Наконец Дэвидс, очевидно, дозвонился и начинает объяснять сложившуюся ситуацию. Указав, что без перевода денег «Коралл» выпущен из порта не будет, и ответив, очевидно, на недоуменный вопрос представителя Амторга, что есть такие указания, он называет примерную сумму перевода, затем, сказав:
— С вами сейчас будет говорить русский капитан, — протягивает трубку мне.
Я излагаю события так, как их себе представляю, и прошу ускорить оформление перевода.
— Все возможное для ускорения перевода денег будет сделано, — говорит в заключение представитель Амторга, — но вряд ли это можно закончить раньше понедельника. Сегодня пятница, воскресенье нерабочий день. Да, очевидно, только в понедельник.
Закончив переговоры и попрощавшись с Дэвидсом, медленно иду на судно. Сейчас нужно ждать, а это очень трудно, когда уже настроился на выход и знаешь, что каждый бессмысленно потерянный день отодвигает час возвращения домой.
На судне по-прежнему кипит работа, часть парусов уже прикреплена к реям.
— Сегодня к ужину закрепим все паруса, — заметив меня, говорит Александр Семенович, — скорей бы их опробовать. Как дела?
Я отвечаю, что выход может состояться не раньше второй половины дня в понедельник или, всего вернее, во вторник утром. Такое сообщение энтузиазма не вызывает, и команда, молча слушавшая наш разговор, угрюмо расходится по местам. Настроение у всех, конечно, подавленное.
Томительно тянутся дни вынужденного простоя. С утра до ночи возится команда на борту судна, стараясь хотя бы усиленной работой скоротать время. Вечерами, собравшись на палубе, матросы и мотористы ведут бесконечные разговоры о доме, об ушедшем «Кальмаре» и вполголоса поругивают американские порядки. На берег почти никто не ходит, всем уже надоел этот город и хочется скорее в море. В субботу вечером к нам приходят гости: несколько русских и филиппинских семей из ближайшего к Гонолулу селения. Русские эмигранты времен до Первой мировой войны выглядят довольно странно. Женщины в сарафанах и босиком, мужчины в каких-то поддевках и сапогах бутылками. Они долго расспрашивают нас о России, поют старинные русские песни, кое-кто из них даже плачет, вспоминая родные места. Филиппинцы, маленькие черно-коричневые люди, наоборот, очень веселы, они танцуют на палубе с матросами под патефон, много говорят и искренне смеются, когда непонимание языка приводит к неожиданным конфузам. Они засиживаются допоздна и, напившись у нас чаю, долго прощаются, уходя.
Всем надоела затянувшаяся стоянка, и даже никогда не покидавший борта «Коралла» «семнадцатый член команды», Васька, устав от вечного сидения в кубрике, начинает проявлять признаки падения дисциплины и вечерами исчезает в полуразрушенных складах, причиняя немалое беспокойство всей команде, опасающейся за его судьбу.
Наконец, в понедельник, во второй половине дня, Дэвидс сообщил, что все в порядке, деньги переведены, и если русский капитан желает, то может выходить в море тотчас же. Немедленно заказываю свежее продовольствие и извещаю портовые власти о выходе во вторник в 8 часов утра. Все остальное уже давно готово к выходу.
К 8 часам 14 октября заканчивается процедура оформления отхода, и вот наконец долгожданная возможность скомандовать:
— Отдать швартовы!
Не успеваем мы отойти от стенки, как на ней показывается высокая фигура мистера Перкинса. Он машет рукой и кричит:
— Хорошего плавания, капитан!
Я отвечаю ему. Все дальше и дальше отступает причал с группой людей на нем. Две фигуры в белом машут нам руками, это Дэвидс и Перкинс.
— Лево на борт! Полный вперед! — Развернувшись и описав плавную дугу, «Коралл» направляется носом в проход между кокосовыми пальмами.
Миновав буй, немного подворачиваем вправо и ложимся на курс. На палубе суетится команда, снимая чехлы с парусов. Вот все готово, и Александр Семенович командует постановкой. Быстро покрываются парусами мачты, и шхуна, забирая ветер, начинает крениться на правый борт. Останавливаем машину, и в наступившей тишине «Коралл» начинает свой последний, перед приходом домой, переход.
Впереди на горизонте возникает целая цепочка силуэтов. Беру бинокль. Военная эскадра в составе нескольких крейсеров и эсминцев режет нам курс, идя кильватерной колонной и направляясь к смутно темнеющему справа по корме Пирл-Харбору. Немного приводим к ветру и, пройдя под кормой эскадры, ложимся на прежний курс.
Постепенно, покрываясь дымкой, стираются очертания горных вершин острова Оаху на горизонте. Из-под носа «Коралла», трепеща плавниками, взлетает стайка летучих рыб.
Там, за кормой, осталась земля, самой природой созданная для счастья и благоденствия человека, земля, на которой в течение многих веков жил простодушный мирный народ.
Ветер бьет в лицо водяной пылью. Теперь наш путь лежит вперед и вперед, через сияющие дали широких океанских просторов.
Последний переход
Вечером, в день выхода из Гонолулу, мы ложимся по ветру на запад. Теперь этот курс мы будем держать до траверза острова Уэйк, то есть что-то около трех недель. Начинается первая ночь последнего перехода через океан. Никто не хочет идти отдыхать. Настроение приподнятое и слегка торжественное, шуток и смеха не слышно. Люди группками стоят на темной палубе, переговариваясь вполголоса. Кренясь и раскачиваясь на почти попутной зыби, «Коралл» несется в темноте. Чуть поблескивает, разбегаясь серебристыми разводами по воде, узкая дорожка лунного света. Ярко горят созвездия, и теплый ветер слегка посвистывает в такелаже. Вперед, вперед! Это последний переход перед возвращением на Родину.
Довольно всяких экзотик! Вперед — домой, туда, где шумят на ветру раскидистые кедры и сосны, где возвышаются стройные ели и белоснежные березы; туда, где живут и работают родные люди.
С утра следующего дня, едва успевает взойти у нас за кормой огромное солнце тропиков, начинаем подготовку к первой постановке новых парусов. Долго и кропотливо готовились мы к ней, у всех нас, исключая только Сухетского, чья профессия требует «легкой руки», до сих пор еще не сошли мозоли на кончиках пальцев, набитые парусными иглами. Сейчас должно практически решиться, правильно ли все рассчитано и не зря ли мы трудились столько времени.
В 8 часов поднимаем флаг и приступаем к подъему новых рей, начиная с фок-мачты. Когда поднятые паруса наполняются ветром, немного брасопим их, разворачивая реи веером. Поставив новые паруса, мы убираем бермудские фок и грот. Бизань остается. Превращение шхуны с бермудским вооружением в некое подобие клипера закончено. Замечаю время на часах. Точно записываю отсчет лага. Очень интересует вопрос, какую скорость покажет теперь «Коралл».
В течение следующего часа все с напряженным вниманием следят за ходом судна. Одни утверждают, что судно заметно прибавило ход, другие считают, что ход остался тот же, как и был, и все с нетерпением поглядывают на корму. При этом ветре «Коралл», до смены парусов, идя тем же курсом, делал по 6–6,2 узла, сколько же он покажет сейчас? Но вот наконец 12 часов и одновременно с ударами склянки замечаю отсчет лага. Скорость хода 7,4 узла. При таком ветре эта скорость была ранее недостижима. Беру рупор и в напряженной тишине громко объявляю результаты первого часа, поздравляя команду с несомненной победой. С радостным шумом все направляются на обед. Сегодня из-за работ с парусами и захватывающего ожидания результатов даже было забыто предобеденное купание.
Последующие часы приносят примерно такие же результаты: 7,3; 7,6; 7,5 узла. Прибавляем к поставленным парусам грот-стеньги стаксель и апсель. «Коралл» послушно увеличивает скорость еще на три десятых и теперь идет по 7,7–7,9 мили в час. При ветре в пять баллов это рекордные для «Коралла» результаты.
Плавание протекает спокойно. Ровно и туго натянув паруса, пассат быстро двигает нас вперед. Первоначальное расстояние между нами и «Кальмаром», достигшее свыше 700 миль, начинает постепенно уменьшаться. Последний пункт социалистического соревнования выигран, мы явно побиваем по скорости хода своего соперника. Теперь одна мысль владеет всеми — догнать и перегнать. С удивительным старанием правят рулевые, стараясь ни на одну минуту не ослабить давление ветра на паруса, не потерять ни одной десятой мили. Скорее, как можно скорее!
В остальном жизнь входит в рамки больших переходов. Каждую полночь, отмечая в вахтенном журнале пройденное за сутки число миль, Александр Семенович удовлетворенно говорит:
— Еще на сто восемьдесят миль меньше.
Иногда вместо 180 фигурирует цифра 190, и тогда с особенным ударением он подчеркивает:
— Десять миль чистой прибыли.
Работы с парусами очень мало. Ветер дует постоянно, не меняя направления. Спокойное, безмятежное плавание.
Океанская ширь неизменно пустынна, и ни одного дымка, ни одного паруса не появляется на горизонте. Только раз за весь долгий путь, 24 октября, слева по носу показывается силуэт встречного парохода. Он идет контркурсом и немного напересечку нам. Все бинокли идут нарасхват, и на все лады гадаем, кто это и почему он идет здесь, вдали от обычных торговых путей, по которым ходят пароходы. Встречный корабль приближается, и вот уже можно различить, что это большой, окрашенный в темно-серый цвет военный транспорт. Флага он не несет, но совершенно ясно, что корабль американский.
Транспорт также явно заинтересовывается редким в наши дни зрелищем парусного корабля с клиперским вооружением, пересекающего океан, и подворачивает к нам поближе. Расходимся левыми бортами в расстоянии не более одной мили. Полуденное солнце ярко сияет, заливая своим блеском океан и суда. Красный флаг «Коралла» виден, конечно, совершенно отчетливо, но «американец» флага не поднял, и мы расходимся без салюта. В бинокль ясно видно множество людей в защитной форме, толпящихся на палубе и мостике встречного судна. Десятки биноклей направлены в нашу сторону, и, вероятно, не меньшее количество фотоаппаратов усиленно щелкают, снимая нас. Суда расходятся, и скоро только черная точка на горизонте остается от встречного судна. Пропадает наконец и она, и снова пустынна залитая солнцем, всхолмленная широкими валами с белыми гривами грудь океана. И только стаи летучих рыб, то там, то здесь вырывающихся из воды, напоминают, что в глубине океана идет жизнь своя, особая жизнь океанских просторов.