Я отвечаю, что капитан у нас хороший, что плохих у нас почти не бывает.
— Я знаю, — говорит он, — мне говорили те из моих друзей, кто ходил во время войны в порт Мурманск. Но люди все-таки остаются людьми и хороших капитанов мало. Они все держат руку хозяев.
Я объясняю ему, что у нас хозяев нет. Он кивает головой без особой уверенности.
В это время Мельдер, не принимавший, как обычно, участия в разговоре, говорит:
— Пошли, — и показывает рукой в сторону «Барнаула», на котором уже тихо и облако угольной пыли рассеялось.
Мы встаем и прощаемся с нашим собеседником. Он крепко жмет руку и, печально улыбаясь, говорит:
— Удачи и попутного ветра.
Мы благодарим и идем к трапу «Барнаула».
Мельдер вновь нарушает молчание:
— Хороший парень!
— Да, хороший, — соглашаюсь я.
И мы поднимаемся на палубу «Барнаула», стараясь не касаться руками покрытых густым слоем угольной пыли перил.
Сегодня воскресенье. С раннего утра в аванпорту показываются небольшие яхточки и шверботы. Редкие облачка скользят по небу, гонимые свежим четырехбалльным северо-восточным ветром. На закрытом со всех сторон рейде зыби нет, и десятки суденышек, красиво накренившись, бороздят его по всем направлениям. Некоторые из них проносятся очень близко от нас, и яхтсмены, что-то крича, приветливо машут нам руками. Среди яхтсменов много девушек. Красные, белые, голубые и даже черные паруса мелькают по всему рейду.
У нас на борту нет парусной шлюпки, и матросы с завистью наблюдают за яхтами. Днем матросы и мотористы занимаются судовыми работами, по вечерам читают, играют в домино, в шахматы или, собравшись на палубе, поют под аккомпанемент мандолины и гитары. Сегодняшнее развлечение очень кстати, тем более что по случаю воскресного дня судовые работы не производятся и команда не занята.
На американских кораблях тоже спускают несколько шлюпок и пытаются ходить под парусами. Но очевидно, что этому виду спорта большого значения американцы не придают. Из четырех шлюпок удовлетворительно пошла только одна, остальные вернулись к борту кораблей. Зато непрерывным потоком везут моторные катера американских матросов на берег.
— Ну, сегодня хоть не увольняйся на берег, совсем забудешь, что находишься в Англии, — говорит Решетько, смотря на катер, переполненный американскими матросами и направляющийся к берегу.
— Сейчас бы на шлюпке походить, — мечтательно говорит Гаврилов. — Ты вот не понимаешь этого, а до чего здорово, когда свежий ветерок да хороший рулевой! Как на автомашине — вода так и мелькает.
— Качает на ней сильно, — сконфуженно произносит Решетько.
— Качает… — насмешливо тянет Гаврилов. — Эх ты, моряк!
— Ну чего пристал к человеку? — вступается Сергеев. — Не все рождаются моряками, а из Димитрия хороший моряк со временем выйдет, если он только будет плавать. Будешь, Дмитро?
— Нет, я, пожалуй, после этого рейса домой на Черниговщину. Там дела богато. Да и скучаю я по своим местам.
В 9 часов 30 минут 27 мая к «Кораллу», бодро пофыркивая, подбегает небольшой катер. Развернувшись и отработав задним ходом, он швартуется к нашему борту. На корме катера все в том же черном котелке и поношенной визитке стоит мистер Симпсон. Заботливо поддерживаемый Ильиновым и Решетько, он тяжело поднимается по штормтрапу на палубу «Коралла». Отдышавшись и поздоровавшись со мной, он вместе с Каримовым приступает к работе. Часа через полтора Александр Иванович докладывает, что установка компаса закончена. Снимаемся с якоря и идем на середину аванпорта для определения и уничтожения девиации.
Весеннее солнце ослепительно блестит, отражаясь тысячами ярких бликов в ряби на воде. С берега налетают порывы ветра, играя нашим кормовым флагом. Мы на середине аванпорта, маневрируем, определяя и уничтожая девиацию. Словоохотливый мистер Симпсон устал, его маленькая сухонькая фигурка выглядит еще меньше, но он усиленно бодрится и все время старается показать, что он еще совсем лихой моряк и палуба — вполне привычное и удобное для него место.
Работая, он непрерывно рассказывает Каримову о разных плаваниях, всяких происшествиях на судах времен парусного флота, известных капитанах и так далее. Он часто перебивает самого себя и совершенно не смущается тем, что большую часть его рассказов Каримов не понимает.
— Хотите, я расскажу вам о плавании «чайных клиперов» и клиперов, возивших шерсть из Австралии? Вы знаете, какие премии платили фирмы капитану, приведшему первое судно в сезоне? — И он начинает быстро и оживленно рассказывать, одновременно посматривая на компас, передвигая магниты и командуя рулевому.
Когда работы закончены, мы направляемся мимо места своей прежней якорной стоянки во внутреннюю гавань Плимута для приемки топлива, пресной воды и продовольствия. Завтра мы должны выйти в океан и идти на остров Мадейра. Завтра начнется первый океанский переход.
Около входа в гавань нас поджидает лоцманский катер. Принимаем лоцмана и пересаживаем совершенно усталого мистера Симпсона на катер. На прощанье он крепко жмет мне руку, улыбается, обнажая фарфоровые зубы, оживленно говорит, желая счастливого плавания и всяких удач, но его маленькие выцветшие глазки смотрят печально и серьезно.
Проходим узкие ворота и по каналу идем к месту приемки топлива. Нас уже ожидают. На берегу суетятся рабочие, налаживая длинный гибкий шланг для подачи топлива. Рядом стоит большая автомашина — цистерна с пресной водой, около нее тоже приготовлен длинный шланг. Немного дальше — крытая грузовая машина с продовольствием для нас.
Через два часа все готово, мы выходим в аванпорт и становимся на якорь на прежнем месте, недалеко от «Альбатроса».
Наступает вечер. На судне кипит работа. Команда под руководством Мельникова готовит корабль к выходу в море. Все крепится по-походному, разбираются и проверяются снасти, туго зашнуровываются чехлы на спасательном вельботе и рабочей шлюпке, укладывается поудобнее и сортируется полученное продовольствие. В машине тоже возятся механики, проверяя и подготавливая двигатель. До ближайшего порта Фуншал на острове Мадейра более 1200 миль, а какие погоды ждут «Коралл» впереди, никому не известно.
Внимательно перечитываю еще раз лоцию Бискайского залива. Чем встретит нас этот грозный залив, известный морякам всех стран мира? Вдаваясь в берега Европы глубокой подковой, открытой в сторону северной части Атлантического океана, этот залив пользуется дурной славой гнезда штормов.
Океанская зыбь, гонимая ветрами, заходя в залив, образует неправильные высокие и крутые волны — «толчею», как говорят моряки, представляющую опасность не только для малых, но и для крупных кораблей. Даже при высоком давлении и хорошей погоде может неожиданно налететь галерна[10] и наделать нам много хлопот. Завтра перед выходом проверим еще раз все судно. Лишняя проверка не мешает.
По пути фрегата «Паллада»
В пепельно-серой мгле, постепенно скрываясь, тает за кормой Плимут со своими старинными фортами и лесом мачт американских кораблей между ними.
Дует сильный попутный ветер. Поставив все паруса, «Коралл» стремительно мчится на юг. Слева, немного позади, чуть накренившись и распустив огромные крылья белоснежных парусов, будто птица в полете, скользит по волнам «Кальмар». Под его носом вскипает, поднимаясь почти до бушприта, и опадает пенный бурун. Вдали виднеется смутный силуэт «Барнаула».
Сегодня с утра началось оформление выхода. Стараясь не упустить хорошего попутного ветра, задувшего с утра и обещавшего благоприятные условия плавания, мы делали все, что от нас зависело, чтобы ускорить оформление, но, несмотря на это, только к 15 часам смогли сняться с якоря и, предводительствуемые «Барнаулом», вышли из ворот аванпорта.
Оформивший отход английский офицер, подтянутый и худощавый, покидая судно и поглядывая на наши мачты и подготовленные к постановке паруса, говорит:
— Сегодня очень хороший ветер, Англия провожает вас хорошей погодой. Желаю счастливого плавания.
Сейчас же по выходе из ворот аванпорта мы начали постановку всех парусов.
Труднее всего было поставить брифок. С тревогой смотрел я на работавших в тяжелых, непривычных условиях на брифок-рее Каримова, Сергеева и Рогалева. Сильный ветер рвал из рук парус и, завывая в снастях, раскачивал людей на пертах.
Но все прошло гладко. Закончив постановку парусов и выключив мотор, «Коралл», кренясь, зарывая в воду подветренный борт и быстро набирая скорость, начал обгонять «Барнаул». Когда оба судна поравнялись, над мостиком «Барнаула» взвился сигнал: «Желаю счастливого плавания. До встречи на острове Мадейра».
И вот скрывается за кормой «Барнаул». Впереди тяжелые волны, увенчанные пенистыми гребнями, бесконечными грядами катятся к горизонту.
Втроем, с Мельниковым и Каримовым, стоим на полуюте и смотрим вперед.
Перед нами широкие просторы Атлантического океана: наступила пора суровых испытаний, проверки знаний и выдержки, силы, ловкости и умения — всего того, что успела усвоить команда за период плавания в европейских морях.
«Что ожидает „Коралл“ впереди, в долгом плавании через Атлантику? Как будет вести себя в часы грозных непогод команда, только-только привыкающая к парусам? Как перенесет шхуна возможные штормы и ураганы? Как встретит нас овеянный грозной славой Бискай?» — Такие мысли теснились в моей голове, и я снова и снова старался припомнить, все ли сделано для подготовки судна и команды к океанскому переходу и не забыто ли что-нибудь.
Мысль о том, что команда уже показала свое умение работать с парусами и что беспокоиться нечего, немедленно вытеснялась другой, тревожной мыслью: но ведь то были моря, а здесь океан, ни одного еще шторма не встретил «Коралл» на своем пути и не сдал еще экзамена на аттестат зрелости в условиях океанского плавания. Внимательно смотрю на небо. Низкие черно-серые облака, гонимые семибалльным ветром, быстро несутся по серому небу, обгоняя «Коралл», но барометр стоит высоко и метеостанции не передают штормовых предупреждений. Впереди бесконечная даль, покрытая пенными, серыми гребнями, и на многие тысячи миль до самого берега закованной льдом Антарктиды — никакой земли, кроме отдельных небольших островков, к одному из которых мы сейчас держим путь.