– Как здесь здорово! – сказал он. – Насколько я способен видеть, во всяком случае.
– Насколько ты способен видеть? – эхом повторила Кит. – У тебя что-то с глазами?
– Да у меня плывет все. Это из-за температуры, как я понимаю.
Она пощупала его лоб, но сказала лишь:
– Что же мы на солнце-то стоим?
Молодой араб подошел к нему слева, Кит справа; взяли под локти. Носильщики уже ушли вперед.
– Первое приличное место, – горько сказал Порт, – а я в таком виде.
– Ты будешь лежать не вставая, пока совершенно не поправишься. А все тут исследовать у нас еще будет куча времени.
Он не ответил. Они вошли во внутренние ворота и сразу оказались в длинном извилистом тоннеле. Встречные расходились с ними во тьме впритирку. Вдоль стен по сторонам сидели люди, доносились их приглушенные голоса, нараспев произносящие длинные повторяющиеся фразы. Скоро снова вышли на солнце, потом опять проход по темноте, где улица буравила насквозь толстостенные дома.
– А он не сказал тебе, где это? Я уже на последнем издыхании, – сказал Порт. Ни разу он не обратился напрямую к арабу.
– Дэсат… пять тнадсат мхынут, – сказал молодой араб.
Порт все еще его игнорировал.
– Нет, это исключено, – сказал он Кит, ловя ртом воздух.
– Ну мальчик мой, ну милый, надо дойти. Не можешь же ты просто сесть здесь посреди улицы.
– В чем дэло? – спросил араб, наблюдавший за их лицами.
Когда ему объяснили, он остановил проходившего мимо незнакомца и коротко с ним переговорил.
– Fóndouk.[76] Тут, нэдалэко. Если вонн ту́да. – Он показал куда. – Он может… – «спать», приложив руку к щеке, показал он жестом. – А мы пхойты в отель, взять лудэй и rfed,[77]très bien.[78] – Он сделал вид, будто сейчас сгребет Порта в охапку и унесет на руках.
– Нет-нет! – вскричала Кит, думая, что их помощник готов и впрямь сейчас же поднять Порта на руки.
Араб улыбнулся и спросил Порта:
– Вы хотеть туда?
– Да.
Повернув обратно, они опять двинулись сквозь крытый лабиринт. Снова молодой араб заговорил с кем-то на улице. Вернулся к ним, улыбаясь.
– Канэц. Следующий тхомный мэсто.
Искомый фо́ндук оказался маленькой, переполненной и грязной версией борджа, которых они за последние недели навидались, разве что двор здесь был прикрыт решеткой с жиденьким настилом из камыша для защиты от солнца. Во дворе теснился местный люд и верблюды, причем все валялись на земле вповалку – люди вместе с верблюдами. Что ж, вошли в помещение, там араб поговорил с одним из охранников, тот очистил от постояльцев какое-то стойло и кинул в угол охапку свежей соломы, чтобы Порту было куда лечь. Носильщики с багажом, оставшись во дворе, сели на чемоданы.
– Я не могу тебя здесь оставить, – сказала Кит, оглядывая грязную клетушку. – Да руку-то! Руку подвинь!
Оказывается, его рука угодила прямо в россыпь сероватых и круглых, как каштаны, катышков верблюжьего помета, но он не стал менять ее положение.
– Давай иди, пожалуйста, – сказал он. – Ну, быстро! Я прекрасно тебя дождусь. Только давай быстрее. Прошу тебя, побыстрей!
Окинув его исполненным боли взглядом, она вышла во двор, араб за ней следом. Возможность идти по улице скорым шагом ощущалась как облегчение.
– Vite! Vite![79] – как заведенная повторяла она арабу.
Запыхавшись, они проталкивались сквозь медлительную толпу, сперва все ближе к центру, а потом от него отдаляясь к другой окраине, пока не увидели впереди увенчанную крепостью гору. В этой своей части город раскинулся более привольно и состоял в основном из садов, отделенных от улицы глухими стенами, над которыми изредка торчали высокие черные кипарисы. В конце одного такого длинного прохода нашли почти незаметную деревянную табличку с написанными краской словами: «Hôtel du Ksar»[80] и стрелкой, указующей влево.
– Ах! – вырвалось у Кит.
Даже здесь, на самом краю города, улицы сбивали с толку: все было устроено так, чтобы каждый проход казался тупиком с неприступной стеной в конце. Три раза они были вынуждены возвращаться и искать дорогу заново. Нигде не было никаких дверей, не было также ни киосков, где можно было бы спросить, и ни единого прохожего тоже не было – одни бесчувственные розовые стены, прожаренные свирепым солнцем.
В конце концов нашли крошечную, но крепко запертую дверку в середине огромной стены. «Entrée de l’Hôtel»[81] – гласила табличка над дверью. Араб громко постучал.
Время шло, отклика не было. У Кит до боли пересохло в горле, сердце все еще колотилось часто-часто. Она закрыла глаза и прислушалась. Нет, тишина.
– Постучите снова, – сказала она и протянула руку, чтобы сделать это самой.
Но дверное кольцо все еще было в его руке, и постучал он, но более энергично. На этот раз где-то за стеной в глубине сада залаяла собака, лай стал постепенно приближаться, смешиваясь с сердитыми окриками.
– Escoot! Ekhras![82] – надрывалась женщина, но пес не унимался.
Потом несколько раз стукнул ударивший оземь камень, и лай прекратился. В нетерпении Кит оторвала руку араба от кольца и принялась настойчиво колотить; колотила до тех пор, пока все тот же женский голос не послышался у самой двери:
– Echkoun? Echkoun?[83]
Женщина и молодой араб вступили в длительные пререкания, в ходе которых, странно и преувеличенно жестикулируя, он требовал, чтобы она открыла дверь, а та наотрез отказывалась. В конце концов женщина ушла. Было слышно, как она шаркает тапками по дорожке, потом пес залаял снова, опять последовал окрик женщины, потом пса чем-то пару раз огрели, он взвыл, и наступила тишина.
– В чем дело? – в отчаянии воскликнула Кит. – Pourquoi on ne nous laisse pas entrer?[84]
Араб улыбнулся и пожал плечами.
– Мадам сычас, – сказал он. – Будэт кончить.
– Ах, боже мой! – вырвалось у нее по-английски.
Она схватилась за кольцо и давай им яростно греметь, одновременно что есть силы пиная в дверь ногой. Дверь не подавалась. Все еще улыбаясь, араб покачал из стороны в сторону головой.
– Peut pas,[85] – сказал он.
Но она продолжала ломиться. Понимая, что ее помощник тут совершенно ни при чем, она все же на него обозлилась: почему не смог заставить женщину открыть дверь! Чуть погодя она эти свои попытки бросила, почувствовав, что вот-вот упадет в обморок. Она вся дрожала от усталости, а рот и глотка были словно из ржавой жести. Солнце жарило голую землю: ни дюйма тени, разве что у самых ног. На ум пришло воспоминание о том, как много раз, бывало, она, девчонка, наводила увеличительное стекло на какое-нибудь несчастное насекомое, которое ползло, изо всех сил пытаясь скрыться от все более жгучего фокуса линзы, пока не попадало наконец под ослепительную точечку света; тогда насекомое вдруг, как по волшебству, переставало бежать, и она смотрела, как оно, медленно скорчившись, начинает дымиться. Вот и сейчас тоже – возникло такое чувство, будто, если посмотришь вверх, окажется, что солнце выросло до чудовищных размеров. Она прислонилась к стене и стала ждать.
Через какое-то время в саду послышались шаги. Она слушала, как их звук становится яснее и громче, пока шаги не замерли у самой двери. Она ждала, когда дверь откроется, даже не поворачивая головы. Однако этого не случилось.
– Qui est là?[86] – сказал женский голос.
Из опасения, что заговорит молодой араб и ему откажут в допуске из-за того, что он местный, Кит собрала все силы и выкрикнула:
– Vous êtes la propriétaire?[87]
Повисла короткая пауза. Потом женщина, говорившая с корсиканским или итальянским акцентом, разразилась длинной и страстной речью:
– Ah, madame, allez vous en, je vous en supplie!.. Vous ne pouvez pas entrer ici![88] Я сожалею! Но настаивать бесполезно. Я не могу вас сюда впустить! Больше недели уже никто не входит и не выходит из отеля. Это ужасно, но я не могу вас впустить!
– Но, мадам, – крикнула Кит, почти плача, – у меня очень болен муж!
– Aïe![89] – Голос женщины сделался тоном выше, вместе с тем у Кит возникло подозрение, что женщина отошла на несколько шагов вглубь сада; ее голос, ставший более отдаленным, тут же это подтвердил. – Ah, mon dieu![90] Уходите! Я ничего не могу сделать!
– Но куда? – взмолилась Кит. – Куда мне идти?
Женщина была уже на полпути через сад к дому. Она лишь остановилась и крикнула:
– Уезжайте из Эль-Гаа! Вообще вон из города! При всем желании я не могу вас впустить. У нас тут пока нет эпидемии. Но это только здесь, в отеле.
Молодой араб попытался увести Кит. Он не понял ничего, кроме того, что в отель их не пустят.
– Пойдем. Мы найти фондук, – твердил он.
Она высвободилась и, сложив ладони рупором, крикнула:
– Мадам, а что за эпидемия?
Ответ пришел откуда-то уже совсем издали.
– Так это… Менингит! А вы не знали? Mais oui, madame! Partez! Partez![91]
Звук ее торопливых шагов сделался слабее и наконец затих. Из-за угла вышел какой-то мужчина, видимо слепой, он медленно к ним приближался, держась за стену. Широко распахнутыми глазами Кит посмотрела на мо