компания, вбившая клин между русскими владениями на Аляске и в Калифорнии. Главной целью вновь организованной компании было помешать распространению русского влияния в Калифорнии. В 1816 году в результате происков тех же американских дельцов Баранов, отдавший всю свою жизнь делу развития русских владений в Америке, был смещен. Наконец, в 1840 году форт Росс со всеми сооружениями и прилегающими к нему землями был продан швейцарскому авантюристу капитану Суттеру, перешедшему в мексиканское подданство. После ухода русских из Калифорнии сюда пришли американцы, изгнавшие отсюда испанцев и мексиканцев.
Сейчас от форта Росс остались только палисад и церковь, сильно поврежденные землетрясением 1906 года. В бинокль обшариваю окрестные бухточки. Где здесь остатки форта Росс? На каком мысу, над деревянным палисадом укреплений, развевался русский флаг? Не найдя ничего, я опускаю бинокль и поворачиваюсь к другому борту. Слева, прямо на юг, тянется застроенный виллами, курзалами и другими увеселительными заведениями «Океанский пляж» — место отдыха и купаний жителей Сан-Франциско. Смотрю вперед — туда, где расстилается позолоченная солнцем необозримая гладь океана.
Один за другим остаются позади буи фарватера, и впереди уже виднеется силуэт лоцманской яхты. Сейчас она не лежит беспомощно в дрейфе, свежий северо-восточный ветер свистит в наших снастях, и лоцманская яхта лавирует против ветра, удерживая свое место около подходного буя. Когда мы приближаемся к ней и стопорим машину, яхта ложится в дрейф и спускает шлюпку. Лоцман прощается, желая удачи и спокойного плавания, и «Коралл», поставив все паруса, устремляется вперед вслед за опускающимся все ниже и ниже солнцем.
Среди океанских просторов
В предвечерней дымке тонут, скрываясь за кормой, белые вершины Сьерра-Невады, берега «Солнечной Калифорнии». Передо мной огромная богатая страна, в течение многих тысячелетий являвшаяся колыбелью ныне почти истребленных краснокожих народов, смелых охотников, твердых и мужественных людей.
Берег совершенно скрывается в дымке. Чуть накренясь, под всеми парусами, «Коралл» быстро рассекает темно-зеленую воду. Заходящее солнце, опускаясь за ровную чистую линию горизонта, пронизывает золотистым светом гребни небольших волн, гонимых пятибалльным ветром, и окрашивает в оранжевый цвет крылья нескольких чаек, парящих над нами.
Немного правее нас, направляясь в океан, идет небольшая яхточка типа швербота. Она легка на ходу и быстро нагоняет нашу тяжело груженную шхуну. Несколько мужских фигур в клеенчатых желто-коричневых плащах, сидя на наветренном борту, смотрят в нашу сторону. Вскоре яхта обгоняет нас, направляясь в океан, очевидно, это одна из тех яхт, на которых время от времени яхтсмены выходят в океан, чтобы получить право на зачисление в яхт-клуб Сан-Франциско.
Яхт-клуб Сан-Франциско стоит того, чтобы о нем рассказать особо. Это богатое привилегированное учреждение, имеющее свои пристани, здания и т. д. Правила приема в яхт-клуб на первый взгляд довольно просты. Но это только на первый взгляд. Один из пунктов решает все. Пункт этот гласит: членом яхт-клуба может быть тот, кто на своей яхте дойдет до Гавайских островов.
Казалось бы, в этом нет ничего особенного. Построй небольшую, но прочную яхту, сходи на Гавайи, и все в порядке. Но оказывается, что это не так просто. До Гавайских островов более двух тысяч миль, и нужно, следовательно, построить достаточно мореходное судно и обеспечить его всем необходимым на такой переход. Уже только для этого нужно много долларов. Но это еще не все. Течение и постоянные ветры имеют направление от Сан-Франциско к Гавайским островам, и яхта, сравнительно легко достигающая цели своего путешествия, вернуться без посторонней помощи не может. На обратный путь ей потребовалось бы от двух до трех месяцев, так как все время нужно лавировать против ветра и течения. А это практически невозможно, так как маленькая яхточка не может вместить запасы продовольствия и пресной воды на такое длительное плавание. А буксировка яхты от Гавайских островов до Сан-Франциско или перевозка ее на палубе парохода стоят очень дорого и доступны, конечно, только для очень богатых яхтсменов. Это и определяет состав членов яхт-клуба Сан-Франциско, доступ в который, таким образом, чрезвычайно ограничен.
Правда, в Сан-Франциско есть яхт-клубы, куда доступ значительно легче.
Солнце опускается за ровную чистую линию горизонта, и в наступающей темноте ярко вспыхивают огоньки звезд. Наступает первая ночь «пути домой», как называет переход через океан команда. Несмотря на то, что команда устала за день, на втором трюме, на покрытых брезентом и прочно укрепленных бухтах сизальского троса, весело и людно. Звенит мандолина, мягко рокочет, аккомпанируя ей, гитара, раздаются смех и шутки. Вот чей-то голос запевает:
Ревела буря, дождь шумел…
— и сразу несколько голосов подхватывают песню:
Во мраке молния сверкала,
И беспрерывно гром гремел…
А кругом расстилается безбрежная, бесконечная даль самого большого на земном шаре Тихого океана.
Своим названием он обязан знаменитому мореплавателю Фернандо Магеллану, который в поисках пути в Индию в 1520 году обогнул Америку с юга и впервые пересек Тихий океан. В продолжение большей части своего пути до Филиппинских островов экспедиция Магеллана шла пассатами при устойчивой тихой погоде. Это и послужило для Магеллана основанием назвать океан «Тихим». Однако на просторах этого «тихого» океана к северу и югу от полосы пассатов бушуют страшнейшие штормы, и даже самую область пассатов, вблизи от Азиатского материка, пересекают ураганы, достигающие исключительной силы и носящие местное название тайфунов.
От берегов Родины нас отделяет еще более семи тысяч миль, но это уже океан, омывающий родные берега, и поэтому команда весело смотрит вперед. Мы идем домой — это главное, и это доминирует над всем в нашем сознании.
Двадцать второго сентября, около 16 часов, уточнив свое место, поворачиваем градусов на 20 на юг, стремясь скорее достичь зоны пассатов, для того чтобы полностью использовать их силу.
Вместе с нами поворачивают на юг и семь больших серо-коричневых чаек-фрегатов. Со вчерашнего дня они совместно с нами пересекают океан. Фрегаты, распластавшись в воздухе, или парят у нас за кормой, или далеко улетают вперед и там — за горизонтом — садятся на воду. Кажется, что наши спутники покинули нас. Однако немного погодя далеко по курсу на воде видны какие-то темные комочки. А когда шхуна подходит ближе, громадные, красивые в своем свободном движении птицы расправляют могучие метровые крылья, делают разбег, пеня воду лапами, и отделяются от воды. И вскоре все семь фрегатов бесшумно рассекают воздух, то неподвижно паря в нем, то молниеносно скользя над самой водой, почти касаясь гребней и точно следуя в своем полете изгибам всхолмленной ветром поверхности моря. На ночь они исчезают, но около 10 часов утра появляются снова. Теперь они вместе с нами повернули в пассаты.
Команда быстро привыкает к своим спутникам и уже называет их своим «воздушным конвоем». Когда «конвой» залетает особенно далеко вперед и поджидает нас, сидя на воде и отдыхая, команда, с рассвета до темноты занятая на палубе пошивкой новых парусов, начинает беспокоиться. И когда птицы появляются вновь, улыбки озаряют усталые лица.
— «Конвой» произвел глубокую разведку пути впереди, — смеется Гаврилов, — честное слово, приятно идти, когда знаешь, что водный район по курсу внимательно исследован семью парами глаз.
Да каких глаз! Фрегат высоко парит в воздухе, но вот неуловимое движение длинных, узких, как ножи, крыльев, и он камнем падает вниз, чуть касается воды и снова взмывает высоко вверх, сделав глотательное движение. Маленькая рыбка, замеченная с большой высоты, поймана — и фрегат позавтракал. Чтобы «конвой» не отстал, команда подкармливает его, бросая за борт куски хлеба, не обращая внимания на ворчание Быкова, заявляющего, что он не обязан выпекать хлеб для пернатого населения всего Тихого океана.
— А если появится еще акула, — ворчит он, — что ж, вы будете ей целыми буханками хлеб кидать, а я все пеки, и помощников нет.
— Если появится акула, мы тебя целиком вместо буханки бросим, — отвечает Рогалев, — на что нам кок, которому куска хлеба для морской птицы жалко. Да и что это за хлеб? Бросаешь его, а сам краснеешь, перед птицей совестно.
Быков пытается обидеться за незаслуженный намек на низкое качество хлеба, заявляя, что лучше бросить такого пустомелю, как Рогалев. Но у того сейчас же находятся союзники, и, безнадежно махнув рукой, Быков уходит на камбуз. Ему, конечно, не жаль хлеба, и он сам потихоньку весьма щедро прикармливает крылатых «конвоиров», но поворчать при виде выбрасываемого за борт хлеба он считает своей обязанностью.
На третий день фрегаты послужили причиной внеочередного вечера вопросов и ответов.
Когда команда, свободная от несения вахт, как обычно, перед сном собралась на втором трюме и в вечерней темноте раздавались смех и шутки, я, закончив определение места судна по высоте звезд, зачем-то спустился на палубу.
— Борис Дмитриевич! — окликнул меня Буйвал. — Здесь имеется несколько разных мнений относительно привычек и жизни наших воздушных «конвоиров», я в этом не сведущ, прошу вашей помощи.
Через минуту я уже наверху, на штабеле бухт сизальского троса рассказываю все, что знаю о жизни чаек.
Незаметно разговор переходит на другие темы. Вспоминаем последний порт, в котором мы были, — Сан-Франциско.
— Много непонятного в жизни и привычках американцев, — говорит неожиданно Решетько.
— Ты бы лучше рассказал, как ты «непонятное» в Сан-Франциско на улице смотрел, — насмешливо произносит Гаврилов.
— Расскажи-ка, Дмитрий, расскажи, — подхватывает Пажинский.
— Ну что пристали, — недовольно отзывается Решетько, — и расскажу.