Быстро осматриваем пострадавшего. У него опалены брови, ресницы и волосы, на ноге ожог: весь подъем залит разогретой смолой и, вероятно, сильно болит. Негр тихо стонет и пытается встать, но не может. Матросы подхватывают его под руки и почти несут в кают-компанию, а он твердит, что ему ничего не надо, что он чувствует себя хорошо, и просит оставить его на месте.
Остальные рабочие оживленно обсуждают происшествие, но появляется «мистер Самбо» и, крича, гонит их обратно на надстройку, направив к бане другого молодого негра. Оставляю здесь двух матросов с огнетушителями и шлангом и иду в кают-компанию.
Александр Семенович уже промыл ожог раствором марганцовки и накладывает чистую повязку.
— Знаете, почему он отказывается? — обращается он ко мне. — Боится, что мы с него вычтем деньги за лечение. Очень просит отпустить его, говорит, что у него старые родители и много маленьких братьев и сестер. Насилу успокоил.
Я выхожу на палубу и подзываю надсмотрщика. Когда он подходит, говорю ему, что завтра рабочий, который обварил ногу, должен приехать вместе со всеми на судно, он может работать и ему нужно платить столько же, сколько остальным.
«Мистер Самбо» недоуменно пожимает плечами, но потом говорит:
— Да, да, господин, понимаю. Господин хочет, чтобы Али отработал стоимость лечения. Конечно, с него теперь толку мало, но я привезу его и при расчете он получит полную сумму, чтобы господин мог забрать его деньги.
Я не пытаюсь переубеждать его: пусть будет так. Важно, что Али останется на работе и получит свой заработок.
Через полчаса к борту «Коралла» подходит катер, таща на буксире ту же, что и утром, лодку, и рабочие начинают спускаться в лодку. Последним спускается «мистер Самбо» и, сняв шляпу, желает нам спокойной ночи.
Наступают короткие сумерки, и быстро темнеет. На чистом небе загораются яркие звезды. Только редкие фонари на берегу и огоньки на судах слабо мерцают во мраке ночи. Далеко, в конце рейда, вспыхивает огонь маяка. Наступившая ночь приносит относительную прохладу, и свежий ветер приятно освежает перегретое за день тело.
Почти в 22 часа к борту подходит катер с увольнявшимися на берег, и матросы, поднявшись на палубу, присоединяются к сидящим на трюме. Те, кто не был на берегу, расспрашивают вернувшихся о береговых впечатлениях.
Вскоре команда располагается на ночь, и разговоры стихают.
Проработав у себя в каюте часа полтора, я выхожу на палубу. Из-за голых вершин острова Сан-Висенте взошла луна, заливая рейд, корабли и окрестные скалы своим белым, холодным светом. Иду на нос. Недалеко от грот-мачты около первого трюма сидит на палубе полицейский. Он спит. На полубаке стоит вахтенный Ильинов.
— Кто вас сменяет? — спрашиваю я.
— Гаврилов, в четыре часа.
Немного постояв на ветру, возвращаюсь к себе. Завтра подойдут китобойцы, мы закончим приготовления и скорее в океан.
Утро 13 июня ничем не отличается от вчерашнего. Так же свистит на рейде свежий ветер, гоня по темной воде белые гребешки, так же мертво и неподвижно стоят залитые ослепительным солнцем скалы, среди которых громоздятся неуклюжие постройки. С утра к борту подходит катер со вчерашними рабочими-конопатчиками, среди которых с удовлетворением замечаю прихрамывающего Али. Держатся они сегодня увереннее, чем вчера, и работа у них так и кипит. Очевидно, они хотят отблагодарить гостеприимно встретившее их судно. При таких темпах есть надежда, что сегодня к вечеру конопатка надстройки и полуюта будет закончена. Даже «мистер Самбо», с недоумением смотря на рабочих, воздерживается от каких-либо замечаний и уже совершенно не обращает внимания на то, что Мельников ведет Али на перевязку.
Заботливый Быков ставит вблизи от работающих ведро с холодной водой и вешает на него чистую кружку. Полицейский тоже немного привык и уже клянчит папиросы у наших матросов.
Около 11 часов далеко в море, левее скалы с маяком, показывается дымок, за ним как будто бы виден еще один или два. Не успеваю как следует разглядеть в бинокль дымки на горизонте, как из рубки высовывается Сухетский и сообщает:
— Китобойцы подходят к рейду — только что радировали, что идут в виду входного маяка.
Известие о приближении наших судов быстро облетает весь корабль, и матросы, забираясь на ванты и фальшборт, смотрят в сторону далеких дымков. Через двадцать минут в бинокль уже отчетливо видны мачты и трубы всех трех китобойцев. Еще пятнадцать — двадцать минут, и три суденышка, поднимая буруны, приближаются к рейду. Вот они проходят мимо крайних, стоящих на рейде судов и направляются к «Барнаулу».
Внимательно разглядываем эти суда, прошедшие уже более 30 000 миль вдали от родных берегов, побывавшие в водах Антарктики, в морях, открытых и обследованных славными русскими моряками. Их когда-то зеленые корпуса покрыты бурыми пятнами ржавчины, волны Атлантики и льды Антарктики сорвали с них краску, трубы закопчены, но чисто отмытые надстройки сияют белизной и, судя по ходу, машины работают прекрасно. Вышедший на катере лоцман указывает места всем трем китобойцам между нами и «Кальмаром».
Через полчаса, воспользовавшись катером, доставившим продовольствие, направляюсь на «Барнаул», куда на шлюпке «Кальмара» уже перебрались капитаны китобойцев.
В небольшой кают-компании «Барнаула» очень тесно. Здесь уже сидят Зеньков, Мельдер, кое-кто из командного состава «Барнаула» и вновь прибывшие капитаны китобойцев. Знакомлюсь. Вот капитан китобойца «Касатка», старший в группе — Федор Леонтьевич Ходов, среднего роста, очень крепкий мужчина, несколько склонный к полноте. Его карие глаза смотрят спокойно и внимательно. Рядом с ним капитан китобойца «Дельфин» — Бастанжи, худощавый пожилой человек небольшого роста, с густой проседью в черных волосах. За его спиной, почти доставая головой до потолка кают-компании, возвышается широкоплечая, стройная фигура третьего капитана — Мирошниченко.
Разговор идет об особенностях рейса, о плавании в Антарктике, о китобойном промысле в южных широтах и в водах Дальнего Востока. Капитаны китобойцев расспрашивают, что делается в Союзе, интересуясь каждой мелочью. Оживленная беседа затягивается до самого ужина, и только к вечеру все разъезжаются по своим кораблям.
На «Коралле», куда я возвращаюсь около девятнадцати часов, уже тихо. Рабочие уехали, и Мельников докладывает, что работу закончить все же не удалось, но что завтра к обеду все будет кончено. Продовольствие уже полностью завезено на судно. Баржа с водой будет подана завтра утром. Судовые работы по подготовке судна к переходу закончены. Али чувствует себя значительно лучше, и рана на его ноге никаких опасений не вызывает. Днем у борта снова видели большую акулу. На судне все в порядке.
В пассатах
С раннего утра 15 июня на судне царит оживление. Снимаются чехлы с парусов, разносятся снасти. Мы готовимся к выходу в океан. Вчера с утра приняли воду, после обеда рабочие закончили конопатку палубы и тепло попрощались с командой, особенно с Быковым. Али, перевязанный в последний раз Александром Семеновичем и снабженный перевязочными материалами, стоял на самой корме лодки и долго-долго махал нам рукой. Даже «мистер Самбо», которому на прощание мы подарили две пачки «Казбека», чтобы он не позарился на сделанные нашими матросами подарки рабочим, махал шляпой с кормы катера.
Сегодня на борту один только полицейский. Но вот около 11 часов подходит катер, забирает и его и передает официальное разрешение властей покинуть порт. Запрашиваем «Барнаул» и, получив ответ «добро», ровно в 12 часов начинаем сниматься с якоря. Ветер свежий, суда на рейде стоят близко друг к другу, и я решаю выходить под мотором.
Медленно ползет в клюз якорная цепь, и ее звенья, лязгая, исчезают в канатном ящике. Вот якорь отделяется от дна, и начинает работать машина. «Коралл» направляется в проход между водоналивной баржей и кормой китобойца «Белуха». На палубе китобойца суетятся люди, приготовляя судно к съемке с якоря. Пройдя «Белуху», начинаем резать нос «Барнаула». Из-за опасности задеть за его туго натянутую якорную цепь мы держим прямо на корму португальского сторожевого корабля. Расстояние быстро уменьшается. Мы должны подойти к нему довольно близко и только тогда начать поворот. Пристально смотрю на корму сторожевика. Возле меня стоит Мельников, Шарыгин — весь внимание и крепко держит ручки штурвала. Несколько португальцев выскакивают из надстройки и застывают, глядя на идущее прямо на них судно. Часовой около кормового флага делает несколько шагов в сторону и отступает к противоположному борту. Все! Больше идти этим курсом нельзя, да и не нужно. Круто повернув, режем корму сторожевика в 10–15 метрах. Все в порядке.
На «Барнауле» трижды гудит гудок, мы отвечаем. Теперь мы увидимся только по ту сторону океана, у острова Сент-Люсия. Лавируя между стоящими на якорях судами, выходим на открытую часть рейда. Справа проплывает корма громадного американского парохода. Он почти пустой и высоко возвышается над водой. На его корме, которая значительно выше нашей надстройки, стоят несколько человек. Один из них — негр в белом колпаке, очевидно, повар, поднимает руку и машет нам. Быков, тоже в белом колпаке, стоит на палубе около камбуза и отвечает ему. Тогда и остальные американские матросы и кочегары машут руками, наши матросы отвечают.
Чем дальше на рейд, тем сильнее ветер, и вот уже первые брызги от разбивающихся о борт, пока небольших волн, летят через судно, кропя палубу и людей. Отдаю распоряжение ставить паруса, и сейчас же, усиленная мегафоном, гремит команда:
— Пошел все наверх паруса ставить!
Люди понимают, что многочисленные наблюдатели со всех судов, стоящих на рейде под самыми различными флагами, следят сейчас за нами, поэтому работают с особенным усердием.
Несмотря на свежий ветер, мгновенно взлетают наверх огромные фок и грот, поставлены бизань и кливеры, с шумом надулся брифок, и «Коралл», кренясь на левый борт, быстро прибавляет ход. Постановка парусов закончена за 16 минут. Поздравляю всех с отличными рекордными результатами. Матросы, улыбаясь и перекидываясь шутками, начинают налаживать снятый на время стоянки палубный душ. Сд