— Сейчас можно, — сообщает он, — пройти в контору агентства, это очень близко, после чего поехать на судоремонтный завод, заказать реи и заглянуть на склады, чтобы отобрать нужные блоки и тросы.
Я прошу немного обождать — мне хочется посмотреть, как начнет работать водолаз, и Дэвидс охотно соглашается.
Водолаз приготавливается к погружению. Это японец, молодой и стройный, с сильно развитой грудной клеткой и рельефно очерченной мускулатурой. Он быстро сбрасывает с себя комбинезон и, оставшись в одних трусах, надевает на спину некое подобие ранца с трубками, идущими к небольшой легкой маске, прикрывающей нос и рот и оставляющей глаза и все остальное лицо открытыми. Затем он укрепляет на голове лампочку, вроде употребляемых нашими шахтерами, скатывает и закладывает в уши комочки ваты, пропитанной каким-то маслом, и осторожно спускается со шлюпки в воду. Погрузившись по горло, он отталкивается руками от шлюпки и исчезает под водой. Взбаламученная его движениями вода быстро успокаивается и снова делается сине-голубой и прозрачной, пронизанной золотистыми нитями косых солнечных лучей.
Проходит почти пять минут, и ничто не выдает присутствия человека под водой. Огромная розовато-лиловая медуза, шевеля длинной бахромой своих щупальцев, безмятежно плывет в воде под самой поверхностью, стайка небольших рыбок, длинных и узких, мелькает немного ниже ее черными быстрыми тенями. Все спокойно.
Наконец вода немного «вскипает», расступается, и над поверхностью показывается черноволосая голова. Два-три взмаха руками, и, опершись о корму шлюпки, водолаз поднимается в нее и садится на банку. Медленно отстегивает он маску и что-то диктует своему спутнику, пожилому японцу. Тот записывает. Потом водолаз снова надевает маску, берет щуп (прибор для измерения зазоров) и погружается в воду. Оставив Александра Ивановича наблюдать за его работой, вместе с Дэвидсом направляюсь на берег в контору агентства.
Выйдя на набережную, поворачиваем влево вдоль бухты. Справа высокий бетонный забор, за которым здание городской электростанции. Слева — большие склады, стоящие около причала. Быстро минуем их, и перед нами открывается следующая гавань. Она тоже пуста, как и та, где стоим мы. Только около самой набережной стоит обрубок судна, задняя кормовая часть какого-то танкера. Линия отрыва передней его части обращена к набережной и представляет собой хаос подрезанных автогеном, изуродованных частей судового набора.
Заметив мои внимательные взгляды, Дэвидс поясняет:
— Жертва последней войны. Передняя часть оторвана взрывом торпеды.
— Почему же он стоит здесь?
— Будем разбирать на металл. Сейчас завод занят другими работами, но потом придет и его очередь, — отвечает Дэвидс, и мы идем дальше.
Минуем еще одну гавань и поворачиваем вправо, пересекая наискось небольшой сквер. Здесь уже встречаются люди. Несколько рабочих в синих комбинезонах и потрепанных шляпах возятся около открытых дверей склада, за их работой с завистью наблюдает несколько одетых в такие же комбинезоны людей, сидящих под развесистым цветущим кустом в сквере. Они сегодня не имеют работы, и им остается смотреть, как зарабатывают доллары другие.
Мы проходим по дорожке недалеко от них. Все они очень загорелые и очень худые. Большинство из них — южане с черными курчавыми волосами, может быть мексиканцы или итальянцы, но двое, вероятно, японцы или филиппинцы. Немного дальше, ничком, положив голову на руки, лежат двое. Волосы у одного из них тоже черные, у другого пышная рыжая шевелюра.
Миновав сквер, выходим на людный перекресток и, сделав несколько шагов, останавливаемся перед застекленной толстым стеклом дверью. Дэвидс толкает ее, и мы входим в агентство.
Громадная комната, уставленная множеством столов, занимает угол здания. Большие зеркальные витрины, выходящие на две улицы, прикрыты снаружи парусиновыми навесами. Ровно гудят вентиляторы, но в комнате душно. Множество клерков, сидящих за столами, принадлежат к самым различным национальностям: здесь и белые, типичные американские клерки, и темноволосые уроженцы юга Европы, и какие-то неопределенного цвета кожи люди, вероятно метисы, но больше всего здесь японцев и китайцев. К моему удивлению, за некоторыми столами вижу женщин.
Лавируя между столами, «под перекрестным огнем» любопытных взглядов, украдкой бросаемых на нас, подходим к большому столу, стоящему почти посредине комнаты. За столом, заваленным многочисленными бумагами, сидит полный пожилой мужчина со смуглым лицом, с короткими, вьющимися черными с проседью волосами, в полосатой рубашке, расстегнутой на груди. Пиджак и галстук висят на спинке его стула. Это глава агентства. Дэвидс представляет нас друг другу. Глава агентства привстает, протягивает толстую смуглую, в каких-то нелепых перстнях руку, поросшую на суставах пальцев и тыльной части кисти густыми черными волосами, и приглашает садиться.
— Как ваше плавание, господин капитан? — неожиданно тонким голосом спрашивает он.
Я отвечаю, что все нормально, он кивает головой и продолжает:
— Я видел ваши требования, все будет сделано. Деньги привезут прямо из банка на судно около трех часов. Вам придется лично принять их.
Я отвечаю, что в назначенное время буду на борту судна. Он снова кивает и говорит, обращаясь к Дэвидсу:
— Сейчас проедете на завод относительно заказа, поданного господином капитаном. Я уже связался по телефону, и завод берет заказ.
Около нас неслышно вырастает фигура клерка-японца с мерительным свидетельством «Коралла» в руках. Низко склонившись, он протягивает его мне.
— Все в порядке, Джо? — спрашивает Дэвидс.
— О да, сэр, — отвечает, склонившись, японец.
Я беру свидетельство и поднимаюсь.
— Желаю хорошего отдыха, господин капитан, — приподнимается, протягивая руку, глава агентства.
Я благодарю, и мы с Дэвидсом направляемся к выходу, вновь провожаемые любопытными взглядами. Напротив дверей стоит небольшая открытая машина. Шофер-китаец, в форменной куртке и фуражке, распахивает дверцу.
Машина быстро несется по узким уличкам, непрерывно сигналя. Мимо мелькают дома, небольшие скверики и бесчисленные магазины. Постройки легкие, одно- двухэтажные, очень редко попадаются дома в три-четыре этажа. Это здания правительственных учреждений и отделений американских фирм. Очень часто попадаются небольшие скверы. Зелени вообще много. Пестрая толпа южного города наполняет улицы. Особенно много японцев, китайцев, филиппинцев, малайцев, индонезийцев, аннамитов. Белых значительно меньше. Встречаются мексиканцы и испанцы. Негров совсем немного.
Гонолулу — большой портовый город. Его население 245 тысяч человек, в то время как население всего острова Оаху 347 тысяч человек. Население же всего архипелага равно 494 тысячам человек. Таким образом, половина населения архипелага сосредоточена в Гонолулу.
Очень скоро мы выезжаем на шоссе, огибающее бухту и направляющееся в сторону Даймонд-Хилла. После Калифорнии здесь поражает малочисленность автомобилей. За все время, пока мы лавируем по улицам города, их встретилось не больше десятка. Минут пять едем по шоссе, затем крутой поворот вправо, и впереди возникают невысокие длинные постройки завода. Из-за них торчат мачты эскадренных миноносцев, стоящих в плавучих доках.
Около ворот шофер останавливает машину и, выскочив, открывает дверцу. Мы выходим и, миновав подобие проходной, заходим в контору завода. Здесь царит невообразимый хаос. Масса людей что-то кричит, мечется из угла в угол, на столах трещат счетные машинки, валяются бумаги, рулоны чертежей. Кто-то с кем-то спорит во весь голос, кто-то кого-то распекает. Немного огорошенный этим шумом, я замедляю шаг, но Дэвидс спокойно двигается вперед и, склонившись к одному из немногих молча работающих клерков, что-то спрашивает. Что именно, в общем гвалте разобрать невозможно. Тот отвечает, Дэвидс оборачивается, кивает мне и идет дальше. Через несколько минут, выйдя из помещения, он говорит:
— Босс на плавучем доке. Пойдемте. — И мы, огибая небольшие здания цехов, направляемся к плавучим докам.
Плавучий док только что поднял из воды очередной эскадренный миноносец, и его палуба еще блестит от воды. Группа рабочих, в большинстве желтокожих, со скребками и стальными щетками в руках уже устремляется к днищу поднятого корабля, с которого свисают водоросли, перемежающиеся с целыми колониями ракушек. Рядом, в соседнем доке, стоит уже готовый к спуску на воду корабль. Его корпус очищен и заново окрашен. На месте, где когда-то стояла артиллерия и торпедные аппараты, натыканы многочисленные зенитные автоматы. Теперь мне делается ясным смысл производящихся здесь работ.
Эскадренные миноносцы серий постройки 1937–1939 годов, длительное время в течение войны и после нее стоявшие на консервации, приводятся в порядок, а их вооружение — пушки и торпедные аппараты — заменяется зенитной артиллерией. Эсминцы превращаются в сторожевые корабли противовоздушной обороны.
Дэвидс просит меня обождать и отважно пускается по мокрому доку, перепрыгивая через огромные лужи. Ждать мне не хочется, и я направляюсь за ним следом. Однако двигается он, несмотря на свой преклонный возраст, довольно быстро, и я догоняю его только под кормовым подзором, около громадных бронзовых винтов поднятого на доке эсминца, возле небольшой кучки горячо спорящих людей в комбинезонах. Дождавшись конца спора, Дэвидс окликает одного из них, и через минуту человек в комбинезоне так же горячо спорит, только теперь уже со мной, пытаясь доказать мне все преимущества толстостенных труб перед тонкостенными. Однако я остаюсь при своей точке зрения, и мы, выбравшись из дока, направляемся на заводской склад.
Из множества предложенных труб выбираю нужные, и, поспорив еще о местах сварки, «босс» наконец окончательно принимает заказ, заявив, что в пятницу утром реи будут на борту «Коралла». Теперь уже я пытаюсь поспорить, чтобы выторговать хотя бы еще один день, но из этого ничего не выходит, и, окончательно условившись на 9 часов утра в пятницу, мы направляемся к машине. Возвращаемся в город и неподалеку от конторы агентства, отпустив машину, заходим в склад.