отделяя Восточно-Китайское море от Филиппинского, последние мили которого мы сейчас проходим.
Часов около семнадцати проходим траверз острова. Тридцать три дня не видели моряки земли, если не считать мелькнувшего далеко на горизонте конуса Иводзима. Но очертания близкого берега, покрытого дымкой, смутны и расплывчаты.
Там, за островом Яку, горбом поднимающимся вверх, лежит остров Кюсю, колыбель древнего феодального клана Сацума. Два крупнейших клана оказывали свое мощное влияние на политику Японии еще со времен раннего феодализма: клан Сацума с острова Кюсю и клан Тёсю из юго-западной части острова Хонсю. Эти кланы возглавляли и поворот в японской политике в 1862–1868 годах, приведший к созданию централизованного государства и известный под названием «революции Мейдзи». Представители кланов Сацума и Тёсю получили важнейшие ключевые позиции в новом императорском правительстве. Придерживаясь одинаковых империалистических взглядов, эти кланы в силу исторических и географических условий обращали свои взоры в разных направлениях. Когда одерживал верх клан Сацума, острие японской завоевательной политики направлялось в сторону Южных морей; когда одерживал верх клан Тёсю, японские устремления направлялись на материк: в Китай, Корею, Маньчжурию.
Быстро темнеет. Встречный северо-западный ветер оглушительно свистит в такелаже. Мы идем в Корейский пролив, пересекая самую северную часть Восточно-Китайского моря. Пустынно в некогда оживленном районе. Ни одного судна не встречается на нашем пути. Тщетно ищу обозначенные на карте маяки, до боли в глазах всматриваюсь в вечернюю темноту. Нет, не горят маяки. Пуста и черна глубина темной мглистой ночи. Заметно холодает. Но холод не смущает людей. Рогалев уверяет, что воздух уже другой и что этот ветер наверняка дует от самого Владивостока.
Часов около трех ночи, потеряв надежду увидеть огни маяков после очередного поворота на другой галс, спускаюсь к себе немного отдохнуть. В каюте тепло и уютно. Над столом горит настольная лампа, дробно стучит под палубой динамо. Но не успеваю закрыть глаза, как в дверь стучат.
— Борис Дмитриевич, — раздается голос Ильинова, — Александр Семенович просит вас подняться наверх. Показались какие-то огни.
Быстро, не попадая в рукава, натягиваю ватную куртку, хватаю шапку и выскакиваю на палубу. После света каюты сразу погружаюсь в абсолютно черный мрак ночи. На минуту останавливаюсь, стараясь привыкнуть к темноте. Затем берусь за поручни и поднимаюсь на полуют. Александр Семенович в бинокль внимательно смотрит за корму. Ильинов протягивает мне второй бинокль. На горизонте различаю огни двух каких-то, очевидно маленьких судов, идущих примерно нашим курсом. Их топовые огни сильно раскачиваются, а бортовые, зеленые, по временам исчезают, закрываемые гребнями волн. Кто это может быть? Японские рыбаки или сторожевики? Идут ли они своим курсом или следуют за нами? Это можно установить только путем наблюдений. Пока я разглядываю их, Александр Семенович, наклонившись ко мне, говорит:
— Время ложиться на другой галс.
— Ложитесь, — отвечаю я, продолжая смотреть в бинокль.
Начинается поворот оверштаг. Ночью и при свежем ветре с крупной волной — это довольно трудная операция. Следя за работой, я отрываюсь от наблюдения за далекими огоньками, но вот поворот окончен. Огоньки по-прежнему, только теперь правее нас, движутся вперед. Их курс примерно совпадает с нашим курсом к островам Цусима.
К утру ветер усиливается, и огоньки, отстав от нас, почти скрываются за горизонтом. Когда рассветает, за кормой ничего не видно. Густая мгла скрывает все, и силуэты маленьких судов на горизонте, очевидно, теряются в ней совершенно.
Весь день 16 ноября продолжаем лавировать против ветра. «Коралл» стремительно ныряет носом, принимая целые потоки воды на наветренный борт и глубоко зарывая в воду подветренный. По-прежнему пустынно море, и только перед самым закатом далеко по правому борту встречным курсом проходит японский рыбачий катер. Расстояние велико, и кроме маленького силуэта, подернутого вуалью дымки, ничего различить невозможно. Его сильно качает, и катер временами совершенно скрывается между волн.
К рассвету 17 ноября зыбь немного стихает, и правее нашего курса в свете серенького утра показываются зубчатые вершины острова Цусима. Мы входим в Корейский пролив, так памятный всем русским по печальной драме, разыгравшейся в нем во время русско-японской войны 1904–1905 годов. Корейский пролив разделяется на два пролива по обеим сторонам островов Цусима: на проход Крузенштерна — между Японией и островами Цусима и проход Броутона — между островами Цусима и берегами Кореи. Разгром второй Тихоокеанской эскадры Рожественского произошел 14–15 мая 1905 года в проходе Крузенштерна. Но и проход Броутона, в который мы сейчас направляем свой курс, также являлся ареной жестоких столкновений. Из состава эскадры Рожественского здесь геройски погиб крейсер «Светлана», до последней минуты не спускавший боевого флага. Первого августа 1904 года в водах прохода Броутона, сражаясь до последней минуты, погиб броненосный крейсер «Рюрик» из состава так называемой Владивостокской эскадры крейсеров. Эта эскадра спешила на помощь первой Тихоокеанской эскадре, прорывавшейся из осажденного Порт-Артура. Встреченная превосходящими силами японского флота, преградившего ей путь к отступлению, эскадра в составе трех крейсеров — «России», «Громобоя» и «Рюрика», прорываясь на север, приняла неравный бой. В этом бою «Рюрик» был тяжело поврежден и сначала потерял управление, а затем и ход. Два раза, ведя неравный бой, возвращались «Россия» и «Громобой» к погибавшему товарищу, но сделать ничего не смогли. Весь командный состав на нем погиб. Личный состав крейсера понес большие потери. Из офицеров в живых остался только мичман Иванов 13-й, который до последней минуты командовал погибающим крейсером. И только когда крейсер стал ложиться на бок, опрокидываясь, Иванов отдал команду спасаться.
Сейчас проход Броутона так же пустынен, как и все окружающие воды, и только под самым берегом острова маячат два небольших рыбачьих судна. Ветер стихает, и мы, прижимаясь поближе к берегам острова, лавируем на север к выходу в Японское море. Странно видеть пустынным некогда очень оживленный пролив. Не видно многочисленных пароходов, идущих со всех сторон горизонта, не попадаются на пути бесчисленные шхуны и джонки, пересекавшие пролив и доставлявшие много беспокойств идущим судам, не видно огромных скоплений рыбачьих судов. Серо-свинцовая поверхность моря, тускло отблескивающая в тех местах, где через появившиеся в тучах разрывы на нее падают солнечные лучи, абсолютно пуста.
Видимость улучшается, и далеко на горизонте, слева от нас, показываются вершины сопок корейского берега. Это уже материк. Теперь реальным и ощутимым делается близкий конец перехода. Земля материка, земля страны, уже непосредственно граничащей с нами.
А по правому борту, медленно отступая назад, проходят берега островов Цусима. За выветренными и изъеденными волнами прибрежными скалами видны небольшие рощицы, поля, какие-то маленькие, как игрушечные, домики. Остров горист, и поля террасами поднимаются все выше на горы. Горные увалы сменяются долинами и опять горными увалами. Кое-где кучки домов стоят непосредственно около берега, окружая небольшие бухты. Это рыбачьи деревушки.
После полудня проходим далеко выдающиеся в море и окруженные многочисленными утесами — кекурами северные мысы островов Цусима. И вдруг впереди по курсу возникает несколько рыбачьих судов. Подходим ближе, и, то взлетая на вершины волн, то пропадая между ними, показывается несколько буйков и опознавательных вешек с флажками. Сети. Первые рыбацкие сети, встреченные у берегов Японии. Я хорошо помню по прежним довоенным плаваниям, сколько беспокойств причиняли эти сети, там и сям преграждавшие путь кораблям. Теперь мы не встречаем их совсем, и эти первые замеченные сети вместо чувства досады неожиданно внушают чувство некоторого удовлетворения, как будто встречаешь старых знакомых.
Минуем очень небольшой район выставленных сетей, около которых держатся рыбачьи суда, и перед нами снова пустынное холодное море. Бесконечной чередой катятся навстречу ряды волн с белыми гребнями, гонимые свежим шестибалльным ветром. Низко над водой несутся рваные тучи, в разрывы между которыми иногда проглядывает холодное солнце, окрашивая в темно-зеленый цвет воду Японского моря.
До самой темноты лавируем против ветра, то приближаясь на видимость к корейскому берегу, то теряя его за кормой. В основном стараемся придерживаться 130-го меридиана, который должен привести нас прямо во Владивосток. Прижаться ближе к берегу Кореи и идти, прикрываясь им от сильного ветра, нельзя. Со времени прошедшей войны у берегов Южной Кореи остались районы, загражденные минами. Зловеще заштрихованные квадраты под берегом, нанесенные на карту, далеко выдаются в море. Это опасные районы, и мы вынуждены держаться подальше от них.
Снежный шторм
Ветер делается холоднее, его порывы усиливаются, иногда на палубу опускаются первые снежинки. Вершины сопок на корейском берегу уже покрыты белыми покрывалами.
На закате солнца, в виду острова Уллындо, скалистые берега которого так же засыпаны снегом, убираем часть парусов и берем рифы на оставшихся. Ветер грозит перейти в шторм, и нести все паруса опасно. В глубокой темноте около 22 часов при усилившемся до восьми баллов ветре убираем кливер и берем второй риф на фоке, гроте и бизани. Брызги, летящие по ветру, быстро замерзают, покрывая паруса крепкой ледяной коркой. Работать с ними сейчас очень тяжело. Потоки ледяной воды окатывают до пояса, брызги секут лицо. Летящий снег уменьшает и без того плохую видимость. Но люди справляются со своей работой быстро и четко.
К двадцати четырем часам ветер достигает силы девятибалльного шторма, и мы ложимся в дрейф. Дальше лавировать против ветра невозможно.
Но и лежа в дрейфе, шхуна круто кренится и принимает на палубу очень много воды. Через час становится ясно, что дальше так держаться нельзя, и я приказываю убрать оставшиеся паруса и под мотором лечь по ветру.