– Да. Понял. Без осложнений? Едь ко мне. Все.
– Это по поводу свидетельницы?
– Да, все прошло без осложнений.
– Можно радоваться?
Грек промолчал. Умный и хитрый Грек. Он не станет влазить в спор с пьяным Королем, он даже с трезвым Королем не спорит. Он все делает правильно и трезво. Вот именно, трезво. И Король все делает трезво. Когда не пьяный. А сегодня он пьяный, потому что этого хочет. Может, все-таки, спросить у Грека, уважает или не уважает? Интересно, как изменится выражение его лица? И что он ответит.
Подал голос телефон. На этот раз личный телефон Короля.
– Да, – сказал Король и почувствовал, как его голова становится ясной и трезвой. Этот голос действует лучше нашатырного спирта. Калач.
– Здравствуй, Олег Анатольевич.
– Здравствуй, Калач, – ответил Король и увидел, как весь подобрался Грек.
– Мы тут посоветовались с людьми.
– И что? – с людьми они посоветовались, перегрызть Королю глотку или нет.
– По-моему, тут просто какое-то недоразумение.
Понятно, недоразумение. Не получилось у Лазаря и у Мастера убрать Короля, теперь вот еще и этот бедняга в больнице назвал Калача. Конечно, недоразумение. Теперь Калач, чтобы снять с себя поклеп, должен правду сказать, а по правде выходит, что это он Лазаря послал против Короля. Хоть так, хоть так – плохо Калачу.
– Нам, по-моему, просто нужно повидаться и все полюбовно решить, – сказал Калач, не дождавшись ответа Короля, – и люди так считают.
Люди, как же. Это вы себя людьми называете.
– Что? – одними губами спросил Грек.
– Предлагает встречу, – прикрыв трубку, рукой ответил Король.
– Когда?
– Когда? – спросил в трубку Король.
– Завтра, чем раньше мы это все решим, тем лучше.
– Где?
– Если хочешь – на твоей территории. Где скажешь.
– Не боишься? – спросил Король.
– А чего мне тебя бояться? Это тот, кто между нами хотел кошку пустить, должен бояться. А нам с тобой делить нечего.
Тоже верно, делить им нечего, их обоих части не устроят. Только все сразу.
– Хорошо, мы тут все обдумаем, и я перезвоню, – Король взглянул на часы, – сегодня, как можно скорее, и назову место.
– Тогда – до связи, – сказал Калач.
Король положил телефон на стол и посмотрел на Грека.
– Люди хотят, чтобы я встретился с Калачом и договорился.
– Это Калач сказал.
– Ему нет смысла врать, тем более что место назначаем мы.
– Что будем делать?
– Нужно вызвать Качура и Селезнева и все обсудить.
– Думаешь, с Калачом можно договориться? – неожиданно спросил Грек.
– Договориться можно с кем угодно, – медленно проговорил Король.
– Ты будешь с ним договариваться? – уточнил свой вопрос Грек.
– Вызывай Селезнева и Качура, обсудим.
Щелкнул селектор на столе перед Королем.
– Звонит подполковник Симоненко, – сказал секретарь бесстрастным, как обычно, тоном.
– Соедини, – Король поднял трубку.
– Это Симоненко.
– Что-то новое?
– Не без того, Олег Анатольевич, не без того. Ваши люди нашли «форд».
– Мои люди?
– Ну, ладно, человек Грека и человек Мастера.
– И почему вы звоните мне, – Король так произнес эту фразу, что ударение упало сразу на два слова «вы» и «мне».
– Дело в том, что мои люди, – Симоненко подчеркнул «мои», словно с издевкой, – нашли ваших людей.
– В каком смысле – «нашли»?
– Мертвыми нашли. Вам разве не сообщили, тут целая перестрелка состоялась? И у нас с вами теперь на три трупа больше.
– Спасибо.
– Мне то за что? Я в перестрелке участия не принимал, а настоящий именинник пожелал остаться неизвестным. А вот в машине мы нашли оружие. Так что, если позвонит кто-нибудь из друзей – смело можете ссылаться на меня – Лазарь сюда приехал как на войну, полный багажник оружия. Если что-нибудь произойдет новое – я немедленно сообщу.
Король положил трубку и перевел взгляд на Грека, который положил в этот момент трубку параллельного телефона.
– Ты что-нибудь понимаешь?
Он никогда не понимал и не признавал словесных фигур о том, что время может течь быстрее или медленнее. Для него время было постоянной величиной, за которой нужно следить только для того, чтобы не нарушить планов или графиков.
Палач, отправив Володю, больше на часы не смотрел. Ему не нужно было следить за движением стрелок, чтобы чувствовать, как идет время, как подтягивают за собой секунды время принятия решения и время начала действий. Палач, не торопясь, подготовил оружие, подогнал одежду и спокойно снаряжал пулеметный магазин патронами.
На операции он обычно брал автомат, но его магазин на тридцать патронов заменял пулеметным – на сорок пять. Палач высыпал на стол перед собой отсвечивающие латунью патроны, взял магазин в левую руку и, взяв в правую руку несколько патронов, стал аккуратно вправлять их в магазин.
Это стало своеобразным ритуалом для него перед операцией, еще с армии. Щелк – и патрон подается вправо или влево, укладывается в шахматном порядке в текстолитовом корпусе магазина. Щелк – за ним укладывается другой патрон. Они похожи друг на друга, их невозможно отличить ни на ощупь, ни по весу, но у каждого из них своя судьба.
Пуля одного патрона обречена вылететь вверх, а потом упасть простым камешком, повинуясь земному притяжению. Пуле другого патрона суждено высечь искру из камня и отлететь в сторону смятым кусочком металла. А какой-то из этих пуль выпадет встреча с человеческим сердцем.
У каждого патрона своя судьба, не смотря на то, что патроны похожи друг на друга. И совершенно ничего не зависит от их желаний. И все равно патроны сосредоточено ждут решения своей судьбы.
Для Палача патроны в магазина стали символом порядка и сосредоточенности. В оружии много движущихся деталей, затвор, который нужно отводить перед выстрелом, боек, который наносит удар по капсюлю патрона – все это целесообразно и надежно, но спокойное ожидание патронов, неторопливое движение вверх, к затвору, туда, где произойдет удар, и где кончится жизнь патрона, – всегда завораживали его.
Всего одно мгновение жизни и неторопливое ожидание своей очереди. Палач не был фаталистом, вернее, не считал себя фаталистом. То, что ему приходилось делать, и то, что когда-нибудь его жизнь должна была закончиться – Палач воспринимал спокойно.
Он знал, что рано или поздно наступит его очередь, что настанет момент, когда для выполнения задания ему придется умереть, или сработает случайность, та случайность, которую не сможет предусмотреть даже он, и – все.
Случайность. Палач ненавидел случайности, он рассматривал их как проявление человеческой слабости. Только тогда может произойти случайность, когда кто-то ослабит внимание, кто-то проявит небрежность, кто-то не сможет побороть слабость. Но Палач и за оружием оставлял право на ошибку, единственную, после которой оружие приходило в негодность, и причиной этой ошибки могли стать либо усталость металла, либо внутренние трещины и каверны.
Самое надежное на вид оружие могло прийти в негодность если его использовали неправильно, но даже при правильном использовании оружие могло подвести. Если это было заложено в нем изначально.
Изначально. От этого слова веяло роком и Палач сразу же заменил его приземленно – нейтральным – при изготовлении. Что-то не так произошло в тот момент, когда кусок металла превращался в оружие, и в результате это самое оружие носит в себе собственную гибель и часто даже не осознает этого.
Все они носят в себе собственную смерть. И Даша, и Володя, и сам Палач – все. Палач понял, что играет с собой в прятки, старательно не замечая, делая вид, что не почувствовал тогда в гостиничном номере именно обреченности. Не Дашины слова привели его в ярость, а нахлынувшее внезапно осознание того, что для Даши наступил момент… момент… Он мог назвать это только моментом ожидания смерти, но не хотел даже думать об этом.
Палач постарался подавить в себе это чувство обреченности, чувство будущей потери. И он смог бы загнать эту мысль глубоко в подсознание, но Палач вдруг понял, что и Володя несет на себе знак гибели. И даже не потому, что сам Палач готов убить его, в случае неповиновения.
Странно, но только сейчас Палач стал понимать, что с момента возникновения его группа была обречена, и то, что до сегодняшнего задания, группа не получала невыполнимых задач, то, что до сегодняшнего задания удары не приходились в болевые точки – это было либо совпадение, в которые Палач не верил, либо политикой людей, управляющих им и его группой.
Палач отложил в сторону снаряженный магазин и взял в руку другой. Володя опаздывал, это было необычно, но сегодня был такой день, день, когда его группа должна была погибнуть. Палач подумал об этом отстраненно, как о ком-то постороннем. Его группа была обречена, не смотря на то, что все пока проходило спокойно. И обреченность эта исходила не извне, не действия врага угрожали им.
Они несли собственную гибель внутри себя. Когда Палач уходил от Даши он почувствовал это, но не смог до конца осознать, откуда же это чувство пришло. Сейчас он понял, что та Даша, которую он оставил в номере, перестала быть оружием, его оружием. Она не сможет убивать, потому что исчезло то, что заставляло ее быть такой. Это произошло у него на глазах, но он не дал себе возможности это понять.
Если Володя ее привезет… Он подумал «если», неправильно, КОГДА Володя привезет Дашу, то нужно будет решить, как ее отправить из города, он не сможет взять ее на операцию в таком состоянии. Проклятье, он не сможет ее взять на операцию не потому, что она в каком-то «состоянии», а потому что она вышла, наконец, из состояния медленной смерти, она снова стала семнадцатилетней девчонкой, и любое столкновение с проявлением грязного мира людей может ее уничтожить.