Навстречу попадаются два матроса-швартовщика. Оба — уже пожилые, очень худые и бедно одетые. А вот немного дальше — английский младший офицер в полной форме. Он с независимым видом прогуливается вдоль камеры шлюза, так, как будто это набережная Темзы у Вестминстерского аббатства.
Захожу в длинное низкое помещение; несколько пожилых немцев — молодежи совершенно не видно — работают за столами. Передаю документы и узнаю, что «Барнаул» и «Кальмар» прошли здесь четыре часа назад. Немцы молча возятся с документами, лишь изредка роняя односложные замечания. Временами, нарушая тишину, звонит телефон с какого-нибудь из контрольных постов на канале, сообщая о проходе того или иного судна.
Четверо лоцманов, сидя около двери на скамейке, вполголоса о чем-то разговаривают. Все они тоже почти старики, одеты бедно, лица худы и морщинисты. Закуриваю сам и угощаю их советскими папиросами. Один из лоцманов курит сигарету. Взяв папиросу, он аккуратно тушит сигарету и прячет ее в карман. Табак здесь очень дорог, и сигареты являются чуть ли не валютой. На сигареты продаются и покупаются вещи, часто уникальные, сигаретами иной раз платят за работу.
Спрашиваю, кто из них поведет «Коралл». Высокий худой старик, в сильно поношенном макинтоше и грубых ботинках, говорит, что очередь его и пойдет он. На вопрос, каким ходом пойдем и будет ли с нами рулевой, лоцман отвечает, что скорость прохода каналом для судна с машиной, подобной нашей, не ограничена, рулевого можно не брать, да, впрочем, если бы я и захотел его взять, то все равно свободных рулевых нет.
Оформление документов закончено, и вместе с лоцманом идем на «Коралл». Только успеваем спуститься на палубу, как батопорт камеры шлюза со стороны канала начинает двигаться, уходя в специальное укрытие в стенке камеры. Швартовы отданы, и «Коралл» малым ходом выходит в канал. Балтийское море, первое из многочисленных морей, лежащих на нашем пути, пройдено.
Навстречу по каналу двигается громадная черная масса парохода. Расходимся с ним и увеличиваем ход до полного. Справа и слева тянутся скупо освещенные гирляндой редких фонарей берега канала. Они покрыты густым кустарником, местами холмисты и заросли лесом. Ниже, у самой воды, в скудном свете фонарей видна уходящая в воду каменная кладка пологих берегов. Впереди, на фоне звездного неба, смутно виднеется силуэт высокого моста. Пролет моста настолько высок, что судно любой величины может пройти под ним. Мост цел, и по нему быстро мелькают огоньки автомашин.
Команда почти в полном составе стоит на палубе, многие идут Кильским каналом в первый раз. Когда «Коралл» приближается к мосту, кажется, что высокие стеньги непременно заденут за мост. Все глаза обращены вверх.
Вот мост уже над нашими головами. Стоящий рядом Решетько облегченно вздыхает: «Прошли». Каримов успокоительно, но не совсем уверенно говорит: «Конечно, прошли».
Через канал перекинуто четыре моста, подобных этому, и один старый разводной. Повреждение любого из них вывело бы канал из строя на значительное время, лишив флот гитлеровской Германии важнейшей коммуникации. Но все мосты, представляющие собою крупные и хорошо видимые мишени, целы. И я невольно вспоминаю разрушенные кварталы жилых домов Ростока, Висмара и многих других городов.
Канал пустынен, встречных судов нет. В густом кустарнике на берегу заливаются соловьи. Здесь уже настоящая весна. Зелень распустилась, и прохладный ночной воздух напоен запахом сирени и еще каких-то цветов. Минуем несколько расширенных мест канала, в которых расходятся крупные суда, и вступаем в его прямую часть, идущую по низменной равнине долины Эльбы. Все так же тянется бесконечная гирлянда фонарей над черной водой.
Скоро рассвет. Матросы, свободные от вахты, расходятся отдыхать. На палубе остается только Сергеев, который сидит на полубаке у брашпиля, накинув на плечи парусиновый плащ. На полуюте поеживается от предутренней свежести Каримов, да старик-лоцман устроился в рулевой рубке около переднего стекла и изредка вполголоса командует рулевому.
По мере наступления утра в воздухе повисает легкий белый туман, звезды скрываются. Сырость пробирает до костей.
Уже совсем засветло, тихим пасмурным утром входим в шлюзовые камеры Брунсбюттеля. Их тоже две, и они, как и в Хотельнау, расположены рядом. Только стенки их сделаны из серого бетона.
Неразговорчивый лоцман желает нам счастливого плавания и поднимается на стенку. На его место спускается другой, тоже пожилой и бедно одетый. Он поведет нас по Эльбе до выходного плавучего маяка Эльба-1.
Через 15 минут шлюзование закончено, и «Коралл» идет по Эльбе.
Река здесь широкая, и низменные берега ее теряются в серой мгле. Можно подумать, что идешь в море, и только грязно-коричневые волны да типичная пена пресной воды напоминают, что мы идем по большой реке.
Эльба имеет длину 1165 километров и является одной из крупных рек Европы. Когда-то, еще до X века, ее берега были заселены племенами полабских славян, и называлась она тогда Лаба. Движение немецких феодалов на восток, начавшееся в X веке и продолжавшееся до XII века, привело к потере славянами всего южного побережья Балтийского моря. Разобщенные племена славян не смогли оказать достаточно сильного сопротивления и были разбиты. Позднее полабские славяне неоднократно восставали против захватчиков, но восстания жестоко подавлялись, и остатки исконных хозяев земель или отошли на восток, или растворились в среде пришельцев. Вверх по течению Эльбы, в 100 километрах от ее устья, расположен Гамбург — крупнейший порт и второй по величине после Берлина город Германии, один из важнейших центров германской судостроительной промышленности.
Лавируя между многочисленными отмелями, «Коралл» идет к морю по обставленному черными коническими буями фарватеру. Слева на берегу появляются характерные силуэты портовых кранов, фабричные трубы, строения, низкие стенки волноломов с маяками-мигалками на краях. За ними виднеется целый лес мачт. Это Куксхафен — военный порт в устье Эльбы. Отсюда начинаются воды Северного моря.
Среди множества мачт в Куксхафене возвышаются четыре высокие мачты с рядом длинных рей на каждой. Это доживает свой век один из громадных четырехмачтовых парусников, которых в Германии до войны было около двух десятков. Эти корабли ходили с несрочными грузами, вроде диабазовой брусчатки, служащей для покрытия мостовых, в Австралию, оттуда с грузом шерсти возвращались обратно, совершая каждый рейс кругосветное плавание. Ходили они и в Южную Америку. Теперь те из них, которые уцелели после войны, медленно разрушаются в различных портах Западной Германии. А какое хорошее учебное судно можно было бы сделать из такого громадного парусного корабля!
Проходим мимо Куксхафена по так называемому Куксхафенскому рейду.
Сейчас рейд пустынен, только несколько тральщиков, обгоняя нас, идут в море. Суда военные, и команды на них военные. Официально они обязаны снимать германские минные заграждения в Северном море, неофициально — это ядро будущего военного флота Западной Германии.
Минуем Куксхафенский рейд. Берега совершенно скрываются, и только черные конические буи указывают направление фарватера.
Недалеко от плавучего маяка Эльба-3 на встречном курсе показывается громадный пароход. Его корпус выкрашен светло-серой краской, трубы и мачты — кремово-желтого цвета. Он быстро сближается с нами. Многочисленные палубы парохода густо усеяны толпящимися вдоль бортов людьми. Сближаемся. Люди на палубе одеты в военную форму Соединенных Штатов Америки. У многих в руках фотоаппараты, и они усиленно щелкают ими, наводя объективы на «Коралл».
— Что это? — спрашиваю я лоцмана.
— Американские солдаты, — отвечает он, — возвращаются после двухдневного отдыха в Англии.
Пароход проходит очень близко, и широкая волна, поднятая его носом, сильно качает «Коралл». На корме парохода развевается американский флаг.
На горизонте показывается плавучий маяк Эльба-1, возле него виднеются мачты парусника. Это «Кальмар». А немного в стороне — «Барнаул».
Когда мы подходим ближе, от плавучего маяка отделяется лоцманский катер и, попыхивая дымком, быстро бежит нам навстречу. Уменьшаем ход. Лоцман собирается покинуть наше судно и вдруг неожиданно говорит:
— Я много лет плавал на парусных судах, это было очень давно. Мы ходили вокруг земного шара. Теперь плавать негде. Немецкого флота нет, а плавать с американцами… — Он грустно машет рукой и прощается. — Желаю вам счастливого плавания, капитан. — Он жмет мне руку и спускается в катер.
«Барнаул» и «Кальмар» снимаются с якорей. «Барнаул» держит сигнал: открыть радиовахту. Через пять минут Владимир Александрович подает мне радиограмму. Читаю: «Следуем Плимут. Зеньков». Вслед за «Барнаулом» и «Кальмаром» проходим мимо плавучего маяка. Теперь мы уже в Северном море. Небо пасмурно, и горизонт затянут густой дымкой. Северный ветер, силой два-три балла, не может обеспечить хорошей скорости под парусами, и мы вынуждены продолжать движение под мотором. С севера подходит широкая пологая зыбь, и «Коралл», то поднимаясь, то опускаясь, начинает кивать бушпритом. А позади нас, как бы провожая «Коралл» в далекий путь, кивает бушпритом плавучий маяк Эльба-1 да несколько чаек с печальными криками парят за кормой.
Крутой поворот на новый курс, и плавучий маяк виден сбоку, — он окрашен в красный цвет, и только высокая решетчатая башня, стоящая посредине между мачтами судна, на которой установлен маячный фонарь, окрашена в желтый цвет. Вдоль борта большими белыми буквами написано: «Elbe-1».
Судя по высокому, с красивой погибью, корпусу с приподнятым носом, остаткам какой-то фигуры под бушпритом, когда-то это был настоящий «пенитель морей», «наездник циклонов» — клипер. Сколько десятков тысяч миль прошел он в дни своей молодости под разными широтами, неся над собой высокую белую гору туго надутых парусов! Теперь, состарившийся и переделанный в плавучий маяк, он провожает в море сотни других счастливых кораблей, которые идут в разные концы земного шара, и приветливо кивает им своим изуродованным бушпритом.