«…это была команда железной натуры, которая при виде опасности и трудов одушевлялась в силе и мужестве…»
То же могу сказать и я о команде «Коралла».
Спускаюсь на палубу; кругом ставшие такими родными за эти полгода, близкие лица.
— Товарищи, — говорю я, — наш переход закончен. Мы привели судно в советский порт — первое советское парусное судно, пришедшее сюда из Балтийского моря. Вашей стойкости, силе и выдержке, вашему мужеству и горячему патриотизму обязан «Коралл» своим приходом сюда. И я, как ваш капитан, искренне благодарю вас всех за все то, что вы сделали для того, чтобы сейчас «Коралл» стоял на якоре в бухте Золотой Рог. Славные традиции русских мореходов, пересекавших океаны под парусами, воскрешены, и теперь ваше дело продолжать их и, где бы вы ни были, всегда помнить этот переход и наш «Коралл».
В ответ несутся горячие, искренние слова:
— Мы никогда не забудем «Коралл». На нем мы научились парусному делу.
К борту подходит катер, и я у трапа на палубе крепко жму руку советскому пограничному офицеру, прибывшему принять «Коралл» в пределы границ Советского Союза. За офицером поднимаются на палубу врач, представители таможни и порта.
Оформление приема судна идет быстро. После конца официальной процедуры в тесной кают-компании «Коралла» идут оживленные разговоры. Сыплются вопросы, высказываются различные мнения о парусных судах, возникают споры, раздаются смех и шутки. Здесь все ясно и понятно, здесь все свои, все советские люди, говорить с которыми можно о вещах, понятных и близких каждому из нас.
Представитель порта вручает мне телеграмму из Москвы, полученную сегодня утром. Министр поздравляет с благополучным завершением перехода и благодарит весь экипаж за отличную работу.
На пороге кают-компании неожиданно возникает фигура Александра Ивановича.
— Ветер очень усиливается, — говорит он, — якорь ползет.
Я поднимаюсь, за мной встают все, собираясь покинуть судно. Провожаю их до катера. Действительно, ветер с сопок прямо со стороны города рвет воду и клочьями несет ее через бухту. Оглушительно, разноголосо гудит и свистит такелаж.
— Вовремя пришли, — улыбается пограничник.
Я прощаюсь с ними и спрашиваю у представителя порта, где можно стать у противоположного берега, чтобы укрыться от ветра.
— Идите к Мальдевскому перевозу, там становитесь кормой к берегу. В порту сейчас свободных мест нет. Дня через три поставим вас под выгрузку.
Проводив встречающих, быстро снимаемся с якоря. Надо спешить. Отдельные снежные хлопья уже несутся по ветру. Если налетит пурга, потеряется видимость, наше положение будет незавидным. Отстояться на якорях мы вряд ли сможем на таком ветру. И вот я делаю последний переход на «Коралле». В последний раз стою на надстройке, командуя судном. В последний раз по моей команде вращается штурвал и послушное ему судно разворачивается, ложась на заданный курс.
Переход невелик, но, когда мы подходим к назначенному нам месту, ветер несет уже целые столбы снега, залепляя все вокруг. Отдаем якоря и начинаем разворачиваться кормой к берегу, против ветра. Это очень трудный маневр, и при всех наших стараниях мы никак не можем забросить корму назад — ветер отбрасывает ее обратно, а мы все повторяем и повторяем свои попытки. Снег уже летит густой пеленой. Наконец удается прижаться кормой к борту стоящего здесь же теплохода «Чукотка». Подаем швартов на теплоход и вдоль его борта постепенно подаемся назад. В последний раз даю отбой машине и смотрю на отвечающую мне стрелку.
Наконец швартовы закреплены на берегу, но от кормы до берега расстояние еще велико, подойти ближе нельзя — там мелко и сообщение возможно только при помощи шлюпки. Спускать шлюпку в такую погоду тоже невозможно. С большим трудом удается наладить сообщение с теплоходом, через него — со старым знакомым ледоколом «Красин» и уже с его кормы на баржу и далее на берег. В первую очередь увольняю на берег семейных. Холостяки со мной вместе остаются на судне.
Хорошо одетые, чисто выбритые, покидают судно счастливцы, уволенные в первую очередь. С завистью смотрят им вслед остающиеся на судне.
Буран страшной силы бушует весь остаток дня и всю ночь. Вахтенный Гаврилов сначала пытается убирать снег на палубе, но скоро, убедившись в бесполезности своих стараний, сосредоточивает свое внимание на поддержании дорожки с полубака на корму. Это тоже стоит немалого труда. Все вокруг зарастает огромными сугробами, и снег засыпает судно до уровня фальшборта. Да, действительно, вовремя пришли, вспоминаю я офицера-пограничника. Опоздай мы на несколько часов, и сейчас пришлось бы отступать по ветру, без всякой видимости, опять назад в Японское море, и насколько бы нас отнесло сейчас, никому не известно.
К утру буран стихает, и перед нами предстает засыпанный снегом город. Возвращающиеся с берега рассказывают, что улицы занесены снегом настолько, что на расчистку хотя бы траншей для пешеходов мобилизовано население. Трамвай не ходит, и всякое движение транспорта прекращено. Но все же вторая очередь увольняющихся покидает судно. Мне некуда идти, и, сходив на почту, по глубоким снежным траншеям я возвращаюсь на судно и вторично отпускаю Александра Семеновича к семье.
Стоянка неожиданно затягивается, так как в порту нет места, чтобы поставить нас под краны для выгрузки. Теперь по вечерам на судне остается много людей, и неожиданно среди команды «Коралла» возникают глубокие разногласия. Причиной их является Васька.
Все пятнадцать человек экипажа претендуют на него, причем каждый старается доказать, что только если он заберет Ваську домой, то будущая спокойная жизнь Ваське будет обеспечена.
Мое предложение оставить Ваську на судне единогласно отвергается. «Коралл» станет на зимовку, и команда его будет расписана по другим судам. Мои старания примирить противоречия не приводят ни к чему. Приходится устроить некоторое подобие лотереи. Выигрывает Григорий Федорович. Споры прекращаются, и он выражает желание забрать Ваську немедленно. Засунув Ваську за пазуху мехового пальто, Григорий Федорович покидает борт «Коралла». Вся команда провожает его до трапа. Негритянские ребята могут не беспокоиться. Их любимцу, которого они подарили русским, обеспечена сытая и спокойная жизнь.
Третьего декабря, согласно приказу, я сдаю «Коралл» Александру Семеновичу вместе с грузом. Сдача проходит быстро, потому что он хорошо знает судно. А на следующий день я совершаю еще один переход на «Коралле», но уже в качестве пассажира. «Коралл» идет в порт под выгрузку. Чтобы не мешать Александру Семеновичу и по привычке не вмешаться во что-нибудь, я не выхожу из каюты и наблюдаю через иллюминатор за маневрами своего бывшего судна. Александр Семенович справляется хорошо — «Коралл» в надежных руках.
Пятого декабря утром начинается выгрузка, и в этот же день приходит наш спутник и соперник «Кальмар». Спокойно наблюдаем мы его приближение. Мы выиграли у него все пункты договора соревнования и ценой лишений последнего сорокадвухдневного перехода опередили на целых десять суток, хотя из Гонолулу вышли на пять суток позже. Таким образом, общий выигрыш во времени выражается в пятнадцать суток. Правда, если учесть его десятидневную стоянку в Иокогаме, то останется всего пять суток, но уж эти пять суток бесспорно выиграны на ходу на пяти с половиной тысячах миль перехода.
«Кальмар» прямо идет к нам. По мере его приближения торжество наше сменяется острой тревогой. Что с ним? У него не совсем обычный вид. Мало того, что он весь покрыт слоем льда, а на правом борту вместо вант и штагов стоят толстенные ледяные столбы, но и что-то в его рангоуте выглядит непривычно. «Кальмар» разворачивается бортом, заходит на швартовку, и тогда все делается ясным.
Цепь ватерштага, удерживающая бушприт снизу, оборвана, сам бушприт нелепо задран вверх, и фок-мачта заметно покосилась назад. Вот это-то и придает ему какой-то странный вид. Когда «Кальмар» оканчивает швартовку к нашему борту, я перехожу на него. Лица команды смертельно усталые и какие-то оглушенные. Вероятно, так же выглядели и мы, когда принимали буксир с «Десны». Здороваюсь. Они отвечают, но как-то безучастно. Я прохожу в каюту Александра Александровича. Он тоже какой-то измятый и молчит гораздо больше прежнего. Выручает Владимир Андреевич, который, зайдя в каюту и поздоровавшись, рассказывает, что после выхода из Сангарского пролива в Японское море они попали в сильнейший северо-западный шторм с густой пургой и при минусовых температурах.
«Кальмар» шел в крутой бейдевинд, стремясь скорее выйти под прикрытие нашего берега. Однако, несмотря на то что мотор подрабатывал полным ходом, судно сильно дрейфовало. Наконец, совершенно неожиданно, лопнул ватерштаг, бушприт задрался вверх, и в одно мгновение все носовые паруса, включая и фок, разлетелись в клочья. В дальнейшем «Кальмар» пробивался против шторма под мотором и, только когда ветер стал стихать, наконец смог направиться во Владивосток. Снесло его почти на середину Японского моря. Пока Владимир Андреевич рассказывает, я ясно представляю себе, что было бы, если бы мы задержались в пути на несколько часов и попали в этот шторм. Нас снесло бы, вероятно, еще дальше, чем «Кальмар», так как работать долго полным ходом мы не смогли бы. А если бы у нас лопнул ватерштаг, то это грозило бы уже непоправимым несчастьем.
Заметив, что им обоим больше всего хочется отдохнуть, я ухожу. Их состояние сейчас, состояние реакции после пережитых сильнейших напряжений, мне вполне знакомо.
Через два дня выгрузка нас и «Кальмара» заканчивается, но мы остаемся на старом месте, так как бухта покрывается льдом и на деревянном судне плавать во льдах опасно. Ледокол, обслуживающий порт, занят выводом и вводом судов, и ему не до нас…
Наконец все мои дела во Владивостоке закончены, и наступает день отъезда.
Прощаюсь на судне с оставшимися на вахте матросами и мотористами, крепко целуюсь с Александром Семеновичем и Григорием Федоровичем, они тоже остаются на судне. Остальные провожают меня на вокзал. Перрон. Посадка. Крепкое рукопожатие мозолистых, огрубевших от работы с парусами рук. Последние прощальные слова и пожелания. Надежды встретиться вновь. Звенит второй звонок, свисток кондуктора и ответ паровоза. Поезд трогается. Я вскакиваю на площадку, продолжая махать рукой.