Мы останавливаемся возле большого высокого здания, в котором находится с полдюжины различных контор. Отсюда открывается замечательный вид на всю обширную, но довольно пустынную гавань.
В агентство ведет широкая дверь с огромными стеклами. Большое помещение скорее похоже на зал, чем на контору. Слева от входа длинный полированного дерева барьер, за ним стоят столы и работают клерки. На стенах красочные плакаты — объявления различных пароходных фирм, на больших полках в огромных стеклянных ящиках — модели пароходов и парусников. Такие же модели стоят по углам на небольших столиках. В дальнем конце громадный стол с креслами вокруг, заваленный журналами, каталогами и проспектами. Над столом старинный барометр в медной оправе и такие же часы. В огромных кадках — пальмы. Под потолком ровно гудят два вентилятора, в комнате прохладно, сквозь витрины, затянутые легкими плетеными шторами, ослепительный свет улицы пробивается мягко и ослабленно.
Агентство принадлежит одной из богатейших пароходных компаний Америки.
Молодой клерк, без пиджака, в полосатой рубашке с засученными рукавами, справляется, что нам угодно, быстро берет судовые документы и исчезает. Мы садимся у стола, и я машинально перелистываю журналы. Все те же бесконечные рекламы, украшенные стандартными девушками, статейки, прославляющие американский уклад жизни. Я бросаю журнал и, обращаясь к Петрову, спрашиваю, что идет в театрах Лос-Анджелеса. Но, оказывается, в Лос-Анджелесе нет ни одного театра! Театры здесь заменены несколькими сотнями, в большинстве мелких, кино.
На мой вопрос относительно наличия в городе библиотек получаю поразительный ответ: библиотек как таковых фактически нет. Есть библиотеки при различных привилегированных клубах для членов этих клубов, а население должно или покупать книги, или брать их для прочтения в лавочках. Петров здесь же поясняет:
— Каждый лавочник, а в особенности бакалейщик, имеет несколько десятков книг, которые он за три-пять центов дает читать своим постоянным клиентам.
На вопрос, что это за книги, он отвечает:
— Это в основном приключенческая и детективная литература о различных сыщиках, преступлениях и так далее.
Что может почерпнуть американская молодежь из всей этой стряпни? Кому и для чего нужна вся эта чепуха, прославляющая погоню за личным обогащением и насилие, воспитывающая примитивные вкусы, развращающая и коверкающая нравы?
Мои размышления прерывает клерк, который докладывает, что «сам шеф» хочет видеть господина капитана. Сопровождаемый Петровым и клерком, я прохожу за барьер и, миновав ряд столов, вхожу в кабинет.
За большим полированным письменным столом в просторной комнате, уставленной шкафами по стенам и увешанной какими-то расписаниями и рекламными проспектами, прямо против двери сидит очень плотный пожилой человек в сером костюме. Седые волосы бахромкой окружают большую розовую лысину, холодные глаза, окруженные морщинами и большими мешками, из-под кустистых иссиня-черных бровей пристально смотрят мне в лицо. В углу рта торчит дорогая сигара.
Целую минуту длится глубокое молчание, нарушаемое только мягким жужжанием вентилятора. Наконец «шеф» вынимает изо рта сигару и привстает, его толстое, прорезанное глубокими складками, чисто выбритое лицо немного морщится, что, очевидно, должно изображать любезную улыбку, он протягивает руку и здоровается. Его голос хрипл и отрывист. Когда он говорит, складывается впечатление, что он выстреливает отдельные слова, безбожно расправляясь с их окончаниями. Я отвечаю на приветствие и на секунду ощущаю в своей руке толстую, холодную руку, унизанную дорогими перстнями.
Затем я сажусь и приготовляюсь выслушать то, что мне хочет сказать «сам шеф». Клерк со стенографической тетрадью в руках и Петров остаются стоять, им не предложено сесть. Продолжая внимательно разглядывать меня, «шеф» спрашивает, откуда и куда идет судно, будет ли оно принимать груз в Америке и если будет, то где и какой, справляется, как прошло плавание и как обслуживают судно агенты. Я отвечаю, недоумевая в душе, для чего ему понадобилось спрашивать все это лично у меня, тогда как все это он мог узнать из доклада любого своего агента. Продолжая рассматривать меня, он спрашивает о том, какие суда еще идут вместе с нами и где они. Я называю суда, указав на то, что «Кальмар» и «Барнаул» еще в море и в ближайшие дни придут в порт. Мне уже начинает надоедать этот бессмысленный разговор и откровенное разглядывание.
«Шеф», очевидно поняв мое настроение, снова морщит свое лицо в подобие улыбки и спрашивает, как мне нравится Америка. Скрывая раздражение, я отвечаю ему, что Америка вообще мне нравится, но, к сожалению, мне не нравятся некоторые американские порядки, и смотрю на часы.
— О да! О да, — говорит поспешно «шеф», — я вижу, вы спешите. Еще один вопрос. Когда вы думаете покинуть порт?
Я называю предполагаемую дату, и он, обернувшись к настенному табель-календарю с неизменным изображением длинноногой девушки, делает пометку у названного мною числа. Затем мы прощаемся, причем «шеф» выражает свое удовольствие знакомством с «господином русским капитаном». Я отвечаю тем же и в сопровождении клерка и Петрова покидаю кабинет.
Через пять минут мы с Петровым идем по улице, залитой ослепительным солнечным светом. Кругом толпятся люди всех цветов и оттенков кожи, одетые то очень бедно, то с претензией на роскошь; снуют разномастные автомобили; шум и говор покрывают все вокруг.
Однако для чего пригласил меня к себе «шеф» агентства? Только ли для того, чтобы задать мне несколько пустых вопросов? Пожалуй, нет. В чем же дело?
Тщетно ломаю себе голову, так и не находя ответа, как вдруг хриплый и унылый голос прерывает мое раздумье. Огромный негр, страшно худой, с совершенно седой курчавой головой, в донельзя потрепанной одежде, стоит у крыльца дома и протягивает к нам руку, в которой зажата замусоленная спичечная коробка.
— Господин, — говорит он, — купите у бедного негра спички, это самые лучшие спички в Америке.
Очевидно, он давно стоит на солнцепеке, тщетно пытаясь продать свои спички. Вынув из кармана долларовую бумажку, я протягиваю ее старику и говорю:
— Ступайте, приятель, и подкрепитесь. — И, вложив бумажку ему в руку, поворачиваюсь и отхожу.
Мы начинаем спускаться по довольно невзрачной улице к гавани. На одном из углов — примитивно расписанный китайскими иероглифами небольшой дом, над входом изображение красного дракона, смонтированного из неоновых трубок. Такая же надпись гласит: бар «Красный дракон».
Я предлагаю зайти выпить бутылку лимонада. В городе очень жарко.
Петров усмехается:
— Хотите посмотреть на это заведение? Зайдемте, только сейчас ведь еще день, вечером здесь картины, конечно, интереснее.
Входим в низкое, пропахшее пивом и табачным дымом помещение, подходим к стойке, садимся на высокие табуреты и заказываем лимонад со льдом. С интересом оглядываюсь. Посетителей мало. За двумя столиками сидят компании американских моряков в окружении проституток, одетых с жалкой претензией на роскошь. Все уже под хмельком, и разговоры прерываются взрывами бурного хохота. Пока мы медленно пьем обжигающе холодный напиток, в ближайшей компании вспыхивает ссора. После ряда крепких выражений с оглушительным грохотом падает на пол опрокинутый столик, и высокий белокурый матрос с очень юным лицом, искаженным злобой и алкоголем, со всего размаха ударяет толстую, небольшого роста, полупьяную женщину, которая со страшным визгом падает на пол, разражаясь страшной бранью. Второй моряк, такой же молодой, бросается на обидчика, и на осколках разбитых бутылок и тарелок завязывается драка.
Не допив лимонад и быстро расплатившись, мы выходим из «бара» и через десять минут уже несемся на катере по каналу к входу в гавань. А еще через десять минут я поднимаюсь на борт «Коралла».
Два последующих дня проходят довольно однообразно; на берег я не съезжаю. Все дни и вечера заняты подсчетом уже теперь окончательно сложившейся схемы нового добавочного парусного вооружения. Согласно плану предстоит сшить девять парусов, которые в комбинации с брифоком, стакселями и кливерами должны превратить нашу шхуну в некое подобие фрегата с прямым вооружением. Работа очень большая, и выполнить ее придется почти полностью своими силами. Парусина у нас на борту имеется, так же как имеются гардаманы, иголки и парусные нитки. Навык у команды уже есть, так как все члены команды принимали участие в пошивке нового брифока взамен порванного «белым шквалом» в Карибском море.
О моих планах все члены команды знают давно, большинство из них принимало участие в обмерах, которые мне были необходимы для составления схем. Совместно с Александром Семеновичем, Александром Ивановичем, Сергеевым и Шарыгиным уже точно подсчитано количество и размеры блоков и троса, необходимых для такелажа новых парусов. Почти вся команда с нетерпением ждет начала работ, при помощи которых можно сделать «Коралл» еще более быстроходным, чтобы побить «Кальмар» в скорости хода под парусами и, таким образом, выиграть у него последний, еще не выигранный пункт соревнования. Но я все еще медлю. Сейчас мне крайне необходима достаточная площадь для того, чтобы произвести окончательную разметку и покройку новых парусов. Палуба для этой цели слишком мала, и единственная надежда на представителя Амторга, при помощи которого я хочу добиться удобного помещения для кройки парусов. Пока же я спешу закончить схемы.
Матросы работают днем по обтяжке такелажа и выравниванию рангоута, ослабленных долгой лавировкой против ветра. Вечерами собираются на палубе, слушая радио, или ходят на шлюпке в гости на стоящие невдалеке китобойцы.
Всех очень беспокоит длительное отсутствие наших спутников по долгому переходу — «Барнаула» и «Кальмара», и каждое судно, показавшееся на далеком горизонте из-за туманного очертания острова Сан-Клементе, вызывает длительные разговоры на тему: наши это или не наши. Но судно приближается, и сомнения исчезают, уступая место прежнему беспокойству. Большей частью это какие-нибудь военные американские суда, которые беспрестанно уходят и приходят, становясь на якорь в соседней с нами гавани.