Часа через полтора все опасные места вскрыты и проверены. Всю остальную проводку проверяют Олейник и Пажинский под наблюдением Жорницкого.
Выхожу на палубу. Дождь перестал. Ветер не превышает семи баллов. На небе сквозь разрывы быстро несущихся туч проглядывают звезды. Шквал прошел так же внезапно, как и начался. Освеженный воздух чист и прозрачен. Впереди абсолютный мрак, временами вспыхивающий белыми вспышками молний; позади чистое небо, усеянное звездами, и ровная черта горизонта; над головой проносятся отдельные отставшие облачка.
Еще через полчаса небо окончательно очищается, и лишь черная полоса впереди напоминает о только что прошедшем шквале. Горе паруснику, захваченному таким шквалом под парусами. Со звуком, похожим на пушечный выстрел, разлетаются в клочья его паруса, с треском ломаются стеньги, падая с грохотом на палубу, убивая и калеча людей. Беспомощной игрушкой кружится он под напором волн и ветра, и если остается на плаву после прохождения шквала такой корабль, то в изуродованном корпусе с обломанными мачтами, обрывками парусов и снастей трудно узнать недавнего красавца. Наше счастье, что мы приняли шквал с оголенными мачтами.
Ветер в шесть-семь баллов дует ровно, небо и горизонт чисты. Немного поколебавшись, вызываю людей ставить паруса. Обидно пропускать такой ветер, а шквалов больше ждать нечего.
Аврал проходит успешно, и «Коралл» вступает под паруса. Останавливаем мотор. Однако сейчас же по переговорной трубе предупреждаю Буйвала о необходимости для машинной вахты быть в полной готовности.
Ставить брифок не рискую. Страшно посылать в такую темную ветреную ночь людей на брифок-рей, тем более что «Коралл» сильно качает на поднятой шквалом волне. Да и необходимости спешить нет, так как «Коралл» и без брифока легко делает восемь-девять миль в час.
К утру окончательно устанавливается ровный шестибалльный ветер, и мы ставим брифок и стакселя. Связавшись с «Кальмаром», узнаем, что он миль на десять впереди и правее нас и также идет под всеми парусами.
Незадолго до обеда с правого борта из воды неожиданно выскакивает несколько летучих рыб, которые, распустив свои крылья-плавники, проносятся над водой. Чем дальше, тем их больше, и они, как вспугнутые птицы, вылетают из-под носа «Коралла» и летят далеко в стороны, поднимаясь на довольно значительную высоту. Вся команда собирается на палубе, наблюдая за «рыбной авиацией», как тотчас окрестил Сухетский этих удивительных рыб. Вот одна из них выпрыгивает из воды, распускает свои «крылья» и, быстро вращая хвостом по воде, «набирает ход».
Взлетев на гребень волны, она попадает в ток воздуха и отрывается от поверхности. В следующую секунду она уже на высоте шести — восьми метров несется над поверхностью моря; вот она попадает в другой ток воздуха и взмывает еще метра на три вверх. Ветром ее несет в сторону. Из-под борта вылетает целая стая летучих рыб и, оторвавшись от воды, на «бреющем полете» проносится метров пятьдесят. Потом, как по команде, все рыбы складывают свои плавники и головой вперед ныряют в море.
С наступлением темноты некоторые из «планеристок», привлеченные светом из иллюминаторов, пролетают над судном и, ударяясь о снасти, падают на палубу. Команда с интересрм рассматривает трофеи. Летающая рыба напоминает селедку средней величины. Спинка у нее темная, брюшко белое, а плавники зеленовато-синеватые. Нижнее перо хвоста, служащее для разгона перед отрывом от поверхности воды, удлиненное. Около жабер расположены два плавника, в сложенном вдоль туловища виде достающие до хвоста. Когда они распущены по сторонам, то создают рыбе устойчивую опору и позволяют летать в восходящих потоках воздуха.
Летучие рыбы населяют области океанов с преобладающими постоянными ветрами.
Спасаясь от преследования многочисленных хищников, рыбы выскакивают из воды и, подхваченные током воздуха, пролетают 100–200 метров, вновь ныряют в воду на безопасном от преследователя расстоянии.
Около полудня 8 июня в штурманской рубке необычайное оживление. Забыв об обычном душе перед обедом, я и оба помощника производим астрономические наблюдения. Сегодня особенно важно получить точные результаты. После полудня мы должны пересечь Северный тропик и вступить в тропическую зону.
Закончив вычисления и подсчитав возможную скорость, определяем, что тропик будет пройден около 15 часов.
Ровно в 15 часов, следуя по лагу, пересекаем тропик в долготе 22°10′ западной и вступаем в тропический пояс. Большинство команды не раз плавало в тропиках, и для них ничего нового в этом нет, но четыре человека вступают в тропики впервые. Это старший механик Павел Емельянович Жорницкий, до этого плававший на зверобойных судах преимущественно в районах Берингова и Чукотского морей; второй механик, наш парторг Григорий Федорович Буйвал, всю свою жизнь проплававший в водах Камчатки; матрос, он же кок, Быков, не выходивший прежде за пределы вод нашего Дальнего Востока, и матрос Решетько, совершающий вообще первое в своей жизни плавание. Издавна на судах нашего флота существовал обычай купать впервые пересекающих экватор. Мы не будем пересекать экватор, но лишить себя удовольствия выкупать новичков никто не хочет, и команда решает совершить это при прохождении тропика.
На палубу пускают воду через наш душ-шланг и, согласно обычаю, обливают новичков в том, в чем их застал момент пересечения тропика. Первым попадает Решетько, ему это не страшно, он работает на палубе в одних трусах и деревянных колодках и со смехом идет купаться, уговаривая подталкивающих его товарищей не трудиться. Вторым идет Буйвал в рабочих брюках, колодках и с кочегарской сеткой на шее, с головой, повязанной платком. Пока его ведут к душу, он тоже смеется и просит разрешения снять брюки, но его толкают под струю воды. Третьим ведут Быкова, который отчаянно отбивается, пытаясь вырваться и снять с себя колпак, куртку и передник, но дюжие руки тащат его под освежающий водопад, и он, махнув рукой, перестает сопротивляться. Жорницкий уже подготовился и, когда очередь доходит до него, быстро занимает место Быкова. После «посвящения» новичков за компанию начинают купаться и все остальные, пользуясь внеочередной возможностью принять душ.
Вступив в тропический пояс, мы быстро двигаемся навстречу солнцу. С каждым днем солнце в полдень стоит все выше и выше над головой, и его лучи жгут все сильнее. На закрытых от ветра местах палубы настолько жарко, что доски обжигают ноги, и краска надстройки вздувается пузырями. Но команда на предыдущих переходах уже немного закалилась, и случаев солнечных ожогов нет.
Вперед и вперед идет «Коралл», и вот наконец около 16 часов 10 июня на горизонте показываются вершины островов Сан-Висенти и Санту-Антан, принадлежащих к обширной группе островов Зеленого Мыса, являющихся колониальными владениями Португалии[11].
Острова черных рабов
Медленно выходят из-за морского горизонта желтовато-серые мрачные вершины островов Зеленого Мыса. Между ними находится пролив, в который мы должны войти. Немного склоняемся влево на ветер, направляя судно посредине пролива. Пролив достаточно широк и глубок.
По мере нашего приближения к входу в пролив ветер, увлекаемый, как в трубу, между высокими островами, начинает усиливаться, и к моменту, когда мы вступаем в пролив, он уже ревет с силой девятибалльного шторма. «Коралл» с невиданной быстротой летит вперед. Мелькают скалистые мысы острова Санту-Антан. Ни клочка зелени, ни признаков человеческого жилья не видно на его берегах. Склоны высоких гор также безжизненны.
Сухой ураганный ветер — гарматан, дующий в декабре — феврале, приносит сюда из Сахары тучи мельчайшего песка. Относительная влажность воздуха тогда падает до 1 %, растительность погибает, деревянные изделия рассыхаются и раскалываются. Глаза и губы сохнут, кожа и ногти покрываются трещинами.
И хотя увлекающий нас в пролив ветер не имеет ничего общего с этим бичом побережья Гвинейского залива, следы действия гарматана видны на каждом шагу.
Слева по носу на высокой черной скале возвышается башня маяка. По обеим сторонам скалы — проходы в обширную бухту Порто-Гранде на острове Сан-Висенти. Проход за скалой — шире, проход по эту сторону скалы — значительно ýже. Со стороны берега в него вдается большой каменистый риф, о который с грохотом разбиваются волны, высоко подбрасывая столбы пены и брызг. Идти широким проливом значительно удобнее, но зато и много дальше, а время быстро приближается к вечеру, и надо торопиться, ибо, как только солнце уйдет за горизонт, после очень коротких сумерек быстро, как всегда в тропиках, наступит ночь. Входить на незнакомый и плохо огражденный рейд ночью мне не хочется. Выбираю узкий пролив и отдаю команду вызвать всех наверх.
С тревогой в сердце начинаю подготовку к повороту. Особенное беспокойство вызывает у меня уборка брифока. «Коралл» сильно качает, и, для того чтобы держаться и работать на рее, нужно много силы и ловкости. Наконец брифок убран и уложен на рее, и только успевают спуститься на палубу усталые люди, как «Коралл» начинает поворот на новый курс. Мы направляемся в проход. Ветер оглушительно свистит в снастях, сильно накреняя шхуну и снося ее к черной скале с маяком. Тучи брызг несутся над палубой, ударяясь в надстройку, в стекла рулевой рубки и паруса. Быстро приближается узкая часть пролива, где проход между камнями рифа и скалой не превышает пяти-шести кабельтовых.
Застыв у руля, напряженно смотрит вперед Шарыгин. Около снастей, заливаемые водой по колено, а временами и по пояс, неподвижно стоят матросы, ожидая команды и внимательно глядя на приближающуюся узкость. С мегафоном в руке, вцепившись в поручни, стоит около меня Мельников. Его глаза также неотрывно устремлены вперед на узкий проход между высокими всплесками на рифе и черной скалой.
Немного подправляю курс, и мы проходим по самой середине пролива. Слева грохочут буруны на каменном рифе, справа волны высоко поднимаются на обрывистые края черной скалы и в пене и брызгах обрушиваются назад. Ветер начинает стихать. Теперь мы идем под прикрытием мыса, на котором возвышается старинный круглый форт, сложенный из серо-желтого камня. На сигнальной мачте развевается португальский флаг.