Наконец, 25 августа около 16 часов очередной корабль оказывается «Барнаулом». Во все глаза вглядываемся в горизонт, ожидая появления «Кальмара», но на далекой, подернутой дымкой черте горизонта никто не показывается. «Барнаул» идет один. Вот он проходит ворота гавани, поворачивает вправо и с грохотом отдает якорь.
Дождавшись, когда от борта «Барнаула» отойдет полицейский катер, я на шлюпке направляюсь к «Барнаулу». Со стоящей неподалеку «Касатки» семафором просят подойти, подворачиваем и, приняв на борт капитана «Касатки» Ходова, продолжаем прерванный путь.
Федор Леонтьевич, так же как и я, очень встревожен отсутствием «Кальмара», и мы все гадаем, что это значит. Шлюпка подходит к высокому борту «Барнаула», и мы по качающемуся штормтрапу поднимаемся на палубу. Через несколько минут в кают-компании «Барнаула» получаем ответ на волнующий нас вопрос о судьбе «Кальмара».
Владимир Петрович Зеньков объясняет, что на «Кальмаре» вышла из строя машина, и он после длительной лавировки против свежего встречного ветра вынужден был с наступлением штиля лечь в дрейф. К этому моменту «Барнаул» находился уже в ста двадцати милях впереди него и также лег в дрейф, ожидая исправления машины «Кальмара». После двухсуточного ожидания выяснилось, что если «Барнаул» сейчас же не тронется в путь, то ему не хватит угля для того, чтобы дойти до порта, к тому же «Кальмар» сообщил, что он снова начал лавировку против начавшегося ветра и что его машина почти готова. Тогда «Барнаул» снялся с дрейфа и пошел в Сан-Педро, условившись с «Кальмаром», что и во время стоянки в порту он будет в определенные часы слушать его по радио.
Через час, поделившись впечатлением о переходе, мы с Ходовым покидаем «Барнаул» и направляемся на свои суда.
«Кальмар» прибыл 27 августа, и с его приходом встал вопрос о дальнейшем маршруте судов. Первоначально предполагалось идти вдоль берегов Северной Америки в глубь залива Аляски, до скалистого острова Кадьяк, оттуда по Берингову морю вдоль Алеутской гряды к берегам Камчатки, в порт Петропавловск. Но наш рейс из-за бесконечного «ремонта» в Колоне и предполагаемого ремонта здесь очень затянулся, и мы должны будем войти в воды залива Аляски и Берингова моря уже глубокой осенью и попасть в весьма неблагоприятные условия плавания.
Сильные встречные ветры и частые штормы исключат возможность нормального плавания под парусами, а большой надежды на мотор ни у меня, ни у Мельдера нет. Единственно правильным путем для парусных судов в условиях осенних погод является путь, неоднократно проверенный сотнями парусных судов: от берегов Калифорнии с попутным Калифорнийским течением до зоны постоянных ветров — пассатов и далее до Гавайских островов. Оттуда зоной пассатов до Бонинской гряды и далее, постепенно склоняясь к северу, к берегам Южной Японии, через Корейский пролив в Японское море и Владивосток.
На последнем этапе от Бонинской гряды этот маршрут может быть изменен; мы можем пойти проходом через Сангарский пролив между японскими островами Хонсю и Хоккайдо.
Поскольку наш первоначальный маршрут был утвержден и являлся единственно возможным для «Барнаула» и китобойных судов, имевших недостаточный для больших переходов через океан запас топлива, то, чтобы избрать другой маршрут хотя бы для части судов, нужно было иметь обоснованное решение.
Вопрос о выборе маршрута пока что оставался открытым. На очередь был поставлен ремонт «Коралла» и «Кальмара». По нескольку раз в день на «Коралле» стали появляться агенты различных фирм, чтобы осмотреть судно и определить объем ремонтных работ.
Некоторые из них подходят к борту на обтекаемых, похожих на торпедные, катерах; другие — на шикарных, блестящих медью и бронзой, закрытых лимузинах с шелковыми занавесками на иллюминаторах; третьи — на старинных ободранных катеришках, подолгу чихающих и распространяющих зловоние отработанных газов, когда их заводят у борта. Один агент подошел даже на страшно потрепанном военном десантном боте, причем сам, в единственном числе, представлял всю команду. Все агенты неизменно привозят с собой роскошные проспекты своих фирм и многокрасочные, обильно уснащенные самыми заманчивыми обещаниями визитные карточки. Правила рекламы, без которой нет бизнеса, действовали непреложно.
Наконец, соглашение с фирмой, которая будет производить ремонт, достигнуто. За нами придет буксирный пароход, который и отведет нас в Лонг-Бич для постановки на тележку. Там же, на берегу, на территории завода мы сможем произвести покройку парусов.
Лонг-Бич
Около полудня 29 августа на катере подходит лоцман и предлагает сняться с якоря и идти в Лонг-Бич, где около входа во внутреннюю гавань нас должен встретить буксир. Мы не заставляем себя долго ждать и через десять минут уже направляемся в ворота мола, отделяющего гавань Сан-Педро от следующей гавани.
Эта гавань далеко не так пустынна, как гавань Сан-Педро. На якорях здесь стоит большая группа военных кораблей. По мере нашего приближения можно различить их типы: в большинстве это легкие и тяжелые крейсеры последних лет постройки, их около десятка, несколько крупных эскадренных миноносцев и громадный линейный корабль типа «Айова». Наш курс лежит мимо эскадры. Приближаемся со стороны кормы к первому кораблю. Это легкий крейсер, такой же, как и тот, который едва не прекратил наше плавание в туманную ночь в Северном море. Около нашего флага замер с фалами в руках Гаврилов. Мы здесь в гостях и обязаны первыми приветствовать военные корабли хозяев.
На американском крейсере около флага никого нет, вдоль поручней левого борта толпятся матросы, с любопытством рассматривающие парусный корабль под советским флагом. На многоярусном мостике крейсера виднеется группа офицеров, также в бинокль рассматривающих нас. Крейсер все ближе и ближе. Когда наша корма равняется с его кормой, я киваю Александру Ивановичу, он подносит к губам свисток, и резкий звук его раздается над гаванью. Сейчас же, послушный свистку, медленно ползет вниз по флагштоку наш флаг.
На середине флагштока он на секунду замирает и сейчас же, послушный двум коротким свисткам, быстро взлетает вверх. С мостика крейсера раздается ответный свисток. К флагштоку бросается один из матросов, поспешно дергает фал, и звездно-полосатый американский флаг падает вниз и тотчас поднимается вверх.
В это время лоцман командует «лево», и «Коралл», склонившись влево, держит курс на громадное скопление каких-то заржавленных судов, стоящих у такого же заржавленного эллинга. Чуть правее, на берегу, высятся громадные строения Лонг-Бича.
За эллингом начинается довольно узкий канал, идущий в глубь материка. Никакого буксира не видно, и лоцман, что-то недовольно ворча, направляет шхуну в канал. В непосредственной близости от входа через канал, на двух понтонах, переброшен железный горбатый мост, по которому непрерывным потоком мчатся автомобили, велосипедисты и спешат пешеходы. Лоцман дает самый малый ход и просит дать гудок тифоном.
Очень медленно мы приближаемся к мосту, и когда до него остается не более ста метров, движение прекращается, и мост, разделившись посередине, двумя половинками отводится в стороны, открывая, как створки ворот, довольно узкий проход. Прибавляем ход и двигаемся вперед. С берега, где около закрытых шлагбаумов быстро собирается множество машин и толпа пешеходов, несколько юношей и девушек машут нам руками, выкрикивая приветствия. С неудовольствием оглядывает их высунувшийся из новенькой машины пожилой джентльмен с неизменной сигарой в зубах.
На другом берегу группа рабочих, судя по лицам итальянцы или испанцы, с опаской поднимают вверх руки, сжатые в кулак. Они весело улыбаются.
Все это быстро мелькает мимо, мост остается позади, и, увеличивая ход, мы идем дальше по каналу. Сзади раздается мощный гудок. Большой буксир, догоняя нас, входит в проход между половинками разведенного моста. Однако канал здесь узок, и лоцман продолжает вести «Коралл» вперед.
Справа небольшая площадка, с посаженными на ней пальмами, затем какой-то завод, слева тянутся бесконечные склады. И на площадке, и на свободных местах между складами, и даже на территории завода, во многих местах мы видим какие-то сооружения. На квадратной бетонной основе укреплено подобие нашего украинского «журавля», при помощи которого достают воду из колодца, только здешний «журавль» невелик, всего метра два-три высотой, и сделан из железа. На его свободном конце находится противовес, а от верхнего конца вниз через узкую трубу в землю уходит толстый железный стержень. «Журавль» находится в постоянном движении, то поднимаясь, то опускаясь и двигая по трубе свой стержень.
Здешняя земля богата нефтью, и различные компании бурят скважины и затем ставят на них такие «журавли»-насосы, которые день и ночь перекачивают нефть в трубопроводы. Эти насосы, которые команда «Коралла» прозвала «слонами», очевидно, за железный стержень, напоминающий хобот, окрашены в различные цвета (каждая фирма имеет свой цвет) и в изобилии разбросаны в порту, на территориях заводов, складов, пристаней, пустырей. День и ночь продолжают они работу, равномерно поднимая и опуская свои железные «хоботы».
Наконец канал расширяется, и от него перпендикулярно вправо и влево расходятся два других канала; лоцман поворачивает вправо и замедляет ход. Буксир догоняет нас, швартуется к левому борту, и дальше «Коралл» идет без машины, повинуясь движениям буксира.
Теперь вдоль довольно широкого канала тянутся бесконечные заводы и небольшие верфи. Но, к нашему удивлению, тишина и запустение царят здесь — ни заводы, ни склады, ни верфи не работают. Груды мусора на берегу и запущенные причалы навевают уныние. Только ленивые чайки, важно восседающие на деревянных сваях, стоящих вдоль набережных, поднимаются при нашем приближении вверх и своими печальными криками нарушают тишину.
— Куда он нас ведет? — говорит Каримов. — Здесь совершенно не видно жизни, какой-то мертвый район.
— Посмотрим, что будет дальше, — отвечаю я, — не катать же нас привел он сюда.