Океан… Сердце какого моряка не забьется учащенно, радостно и тревожно при одной мысли о тебе!
А мы, мы стоим на пороге Атлантики. Завтра на рассвете пройдем остров Ушант, который со своим полосатым маяком проводил не одно поколение моряков в заокеанские рейсы, и пойдем все дальше на юг по пути отважных мореходов нашей Родины, прокладывавших для человечества новые морские пути в Атлантическом и Тихом океанах и под всеми созвездиями нашей планеты пронесших русский морской флаг.
Имена русских моряков-первооткрывателей и их кораблей можно встретить на морских картах всех районов земного шара. Только за первую половину XIX века русские моряки совершили 36 кругосветных плаваний — в два раза больше, чем англичане и французы, вместе взятые. В этот же период русскими был открыт последний, до того еще не известный континент — Антарктида.
Отрываюсь от своих размышлений. Мельников уже ушел в рулевую рубку. Недалеко от меня стоят Каримов и Сухетский. Сухетский что-то оживленно говорит. Прислушиваюсь:
— …Он очень любил море. Послушай, как он писал об океане. — И Сухетский читает на память стихи. С первых строк узнаю отрывок из стихотворения «Океан» капитана дальнего плавания Дмитрия Афанасьевича Лухманова:
…Я видал океан, истомленный жарой
И охваченный сонною негой,
Я видал его хмурой холодной порой,
Засыпаемый хлопьями снега.
Я видал его в страшные бури и в штиль,
Днем и ночью, зимою и летом.
Нас связали с ним сказки исплаванных миль,
Океан меня сделал поэтом.
И покуда живу, и покуда дышу,
Океанский простор не забуду.
Его шум, его запах я в сердце ношу,
Он со мною всегда и повсюду.
Сухетский замолкает. Наступает длинная пауза, потом Каримов медленно говорит:
— Написано здорово. Видно, что он очень любил море и, главное, понимал его. Да и как не любить его? — Он окидывает взглядом широкий горизонт изрытого волнами океана.
Смотрю на обоих, и мне ясно, что ими владеет то же настроение, что и мной. «Они настоящие моряки, и с такими людьми плавать можно», — удовлетворенно думаю я, и на сердце делается спокойно.
К утру 29 мая ветер немного стих. Но «Коралл» по-прежнему, неся все паруса, легко делает по восьми миль в час. На горизонте никого не видно. «Кальмар» ночью отстал или разошелся с нами, и безграничная пустыня океана окружает нас со всех сторон. Мы уже вступили в воды Бискайского залива, он сравнительно приветлив и спокойно встречает нас. По серому небу несутся тучи, пенятся гребни волн, вкатываясь каскадами на палубу подветренного борта, но барограф чертит ровную прямую линию, и ничто не предвещает ухудшения погоды.
Однако пройти Бискай нужно как можно скорее. Никто не может поручиться, что внезапно не появится какой-нибудь из его многочисленных неприятных сюрпризов. И мы спешим. Только пройдя мыс Финистерре — северо-западную оконечность Пиренейского полуострова, — можно быть спокойным.
Свободные от вахты матросы сидят на комингсе второго трюма и оживленно беседуют.
Сухетский с Пажинским заперлись в кают-компании и готовят новый номер стенной газеты — «океанский», как они его называют. Работа кипит.
Сергеев с Гавриловым заняты починкой мягких кранцев. Гаврилов, обращаясь к сидящему около них Быкову, тоном учителя объясняет ему способы починки кранцев. Быков великолепно знает все сам и только отмахивается.
— Вот и учи такого, — с притворным возмущением произносит Гаврилов. — Я тебя в люди хочу вывести, матросом хочу сделать, а не то пропадешь ты со своими кастрюлями. Будешь стараться понять, может быть, через полгода научишься. Верно, боцман? — обращается он к Сергееву. — Конечно, кастрюльки по плите двигать — не кранцы плести, но попробовать научить можно.
— Ты еще в школе двойки получал, когда я кранцы плел, — возмущается наконец Быков.
— Рассердился, значит, понятливый, — торжественно произносит Гаврилов, и они оба весело смеются.
К вечеру 29 мая ветер вновь засвежел. Круто кренясь на попутной волне, «Коралл» быстро идет вперед. Пасмурный горизонт резко очерчен. Видимость очень хорошая, вокруг никого, и только волны, вздымаясь длинными грядами с белым буруном на вершине, провожают нас. Взлетает вверх корма на гребне волны, круто кренится шхуна, с шумом и плеском уходит в воду правый подветренный борт, пенные потоки заливают палубу, и низко, почти к самой вспененной поверхности моря, склоняется бушприт. Потоки воды, покрывая фальшборт, наполняют палубу и добираются до средины судна. Комингс трюма, как остров, возвышается над вспененной водой. Застигнутый волной Пажинский, шедший от полубака на корму, вскакивает на комингс, отряхивая промокшие выше колен брюки.
Стоящий на трюме Сергеев сердито кричит:
— Сколько раз нужно говорить, нельзя ходить по подветренному борту! Смоет, потом лови. Ох уж эти мне механики…
Пажинский что-то смущенно отвечает, оправдываясь. Свист ветра и шум воды заглушают его слова.
Но вот «Коралл» плавно поднимается. Потоки воды устремляются в штормовые шпигаты, и волна, как бы выскочив из-под киля шхуны, отходит вправо, обгоняя судно. Ее задняя поверхность поката и сплошь покрыта причудливыми узорами пены. А слева над кормой, закрывая горизонт, уже вздымает белую гриву следующая волна. С громким шипением на ее вершине опрокидывается гребень и пенным каскадом устремляется на судно. Кажется, все, что есть на палубе, будет сметено в воду. Но вновь взлетает вверх корма, и пенный гребень ныряет под судно. Вот уже и эта волна, увенчанная пеной, выскакивает из-под правого борта. И так без конца. Неутомимый океан гонит волны одну за другой. Свистит ветер, и до самого горизонта за кормой вздымаются и обрушиваются белые гребни.
Далеко слева и впереди от курса на горизонте показывается силуэт большого судна. Форма его какая-то странная — передняя часть похожа на обычный большой океанский пароход, а корма, украшенная ажурными фермами, обрублена и напоминает очертания плавучего дока. Странное судно идет наперерез нашему курсу. Подзываю Каримова и приказываю поднять кормовой флаг. При встречах в океане вдали от берегов моряки с незапамятных времен приветствуют друг друга приспусканием кормового флага. Но в пустынных водных просторах кормовой флаг обычно не несут и поднимают его лишь при появлении на горизонте другого судна или при приближении к берегам.
Флаг поднят и трепещет по ветру. Суда продолжают сближаться. Поведение встречного судна начинает меня беспокоить. Пеленг не меняется, а это первый признак того, что суда сойдутся в одной точке и может произойти столкновение. Внимательно вглядываюсь. В бинокль отчетливо видны надстройки и палуба, людей не видно. Судя по курсу, эта нескладная громадина идет из района Бордо в Южную Америку.
— Похоже на большой морской паром или на плавучую мастерскую, — говорит около меня Каримов. — Что это за пестрый флаг у него на корме? Никак не могу разобрать. Ветер держит его перпендикулярно к нам.
Но меня тревожит другое. По существующим международным правилам предупреждения столкновения судов в море пароход должен уступить нам дорогу: во-первых, мы идем под парусами, и любое судно, идущее под механическим двигателем, обязано уступить дорогу в море парусному судну, которому значительно труднее маневрировать, чем пароходу или теплоходу, во-вторых, он видит левый борт «Коралла» и показывает ему свой правый, а каждое судно, видящее идущее наперерез ему другое судно справа от себя, обязано уступить дорогу, замедлив ход или повернув под корму встречного судна.
Но этот пароход продолжает идти, не меняя ни курса, ни скорости. По тем же международным правилам, судно, которому должны уступить дорогу, в данном случае «Коралл», не имеет права менять курс или скорость, чтобы не сбить с толку судно, уступающее дорогу.
Складывающееся положение не нравится мне все больше и больше. Пароход приближается, и теперь уже ясно, что если один из нас не изменит курса или скорости, то столкновение неизбежно. Уменьшить скорость или менять курс «Кораллу» нельзя, так как в этом случае последствия столкновения, если оно произойдет, лягут целиком на «Коралл», как нарушивший международные правила. Все это так, но встречный пароход, очевидно, мало интересуется правилами. Столкновение с «Кораллом» ему не страшно, он настолько больше шхуны, что может взять ее к себе на палубу, и он продолжает идти своим курсом.
Проходит еще десять минут, больше медлить нельзя. Уменьшить ход мы сразу не сможем, а повернуть еще можно. Будет ли после поворота столкновение или нет, это еще неизвестно, а вот если не поворачивать, то будет обязательно.
Быстро поворачиваюсь к Каримову:
— Вызывайте людей к повороту!
И сейчас же раздается его голос:
— Пошел все наверх! К повороту на ветер по местам стоять!
Пока я поднимаюсь на надстройку, чтобы оттуда командовать маневром, все уже на местах. С надстройки пароход кажется еще ближе. Невооруженным глазом видно, что его палубы по-прежнему пусты. Теперь дорога каждая минута, и мы начинаем поворот.
Команда быстро работает, травя и подбирая концы. Послушная рулю, с выведенными из ветра носовыми парусами, шхуна круто уклоняется влево на ветер, выходя на контркурс с встречным пароходом. Он по-прежнему идет своим курсом, и на его палубах и надстройках не видно ни души. Выходим на новый курс, ставим паруса по-новому, и вот «Коралл», сильно накренившись на правый борт, вполветра расходится на встречных параллельных курсах с незнакомцем. Снова поворачиваем вправо на прежний курс и, обрезая корму встречного судна, продолжаем следовать дальше. Маневр прошел очень хорошо. На надстройку, тяжело дыша, поднимается Мельников. Он совершенно мокрый, и вода ручейками сбегает с его брюк.
— Какой-то бандит, — говорит он и переводит дух, — смотрите, и флаг убрал!
Действительно, флаг на корме парохода исчез. Хотя никто не видел, кто и когда его убрал.
— Где это вас? — спрашиваю я.