даже звук ударов мяча о биту стих.
– О господи! – прерывисто выдохнула Софи. – Что ты наделал? – Но в широко открытых от ужаса глазах блестел озорной огонек радости от нарушения правил.
– Именно, – кивнул Нэйтан. – Я тронул картину.
– Ты навлек на себя такую беду, – сказала она с придыханием. – Ло хихикала, закрывая рот рукой.
– Вовсе нет. Потому что это всего лишь картина, Соф. Самая обычная. Ну да, в общем, довольно неплохая. Но мой вопрос в том, уступают ли ей рисунки Ло?
Ло переминалась с ноги на ногу, от ужаса и возбуждения.
– Ладно, – сказал Нэйтан. – Ло, выбери свою лучшую работу. И мы сравним.
Ухмыляясь, она выбрала одну.
– Софи, ты судья. Чья лучше?
Нэйтан перевернул и поднял картину Кэмерона. Теперь он держал ее на уровне лица тыльной стороной к себе. И внезапно мир тоже перевернулся. Смех Софи звучал тихо, еле пробиваясь сквозь стук в висках.