— Якорь! Стать на якорь!
— Нет, — отзываюсь я, — заденет! — И громко кричу в мегафон: — Приготовить кранцы по левому борту!
Быстро бегут матросы по палубе, крепко держась руками за штурвал, стоит неподвижно Шарыгин, упершись глазами в приближающееся судно, весь слух и внимание.
Землесос по мере возможности поджимается к краю фарватера. На его палубе быстро снуют люди, на мостике оживленно. Теперь он также ничего не может сделать: ни отработать назад, ни отвернуть, ни стать на якорь. Правда, у него положение значительно лучше нашего, он в несколько раз больше «Коралла», и при столкновении, конечно, пострадаем и будем отброшены на мелководье справа от нас мы, а не он.
Когда между судами остается не более 20 метров и совершенно ясно, что они столкнутся левыми скулами, я командую право на борт и даю полный ход машине. Лоцман, видя, что Шарыгин с бешеной скоростью вращает штурвал вправо, что-то кричит, очевидно, предупреждая о мелководье справа, но мне некогда слушать его. Нос судна резко бросается вправо, и теперь землесос идет прямо на нашу кормовую надстройку слева от нас. Он очень близок, я сейчас же командую лево на борт, и Шарыгин с максимально возможной быстротой перекладывает руль налево. Корма быстро бросается в сторону от угрожающе приближающегося землесоса.
— Одерживай! — кричу я.
И «Коралл» на полном ходу проскакивает почти вплотную по борту землесоса, держа курс на метр от его кормы. Несколько коротких секунд, еще раз лево руля, чтобы не прижало подсасыванием нашу корму к корме землесоса, и сразу малый ход.
На землесосе что-то кричат и машут шляпами, лоцман трясет мне руку, но я, потрясенный всем происшедшим, не замечаю этого. Наконец прихожу в себя и направляю «Коралл» к высоким фермам разводного моста. На секунду оглядываюсь: все так же неподвижно, склонившись над штурвалом, стоит Шарыгин, и только стиснутые зубы и полуоткрытый рот, высоко вздымающаяся грудь да крупные капли пота на лбу показывают, какое он выдержал сейчас страшное напряжение, ворочая судно, как игрушку, ручным штурвалом.
Спереди быстро приближается узкий проход во внутреннюю гавань через ворота, открываемые широким разводным мостом. Давно уже подняты и закреплены наверху обе его части. Когда они опускались в последний раз, даже трудно сказать. Поднятые вверх половинки моста стоят с уклоном градусов в шестьдесят, сужая до предела вверху проход между ними. Для обычного судна, проходящего ниже свода поднятого моста, это не страшно, для нас с нашими высокими мачтами — это уже довольно сложное предприятие. Нужно направить все три мачты так, чтобы их стеньги прошли в узком просвете между половинками моста, точно посередине, не задев за них такелажем.
Лоцман теперь не вмешивается ни во что и неподвижно стоит около, с интересом наблюдая за быстрой и четкой работой матросов, разворачивающих брифок-рей так, чтобы его концы не задели за половинки моста. Особенное восхищение вызывает у него Рогалев, который, оставшись на мгновение один на левом топенанте, мощным усилием, от которого его обнаженная спина и руки покрываются желваками мускулов, рывком тянет на себя снасть, опуская левый нок брифок-рея и одновременно поднимая высоко вверх правый.
— Большой, сильный человек! — говорит лоцман восхищенно. — Русские очень сильные и смелые люди, — убежденно добавляет он. И снова смотрит на приближающиеся, высоко вверх вздыбленные фермы моста.
Прямо и точно по заданному курсу, повинуясь легким, почти неуловимым движениям рук Шарыгина, шхуна входит в проход и, благополучно миновав мост, входит во внутреннюю гавань. Справа далеко тянется запущенный пустой мол с рядами складов. Давно уже покрылись толстым слоем ржавчины рельсы железнодорожных подъездных путей, стоят пустые пакгаузы.
Печать запустения и заброшенности лежит на всех портовых сооружениях. Слева оживленнее: около самого входа стоит только что ошвартовавшийся «Барнаул», за ним борт к борту стоят два китобойца — «Касатка» и «Белуха», дальше небольшой пароход под мексиканским флагом. За пароходом небольшой участок свободной стенки, за которым возвышаются легкие стройные мачты «Кальмара». Напротив входа — обширный пустырь, заросший колючим кустарником, за ним белые невысокие строения города. Немного левее пустыря, в левом дальнем углу, виднеются мачты судов, стоящих в сухом доке. Ворота дока открыты, и сам док используется как добавочная небольшая гавань. За доком торчит несколько железных нефтяных баков, за ними — склон горы. Вода в гавани совершенно спокойная, покрытая пятнами нефти.
Поворачиваем влево и по указанию лоцмана двигаемся вдоль стенки. Проходим мимо борта «Барнаула», минуем китобойцев и приближаемся к мексиканскому пароходу, как вдруг лоцман чертыхается и быстро говорит:
— Опять они, не спросив, заняли место. Сеньор капитан, становитесь бортом к другой русской шхуне.
Кто они? Смотрю и вижу за мексиканским пароходом два небольших, окрашенных в белоснежную краску, аккуратных рыболовных бота с большими звездно-полосатыми американскими флагами. Место занято. Становиться к борту «Кальмара» рискованно. Каждое парусное судно имеет множество выступающих за борт частей, зацепиться за которые и повредить их при швартовке очень легко. Учитывая, что все эти детали выступают как у «Кальмара», так и у нас, риск повреждения увеличивается вдвое. Кроме того, правее носа «Кальмара» из воды торчат части борта затонувшей в воде баржи. Нет, становиться там не стоит.
Единственным местом, удобным для стоянки и еще не пройденным нами, является борт мексиканского парохода. Получив согласие лоцмана, круто поворачиваю в сторону парохода. Расстояние небольшое, и черный запачканный борт быстро приближается. Лоцман что-то длинно и громко кричит мексиканцам, усыпавшим борт парохода и смотрящим на нас, на пароходе начинается усиленное движение. На мостике в мягких туфлях и белом измятом костюме, с непокрытой курчавой головой показывается смуглый полный мужчина — капитан.
Подходим к борту и подаем швартовы. Лоцман тепло прощается и уходит. Первый переход по Тихому океану протяженностью 1172 мили окончен.
Беру у Жорницкого заявку на необходимое количество топлива и направляюсь на «Барнаул». По сходне, поставленной нашими матросами, поднимаюсь на борт соседа. Первое, что бросается в глаза, когда я вступаю на его палубу, — это невероятная грязь, давно скрывшая под густым черным слоем доски палубного настила. Невольное удивление вызывает многочисленное, одетое в яркие лохмотья население парохода. Здесь множество мужчин всех возрастов, женщин и детей, вплоть до совсем маленьких, ползающих нагишом по грязной палубе.
К поручням мостика на короткой веревке привязана большая серая коза, перед которой лежит охапка зелени. Немного дальше — еще одна коза с маленьким козленком. Несколько собак, тощих и грязных, обнюхивают мои брюки, пока я прохожу через пароход, больше похожий на цыганский табор, чем на морское судно.
По грязному ветхому трапу спускаюсь на стенку и ступаю на твердую землю.
Вдоль стенки причала проложено несколько нефтяных трубопроводов различного диаметра с многочисленными отводами для подачи нефти на суда. В остальном причал так же мертв и пустынен, как и тот, который лежит по другую сторону разводного моста. По острой щебенке иду мимо китобойцев и поднимаюсь на борт «Барнаула». В кают-компании уже собрались все наши капитаны, здесь же сидят два мексиканца средних лет, ярко и пестро, но довольно чисто одетые, агент и шипчандлер. Передаю заявку на горючее агенту, заполняю несложный опросный лист — и оформление прихода закончено.
Договорившись о сроках приемки горючего и заранее условившись о примерном времени выхода из порта, назначив его на 10 августа, мы расходимся по своим судам. Вместе с шипчандлером, идущим на «Коралл» за заявкой на продовольствие, и Александром Александровичем Мельдером идем по стенке. Шипчандлер без умолку говорит, коверкая английские слова, вставляя целые фразы на испанском языке. Он расхваливает Мексику, здешний климат, восхищается далекой Россией, о которой он якобы много читал, жалуется на американос, рыбаки которых ловят тунца и меч-рыбу в мексиканских водах, как у себя дома, и затем втридорога продают ее мексиканцам. Как обычно, жалуется на дороговизну и трудность жизни. Прервав его, я спрашиваю, что это за суда стоят в сухом доке. Он делает важное лицо и говорит:
— Это — военный флот республики Мексики, флот Тихого океана. Очень хорошие суда, жалко только, что на них работает слишком много американос.
Смотрю на суда, стоящие в доке. Это две канонерские лодки тысячи по полторы водоизмещением. Вид у них довольно запущенный. Несмотря на то, что на них служит много «американос», они, очевидно, не очень стараются привести в порядок суда. Впрочем, кто они, эти наемники? Очевидно, просто искатели легкой наживы, невежественные люди, совершенно не заинтересованные в сохранении тех судов, которые дают им возможность обогащаться. Чего же можно ждать от них?
Хорошо, что суда вообще еще держатся на воде.
Равняемся с «Кораллом», и я, вызвав Александра Семеновича, прошу его заняться с шипчандлером, а сам направляюсь с Мельдером на «Кальмар».
На «Кальмаре» с удовольствием здороваюсь с Владимиром Андреевичем Авдеевым и беглым взглядом окидываю палубу и такелаж. Все в порядке. Александр Александрович и Владимир Андреевич — достаточно опытные моряки, и, конечно, их поймать на каких-нибудь промахах невозможно.
Из разговора с Авдеевым и Мельдером узнаю, что «Кальмар» также прошел всю дорогу под мотором, так и не воспользовавшись на этом отрезке пути своими парусами. На мой вопрос о городе Мельдер безнадежно машет рукой, а Авдеев говорит:
— Скучный, маленький городишко, бедность страшная. Не поймешь даже, чем живут.
Когда я возвращаюсь к себе, на судне уже идут приготовительные работы к приемке топлива. На борту «Коралла», о чем-то разговаривая с матросами, сидят несколько мексиканцев с соседнего корабля. Объяснение идет с помощью жестов и отдельных английских слов. Судя по взрывам веселого смеха, собеседники понимают друг друга. В зубах наших матросов торчат черные мексиканские сигареты, вроде маленьких сигар. Мексиканцы курят наши папиросы. Все очень довольны друг другом, и только Васька ходит раздутый, как шар, и шипит при виде многочисленных собак на борту парохода, которые дружно тявкают на него сверху. Он твердо решил отстаивать свою территорию от возможного вторжения, и, когда Быков пытается унести его в каюту, он вырывается и снова готов отразить нападение.