Окончив осмотр, направляемся на судно. Вокруг нас снуют рабочие, разглядывающие «Коралл». Не часто в наше время приходится поднимать на тележках парусные корабли, и их любопытство вполне законно.
Во «Французской протоке»
На следующий день утром представляем в контору завода дефектную ведомость, и в 15 часов инженеры завода появляются около «Коралла». После детального осмотра указанных в дефектной ведомости мест получаю их заверение, что завтра с утра начнутся ремонтные работы. Сегодня больше делать нечего, и мы с Жорницким собираемся в город. Александр Семенович производит увольнение части команды.
Я спешу, так как хочется успеть сделать все дела до начала дождя, который с точностью до 5–10 минут начинается в 17 часов. Быстро собравшись, выхожу на палубу и останавливаюсь у борта, поджидая Жорницкого. Около трапа стоят идущие в город Ильинов, Рогалев и Олейник. После длительного и тяжелого перехода очень приятно почувствовать под ногами твердую землю, и их лица оживленны и веселы. Они перекидываются шутками с Шарыгиным и Решетько, которые приготовляют шкрябки и щетки для очистки подводной части корпуса судна.
— Вот теперь посмотришь, так сказать, экзотический вариант Америки, — обращается Шарыгин к Олейнику, — только смотри не влюбись там в какую-нибудь креолку.
— Мы присмотрим за ним, — смеется Рогалев, — чуть что — под мышки и на корабль.
— Шутки шутками, — серьезно говорит Олейник, — а вот посмотреть, как здесь живут, действительно интересно. Да и природа здесь богатая.
— Дождя и москитов богато, это верно, — говорит Решетько, — столько читал я о тропических странах, но никогда не думал, что здесь такая жара, столько дождей и всякой летающей пакости.
— Ну, готовы? Тогда пошли, — быстро подходит Сергеев, и они вчетвером по сходне переходят на башню и спускаются вниз. Через несколько минут выходит Павел Емельянович, и мы тоже следуем за ними.
Спустившись с башни и перейдя площадку, выходим на бетонированную дорожку и идем мимо громадных, из гофрированного железа, цехов завода. Солнечные лучи сильно нагревают металлическую поверхность, и в цехах, несмотря на их высоту, открытые окна и двери, вероятно, нестерпимо жарко. С другой стороны дорожки — густая высокая трава и стена переплетенных между собой кустов, там и сям пестрящих какими-то причудливой формы цветами. Над цветами порхают бабочки и снуют в воздухе многочисленные мошки. В погоне за ними иногда проносятся маленькие, меньше бабочки, пестрые птички.
Навстречу нам то и дело попадаются рабочие, в большинстве это негры или мулаты, но среди них много и белых. Как правило, все они одеты в легкие замасленные комбинезоны, на головах у большинства такие же замасленные и невероятно измятые шляпы. Многие из них здороваются с нами, другие просто с любопытством оглядывают нас.
Подходим к большим воротам в железной ограде. У ворот два рослых, с бульдожьими челюстями, американских полисмена. Мы показываем паспорта, и, просмотрев их, один из полисменов просит нас пройти в расположенную рядом контору.
В конторе за большим столом, положив ноги на его край, сидит полицейский офицер с неизменным окурком дешевой сигары во рту. Не снимая ног со стола, он выслушивает полисмена, берет наши паспорта и начинает просматривать какой-то список. Подойдя ближе, я узнаю один из экземпляров списка команды, составленный нами на «Коралле», с многочисленными описаниями роста, веса, цвета волос, глаз и прочего.
— Ну, а если он сейчас начнет нас взвешивать и вес не совпадет, вот и пропал выход в город, — улыбаясь, вполголоса говорит мне Жорницкий, также узнавший список.
Офицер вдруг поспешно снимает ноги со стола и, обратившись к нам, спрашивает:
— Капитан и старший механик?
Я отвечаю утвердительно. Он называет фамилии Сергеева, Рогалева, Ильинова и Олейника и спрашивает, наши ли это люди. Я вновь отвечаю утвердительно. Тогда он встает и протягивает нам паспорта.
И вот мы наконец за воротами. Перед нами широкой лентой расстилается асфальтированное шоссе, окаймленное двумя рядами высоких финиковых пальм. Это шоссе ведет из Колона в столицу республики — город Панаму, расположенную на берегу Тихого океана, недалеко от канала.
Прямо напротив ворот, из которых мы вышли, ярко раскрашенная бензиновая колонка. Левее колонки в небольшой пальмовой рощице — группа маленьких домиков. За колонкой прямо на траве стоит скамейка и небольшой столб с надписью на дощечке, извещающей, что здесь остановка автобуса по требованию. На скамейке сидит пожилой, бедно одетый мулат с какой-то плетеной корзинкой, покрытой широкими банановыми листьями. Подходим, здороваемся и садимся рядом с ним на скамейку.
— Часто ли ходит здесь автобус? — спрашиваю его я.
Он удивленно вскидывает на нас глаза и отвечает с сильным акцентом:
— Да, сеньор, один раз в полчаса. Если сеньоры спешат, они могут вызвать таксомотор по телефону. — И он показывает в сторону телефона-автомата, стоящего под навесом около бензиновой колонки. Я благодарю и отвечаю, что если до прихода автобуса осталось немного, то мы лучше подождем. Мне совершенно не хочется ехать в такси — слишком хорошо знакомы мне эти яично-желтые или карминово-красные, грязные разболтанные машины с полоской из белых квадратов на кузове.
— Автобус должен быть минут через десять, — говорит мулат и спрашивает: — Вы не американос?
— Нет, — отвечаю я и в свою очередь спрашиваю его, почему он так решил.
Он мнется и не отвечает на вопрос.
Солнце печет нестерпимо, его отвесные лучи падают на голову и плечи, и, несмотря на то, что наши тела уже достаточно закалены плаванием в пассатах и ежедневными морскими ваннами, нам жарко. Чтобы продолжить разговор с нашим соседом, говорю:
— Очень жарко у вас в стране, без привычки здесь, вероятно, тяжело жить.
Он усмехается.
— Привычка здесь помогает мало, белые плохо переносят наш климат, даже если живут здесь много лет. — Он, немного помолчав, спрашивает: — Откуда приехали сеньоры?
— Мы русские моряки, — отвечаю я, — уже больше двух месяцев, как вышли из России.
Наш собеседник круто поворачивается к нам, и вся его флегматичность мгновенно исчезает.
— Вы русские? С того парусного корабля, который стал на заводе в ремонт? — спрашивает он быстро и, получив утвердительный ответ, встает и протягивает руку по очереди мне и Жорницкому. — Я — учитель, — говорит он, — меня зовут дон Фернандо, я живу вон там. — Он показывает рукой в сторону группы домиков в рощице. — Я очень рад, что вижу русских.
— Автобус, — говорит Жорницкий.
По шоссе быстро катит небольшой красный автобус. Мы поднимаемся.
— Вы тоже в город? — обращаюсь я к нашему собеседнику.
— Нет, только две остановки, — говорит он и, показывая на корзину, добавляет: — У меня маленький садик, везу немного фруктов сестре. Ее муж умер, и ей с тремя детьми приходится очень плохо. Конечно, это небольшая помощь, но я сам с трудом свожу концы с концами, а когда нечего есть, то и это будет не лишнее.
Автобус останавливается, и темнолицый шофер выглядывает в дверцу. Мы заходим и садимся. Народу немного, большинство мулаты и испанцы, несколько негров. Мест рядом нет, и мы рассаживаемся отдельно. Машина трогается и быстро несется по гладкому шоссе. Мимо мелькают рощицы, маленькие домики, тропические заросли, полянки. Иногда проносятся встречные машины. Автобус идет быстро, стекол в нем нет, и ветер от хода машины приятно освежает. Шофер замедляет ход и что-то спрашивает по-испански у пассажиров. Получив односложный отрицательный ответ, он снова прибавляет ход, и мимо проносится скамейка и столбик с надписью, такие же, как и те, у которых мы ждали автобуса. Немного погодя шофер снова замедляет ход у большой группы домиков, на этот раз на свой вопрос он получает несколько утвердительных ответов. Около скамейки и столбика автобус останавливается, трое из пассажиров поднимаются, и среди них наш собеседник. В дверях он оборачивается, с улыбкой кивает нам и выходит. Машина трогается. За поворотом навстречу машине несутся дома, какие-то склады, по обеим сторонам шоссе начинаются тротуары.
Встречные машины все чаще и чаще проносятся мимо нас. Шоссе переходит в улицу. Автобус делает крутой поворот и останавливается на небольшой площади. Пассажиры встают и, выходя из машины, платят шоферу за проезд. Мы с Жорницким выходим последними и, расплатившись с шофером, идем на поиски агентства. Повернув в первую же улицу с площади, мы читаем надпись: Боливар-стрит. Именно эта улица нам и нужна.
По сторонам улицы Боливар тянутся высокие пальмы с гладкими стволами. Одна за другой мелькают машины, тротуары полны народа. Под парусиновыми пестрыми навесами сверкают витрины магазинов и кафе. Встречные прохожие, в большинстве темнокожие, одеты в различной степени свежести белую одежду. Иногда группами встречаются американские военные моряки. Они держат себя здесь так же, как и в далеком туманном Плимуте, и, так же как и там, при встрече с громко галдящей и чавкающей жевательной резинкой толпой моряков поспешно уступают им дорогу местные жители.
Испуганно шарахается в сторону от одной из таких ватаг высокая, стройная и удивительно красивая испанка в темной мантилье. Компания провожает ее свистом и циничными репликами. Наблюдавший эту сцену пожилой прилично одетый негр в пенсне поспешно переходит на другую сторону улицы.
Пройдя еще один квартал, мы подходим к нужному нам дому.
Оформление всех дел заняло больше времени, чем мы думали, и когда наступает время возвращаться на корабль, уже льет проливной дождь. Агент вызывает машину, и мы быстро несемся через город и дальше по шоссе к заводу. Под проливным дождем поднимаемся на судно.
Около двадцати двух часов возвращаются Сергеев, Рогалев, Ильинов и Олейник. Дождь давно прекратился, и в наступившей относительной прохладе вечера команда собирается на втором трюме. Матросы и мотористы слушают рассказы побывавших на берегу.