— Когда повернули, шхуну повалило, ну и черпнули бортом, а я как раз был на правом борту около брасов. Вот меня и Решетько с головой и накрыло. Ну, да это ничего, вода здесь не особенно холодная, — смеется Мельников.
Несмотря на протесты, отсылаю его переодеться.
Прошу Каримова собрать матросов и, обращаясь к ним, благодарю за отлично проведенный маневр. Говорю, что на нашем пути мы можем встретить еще много провокаций, подобных этой, и мы должны быть всегда бдительны. Отмечаю их отличную работу во время маневра, с которым они справились, как настоящие моряки-парусники.
Говорю, а сам смотрю на них, и много мыслей теснится у меня в голове.
Вот стоит Александр Васильевич Шарыгин, старый опытный моряк, пользующийся заслуженным уважением всей команды. Его ноги мокры до колен, значит, тоже не уберегся. Открытая голова серебрится сединой, загорелое мужественное лицо спокойно и внимательно. Рядом с ним — Гаврилов, широкоплечий, с кудрявыми белокурыми волосами, мокрыми прядями спадающими на лоб. Вот черноволосый, стройный Олейник, моторист, ставший матросом. Вот высокая могучая фигура Рогалева, работающего за двоих в минуту опасности. Сзади него стоит мокрый с головы до ног Решетько. Рядом с ним виднеется небольшая ловкая фигурка Пажинского, а немного в стороне с хмурым, твердо очерченным лицом, тоже весь мокрый, Сергеев. Дальше на палубе стоят Буйвал и Костев. Они тоже работали во время аврала, и оба промокли. За их спиной улыбается высокий Быков.
Сумерки сгущаются, становится совсем темно, и я отпускаю людей. Свободные от вахты матросы расходятся — кто переодеваться и сушиться, кто отдыхать. На небе сквозь редкие разрывы туч кое-где начинают проглядывать звезды.
Если тучи сплотятся и низко летят,
Скоро все ванты твои затрещат.
Если ж на части начнут разрываться,
Ставь паруса, их не стоит бояться.
— Кажется, есть такая примета, — смеется Каримов и показывает на разрывы в облаках. — Да и барометр вроде начал понемногу подниматься, — добавляет он.
— Да, такая примета есть. Погода улучшается, — соглашаюсь я и, еще немного понаблюдав за все больше и больше светлеющим небом, говорю: — Счастливой вахты. Если что-нибудь увидите, скажите. — Последнее добавляю больше для порядка, так как великолепно знаю, что Александр Иванович сделает все, что нужно, и немедленно доложит мне в случае необходимости.
Спускаюсь на палубу, прохожу на полубак и останавливаюсь около бушприта. Отбрасываемая носом судна вода с шумом расступается, и белый бурун под бушпритом то бросается вверх, когда шхуна зарывается носом, то глубоко опускается вниз, когда шхуна поднимает нос на волну. Над головой туго надутые кливера, а за спиной, закрывая остальные мачты, черная громада брифока. С наслаждением вдыхаю воздух океанских просторов, чуть-чуть пропитанный запахом соли. Вдоль борта в воде вспыхивают яркие синевато-белые огоньки, будто кто-то щедрой рукой усыпает самоцветными камнями путь корабля. Это небольшие морские животные — моллюски, вспыхивающие фосфорическим светом при внешнем раздражении. Сейчас их раздражает вода, разбрасываемая носом «Коралла».
Под всеми парусами «Коралл» продолжает идти вперед, разрезая сине-фиолетовую воду Бискайского залива. Сейчас мы проходим траверз мыса Финистерре, на расстоянии 120 миль от него. Пользуясь наконец наступившей хорошей погодой, произвожу астрономические наблюдения для определения своего места. Каримов помогает мне, замечая моменты по хронометру.
Закончив обработку наблюдений, с удовлетворением отмечаю, что воды Бискайского залива остались позади.
По-прежнему пустынны просторы океана. После встречи с пароходом-паромом, не пожелавшим уступить нам дорогу и этим нарушившим все международные правила и правила морской этики, мы не встречаем никого. Это объясняется тем, что мы, следуя наиболее выгодными для нас как для парусного судна курсами, не придерживаемся обычных торговых путей. Вообще же Атлантический океан — самый оживленный из всех океанов земного шара. До Второй мировой войны три четверти всех мировых морских грузоперевозок осуществлялось через Атлантический океан. Около одной трети мирового улова рыбы и больше половины улова ракообразных также приходилось на его долю.
Атлантический океан издавна привлекал внимание человечества. Еще за 1200 лет до нашей эры финикияне вышли на его просторы через Гибралтарский пролив. Их торговые и разбойничьи экспедиции доходили до Касситеридов, как назывались тогда Британские острова. Около 470 лет до нашей эры известный карфагенский мореплаватель Ганон, следуя вдоль побережья Африки на юг, дошел до экваториальной полосы. Греческие мореплаватели стали появляться в Атлантическом океане начиная с 330 года до нашей эры. С 210 года до нашей эры по их следам пошли римляне. Искали удачи и новых земель в океане племена норманнов, достигшие Исландии, Гренландии и Северной Америки.
На широких океанских путях долгое время шла борьба между Испанией и Португалией, между Голландией и Англией, между Англией и Францией. Корабли корсаров, берберийских пиратов, пиратствующих адмиралов королевы Елизаветы и прочих любителей легкой наживы пересекали океан из конца в конец, неся с собой смерть и разрушения. Начинаясь в различных пунктах африканского побережья, главные пути работорговли шли через Атлантический океан и сходились у голландских владений в Карибском море, в Кюрасо, признанном центре работорговли.
Свое значение важнейшей морской коммуникации океан не потерял и сейчас.
К полудню 31 мая на траверзе Лиссабона благоприятствовавший от самого Плимута ветер изменился на южный и достиг силы в восемь баллов. Попытка лавировать против ветра чуть не стоила нам спасательного вельбота.
Идя круто к ветру, «Коралл», имеющий в трюмах только 100 тонн балласта, сильно дрейфует и кренится, зарываясь бушпритом в гребни волн.
Одна из вкатившихся на палубу волн захлестнула комингс первого трюма, на котором стоит вельбот, и чуть не сорвала его с кильблоков. Однако крепления вельбота выдержали. Пришлось убрать паруса и пустить мотор. Но это ни к чему не привело. Слабый мотор оказался не в силах выгрести против волн и фактически только удерживал «Коралл» на месте. Ветер стал достигать силы девятибалльного шторма, и мы решили лечь в дрейф и переждать до ослабления ветра. Небо было покрыто редкими облачками, солнце сияло, барометр стоял высоко, и ничто не предвещало шторма. Очевидно, усиление ветра носило чисто местный характер.
Правее нас в океане находятся Азорские острова, известные еще карфагенянам и неоднократно посещавшиеся норманнами и арабами. В районе этой группы островов всегда находится область высокого давления. Вокруг нее часто образуются циклоны, устремляющиеся к северу и достигающие значительной силы. В данном случае ветер не носил характера циклона, а скорее относился к антициклоническим ветрам, обычно непродолжительным.
Поставив фор-стаксель и бизань, ложимся в дрейф, ибо лечь в дрейф на парусном судне при сильных противных ветрах, достигающих силы шторма, — очень выгодный маневр. Судно почти не теряет места, оставаясь примерно в одной точке, и не испытывает сильных напряжений, неизбежных при лавировке против ветра. Двигаясь по небольшой дуге вперед и назад, судно фактически остается на месте, имея незначительное движение по ветру.
Неожиданно с характерным свистящим шумом скользит вниз с рея брифок и со страшным грохотом заполаскивает по ветру. Шхуна сразу получает сильный крен и начинает дрейфовать по ветру. От сильных рывков брифока, площадь которого превышает 130 квадратных метров, фок-мачта сотрясается, готовая сломаться каждую минуту. Положение сразу становится очень серьезным.
Не успеваю схватить мегафон, как Каримов, бывший около меня на надстройке, пулей бросается вниз и бежит по залитой водой круто накрененной палубе к вантам фок-мачты. Выскочившие из носового кубрика Сергеев и Рогалев спешат туда же.
Команда убрать и закрепить брифок застает их уже на планшире. Быстро, часто срываясь, бежит по вздрагивающим и вибрирующим при толчках паруса вантам Александр Иванович. По вантам левого борта так же бежит Сергеев, за ним Рогалев. Остальные матросы, скользя и падая на мокрой наклоненной палубе, до середины судна покрываемой вкатывающимися волнами, быстро поднимают парус к рею, «берут его на гитовы».
После того как брифок поднят к рею, «Коралл» несколько выравнивается, но парус продолжает биться по ветру, и дрейфующая шхуна круто кренится, раскачиваясь на бортовой волне. Концы рея, выдающиеся на три метра за борт судна, то низко опускаются к пенной воде, то высоко взлетают вверх. Трудно представить, что в этих условиях человек может не только подняться на фок-мачту, но встать ногами на проволочные перты и, упираясь в рей животом, подтягивать и убирать тяжелую парусину, рвущуюся из рук и грозящую сбросить смельчака в воду или на палубу. Но Каримов, Сергеев и Рогалев не сдаются. Крепко упершись ногами в перты и продев выше локтей руки в штормовые поручни на рее, они упорно тянут и подбирают парус. Однако совершенно ясно, что работа им почти непосильна.
Даю распоряжение Мельникову, руководящему авралом, послать на брифок-рей еще двух человек, и тотчас Ильинов и Гаврилов бросаются к противоположным бортам и, добежав по вантам до рея, расходятся по пертам. Сейчас парус удается уложить и хорошо закрепить с помощью нового сезня — тонкого прочного троса, которым крепят паруса к реям. Шхуна выравнивается и снова начинает свое движение по дуге вперед и назад. Матросы разбирают спутанные водой ходовые концы снастей на палубе. Все промокли, но не чувствуют холода и, возбужденные только что миновавшей опасностью, работают быстро и напряженно.
Каримов поднимается на надстройку.
— Ну, здорово справились, — обращаюсь я к нему, — совсем марсофлотцы, ничего не скажешь. А все-таки отчего упал брифок?
— Вероятно, ослабла одна сезнь. Ветром трепало парус, сезнь лопнула, парус пошел вниз, за ней лопнули другие сезни, и в результате чуть не потеряли мачту, — говорит он.