ами. Около самого основания мола — небольшая группа домов дачного типа, к которым сейчас, пересекая бухту, направляется большой самоходный паром. Вплотную к молу, неестественно задрав нос, стоит громадный пароход, очевидно выбросившийся на берег. На поверхности бухты в различных местах виднеются многочисленные буи, служащие ориентирами для плавания по бухте.
Наши суда уже стоят на якорях у берега, заросшего низким кустарником, левее входа в канал.
Отдаем буксир «Касатке» и, пройдя немного по инерции, становимся на якорь. Со стороны моря медленно подходят «Барнаул» и «Белуха».
Расплавленное полуденное солнце висит на синем небе, настолько синем, что оно кажется выкрашенным густым слоем синей краски. Клочки облаков, неподвижно висящие на одном месте, тают, как снег под солнцем, в бездонной глубине неба. Ветра нет, и горячий влажный воздух совершенно неподвижен. Ослепительно блестит вода бухты, усеянная плавающими банановыми корками, пучками травы, какими-то щепками и прочим мусором. По краям бухты живописно возвышается темная зелень тропического леса. Справа от входа в канал, над лесом, клубятся густые серые облака испарений.
С нескрываемым раздражением смотрит на эту надоевшую картину Каримов, с которым мы только что спустились с фок-мачты. Плавание пассатом и наше всегдашнее отставание от «Кальмара» натолкнуло нас на мысль о пошивке прямого клиперского вооружения, и сейчас мы проверяли свои расчеты.
— Нужно успеть проверить грот-мачту до того, как начнется дождь, — говорит Каримов, но не трогается с места. Его молодое сильно загорелое лицо осунулось за семь дней стоянки. На лбу блестят капли пота, дышит он тяжело; впрочем, мы все днем обливаемся потом, и дышим, как рыбы, выброшенные на берег.
А дни идут. Туманное утро сменяется жарким, душным днем, когда никакая тень не может спасти от горячего, насыщенного влагой воздуха. Часов около семнадцати над зарослями появляются густые серые облака, которые, отрываясь от леса, медленно плывут по небу, разражаясь затем страшным ливнем. Оглушительно грохочет гром, сверкают молнии. Так продолжается часа два, затем тучи проходят, и наступает самая лучшая пора дня, когда дышать становится значительно легче. Но очень быстро наступает ночь, которая приносит новые мучения. Несмотря на духоту неподвижного воздуха, приходится с головой укутываться в простыню, чтобы спастись от мириадов мельчайших мошек — москитов. Уснувший без простыни или во сне высунувший из-под нее руку или ногу горько платится за это: утром тело начинает нестерпимо чесаться, и расчесанные места покрываются болячками. Но в такую жару очень трудно спать, завернувшись с головой, и мы все в той или иной степени уже пострадали от москитов.
— Когда же наконец мы станем в док? — спрашивает Каримов.
Этот вопрос каждый задает мне, по крайней мере, раз по пятьдесят в день. Я только пожимаю плечами: отвечать нечего, я сам знаю не больше других. Местные власти не отказывают в доковании и в то же время не предоставляют дока, очевидно дожидаясь каких-то указаний из Штатов. А мы стоим и ждем. «Барнаул» и все три китобойца производят чистку котлов. На «Кальмаре» перебирают мотор и обтягивают такелаж. У нас тоже механики приступили к полной переборке двигателя. Поступление воды в машину значительно уменьшилось, шхуна не подвергается качке и воздействию волн, и нам удалось настолько заглушить место течи, что теперь донка работает примерно один час за вахту, откачивая скопившуюся за три часа воду.
— До чего надоело стоять в этой парильне, — говорит, подходя к нам, Мельников, — просто мечтаешь, когда же наконец снова в море. Ну, скоро поплывут тучки, «дождевестник» уже появился, — показывает он на пеликана размером с очень крупного индюка. Распластав широкие крылья, пеликан бесшумно летит между судами, высматривая на воде добычу.
Пеликанов здесь очень много, и прилетают они сюда из района болот и озер обычно незадолго до наступления дождя, и поэтому команда называет их «дождевестниками». Сделав большой круг и не найдя ничего достойного внимания, пеликан опускается на бревенчатые сваи недалеко от нас. Он привык к судам, и наше близкое соседство его мало беспокоит.
Пара чаек, вспугнутая пеликаном, лениво крича, кружится над не обращающим на них внимания «захватчиком». Покричав, чайки опускаются на соседнюю сваю и замирают. Кажется, что и птицы не в силах бороться с расслабляющим влиянием влажной духоты. Около борта выныривают два дельфина и, лениво фыркнув, медленно, как бы нехотя, погружаются в теплую воду. Мы с завистью смотрим на них.
С каким удовольствием каждый из нас нырнул бы с борта в воду, но этого делать нельзя. В бухте постоянные гости — крупные акулы, и не далее как вчера одна из них, не спеша, курсировала между нашими судами, как бы осматривая их. Чуть ли не с каждого судна были брошены в воду «кошки», на прочных тросах с приманкой и без приманки, но акула не обратила внимания на предложенное «угощение», и минут через пятнадцать ее торчащий над водой спинной плавник удалился в сторону входа в бухту.
При виде треугольного сине-черного плавника, режущего воду, мне припоминается такой случай.
В 1935 году я в должности второго помощника участвовал в переходе группы небольших буксирных пароходов из Балтийского моря в порты советского Дальнего Востока. Примерно в середине ноября вся наша группа стояла на якорях на рейде Адена, порта на южном берегу Аравийского полуострова. Стоянка в силу ряда обстоятельств затянулась, и единственным нашим развлечением являлись прогулки под парусами на судовой шлюпке.
На рейде стояло несколько английских военных кораблей, и англичане также ежедневно ходили на шлюпках. Неоднократно мы с переменным успехом соревновались с ними.
Однажды, когда мы на шлюпке проходили вдоль борта английского крейсера «Норфолк», с него неожиданно грянула пулеметная очередь, и пули взбили фонтанчики воды недалеко от нас.
Мы круто повернули от крейсера, и его борт, до этого закрытый от нас парусом, предстал перед нами.
По палубе бегало множество матросов, крича и швыряя в воду чем попало. С надстройки короткими очередями бил пулемет. К штормтрапу, спущенному с борта крейсера, изо всех сил плыли два человека. Позади них, быстро приближаясь, резал воду сине-черный треугольник. Оба человека почти одновременно достигли борта крейсера, и один из них рывком выскочил на две-три ступеньки штормтрапа. Второй хотел последовать его примеру и уже ухватился обеими руками за трап, но в это время черный треугольник исчез, и человек, издав пронзительный крик, сильно дернулся вниз, но удержался и, подтянувшись на руках, выскочил из воды. И мы увидели, что его левая нога немного выше лодыжки отрезана как бритвой и из нее хлещет кровь.
Пострадавший сумел продержаться на трапе немногим более минуты и, потеряв сознание, рухнул в подоспевшую к нему шлюпку.
Каждый раз после этого, бывая в тропических портах, я рассказываю эту историю тем, кто собирается искать прохлады в море.
Кроме акул, в бухте возле берега иногда можно заметить какие-то предметы, напоминающие затопленные бревна. Это другие хищники здешних вод — аллигаторы, южноамериканские крокодилы. Правда, они не столь крупны и свирепы, как их нильские собратья, но рисковать попасть им в зубы все же не рекомендуется.
А вчера, когда мы так же стояли у борта, с большим трудом преодолевая желание прыгнуть в воду, мы видели, как почти под самой ее поверхностью проплыли две темно-коричневые змеи длиною свыше 11–12 метров. Змеи эти, носящие название «двухцветных», очень ядовиты. Своим названием они обязаны темно-коричневой спине и желтому брюшку. Водятся двухцветные змеи вдоль берегов Центральной Америки как в Тихом, так и в Атлантическом океанах и во всем бассейне Карибского моря. Иногда они встречаются и в открытом океане, на значительном удалении от берегов. Почти всегда они плавают большими стаями.
— Как много здесь всяких хищников, — говорит Мельников, смотря вслед скрывшейся акуле, и, кивнув в сторону зарослей, добавляет: — А там сколько их, одни змеи чего стоят. Есть, говорят, здесь такая змейка, называется коралл, сама похожа на маленький сучок, а укус ее вызывает немедленную смерть. А бассейн реки Амазонки, где на сотни километров тянутся заболоченные заросли, представляет собой настоящее царство пресмыкающихся.
— Бразилия не только царство пресмыкающихся, — возражает Каримов. — Ее называют еще землей золотых плодов.
— Каких плодов? — переспрашивает Мельников.
— Золотых. Там очень много плантаций какао, плоды которого так называются. Только обработка плантаций — очень тяжелая работа.
Он умолкает, и мы молча стоим на корме, погруженные каждый в свои мысли.
Душная, черная, как густая китайская тушь, темнота окружает все вокруг нас. Под ее плотным непроницаемым покровом тонут берега бухты, бревенчатые сваи, мол с выбросившимся пароходом, вода, покрытая разводами нефти, и стоящие недалеко от нас суда. Но тем резче сияет в отдалении бесчисленными разноцветными огнями всех цветов радуги вход в канал. В другой стороне, там, где расположен город, переливаются различными оттенками примелькавшиеся назойливые световые рекламы. По бухте, однообразно вспыхивая, мелькают разноцветные огоньки буев, изредка мимо нас, мощным скоплением огней, проходит какой-нибудь большой пароход. Воздух, насыщенный теплой влагой, кажется почти осязаемым.
Стою, опершись спиной о переборку надстройки около второго трюма. Передо мной, на люке трюма, расположилась команда, в темноте я совершенно не вижу людей. Временами вспыхивает спичка, и тогда ее дрожащий красноватый свет выхватывает из темноты чью-то руку, часть лица, плечи, один-два силуэта, но спичка гаснет, и темнота снова поглощает все видимое в своей плотной густой массе.
Завтра с утра «Коралл» наконец собираются поставить в док. Я рассказываю команде о городе, о том, что может встретиться в нем, о наших задачах как можно скорее произвести ремонт и возобновить прерванное плавание. Восьмисуточная стоянка на рейде подходит к концу, и команда чрезвычайно довольна тем, что после двух-трехдневного ремонта — так думаем мы все — «Коралл» сможет продолжать свой путь. В воздухе совершенно тихо, и только иногда слабое веяние ночного бриза приносит со стороны зарослей густой запах гниющего дерева и затхлой воды. Этот же бриз приносит из джунглей и многочисленные стаи мельчайших москитов, которые жалят лицо, шею и руки.