Я был так напряжен, что даже в ушах загудело.
Тем не менее однажды мне все-таки пришлось повернуться. Дама в брючном костюме, Наталья Пална, как раз пожаловалась Игорю Александровичу, что при компоновке воображаемого кухонного гарнитура одна из секций никак не хочет устанавливаться на отведенное ей в голографическом объеме место. Я, скорее по привычке, подал голос:
— «Пилите, Шура, пилите!»
И насторожился, когда не услышал отклика, продолжающего фразу из старого фильма.
На первый взгляд, с Вероникой Сергеевной все было в порядке. Она пошевеливала пальцами в невидимом мне голографическом объеме, взгляд — отрешенный. Ну, увлеклась, прослушала цитату, всякое бывает. Хотя мне сделалось обидно из-за того, что наша с нею игра дала сбой.
А не слишком ли она бледна?
В этот момент с улицы донесся шум, который не смогли заглушить даже электрохромные стеклопакеты.
— Игорь Александрович, вы позволите отвлечься от задания? — спросил я.
Преподаватель удивленно пожал плечами, но разрешил мне подойти к окну. Дом, спроектированный Виктором Гавриловичем, находился в пятидесяти метрах от северной башни; мне пришлось вывернуть голову и прижаться щекой к прозрачному «умному» пластику, чтобы зацепить взглядом хотя бы угол здания далеко внизу. Здание рушилось. Защитный графоновый полог, которым его обнесли по периметру, натягивался и колыхался, сдерживая разлетающиеся обломки: обманчиво тонкий материал способен был выдержать поистине космические нагрузки, не говоря уже о нескольких тоннах железобетона. Над пологом тут и там вспыхивало плазменное поле, поглощающее и отражающее пыль и бо́льшую часть децибел.
Дом Виктора Гавриловича вздыхал, пошевеливался, будто пытался сопротивляться, но все-таки постепенно рассыпа́лся.
А потом в аудитории погас свет и пискнули разом все смартфоны и голокроны, уведомляя хозяев об отсутствии сети. Стало так тихо, что я мог бы, наверное, различить дыхание наших старушек, если бы не неуемное гудение в ушах.
Позвольте, да в ушах ли?!
Заговорили все разом; растерянный Игорь Александрович понятия не имел, что произошло, почему исчезли электричество и связь, но старался ответить каждой из перепуганных дам. Я в отличие от него понимал, что случилось, вот только отвечать мне было некогда.
— Вероника, что с тобой? — кинулся я к парте в правом ряду.
Она виновато улыбнулась посиневшими губами и молча продемонстрировала трикодер: медицинский браслет гудел, вибрировал и мигал красным огоньком. Я же с самого начала слышал этот звук! Старый болван, как ты мог не сообразить?!
— Какой у тебя диагноз?
— Сахарный диабет, — пролепетала она, смущенная моей строгостью.
— Но в таком случае в твоем трикодере должна быть доза инсулина!
— Даже две, — кивнула она, — две дозы по шесть кубиков. Впрыскивается автоматически, как только… как только возникает потребность. Но я вчера с внуками сидела допоздна, осталась на ночь, а оттуда — сразу на курсы…
— Ты сумасшедшая? Почему ты не зашла в здешний медпункт?
— Я собиралась! — Она едва не плакала, напуганная моим тоном больше, чем наши товарки отсутствием электричества. — Я собиралась сразу после занятий спуститься в аптеку — она на первом этаже. Немножко не рассчитала…
— Игорь!
Он и сам уже все понял, метнулся к выходу, но тут же вернулся.
— Лифт не работает… — потрясенно констатировал молоденький преподаватель.
Я наклонился, чтобы заглянуть Веронике в глаза, и почувствовал запах ацетона. Совсем худо.
— Может, по лестнице? — робко предложила Наталья Пална.
Никто не прореагировал. Сто двадцатый этаж. Вниз Игорь еще кое-как спустится, но вот подняться обратно…
— Проверьте аптечку, здесь наверняка должна быть аптечка! — распорядился я, ни капельки не веря, что среди стандартного набора медикаментов может оказаться инсулин. — Тревожная кнопка в твоем трикодере есть? Автоматический сигнал в «Скорую» ушел?
— Ушел.
— Давно?
— Пару минут назад…
Значит, бригада только что подъехала. Или находится в одном из застрявших лифтов. В любом случае оперативно она сюда не поднимется.
— Игорь, в Центре сейчас идут еще какие-нибудь курсы?
Он покачал головой.
— На соседних этажах в «Мосуслугах» могут быть сотрудники и посетители? Здесь же наверняка должна дежурить хотя бы медсестра!
— Воскресенье же! Выходной. Нет посетителей — нет и медперсонала. Может, операторы какие-нибудь и сидят, но я понятия не имею, где именно!
— Девочки, — обернулся я к нашим старушкам, — попробуйте подняться на этаж-другой выше и спуститься ниже. Дергайте двери, стучите, зовите на помощь.
— А что случилось-то? Почему сети нет, почему лифты остановились?
Я ткнул пальцем в сторону окна:
— По соседству сносят дом. Понятно, что его обесточили, отключили от силовых магистралей, изолировали. Но мы с вами в старом районе, здесь все коммуникации проложены еще до нашего рождения, то есть — не автономны для каждого здания. Я могу только предполагать, что при сносе не рассчитали глубину закладки силового кабеля и каким-то обломком перебили бетонный канал, замкнув либо оборвав провода.
— Но мой голокрон от аккумулятора работает, а связи все равно нет!
— Значит, местные волновые ретрансляторы тоже были запитаны от этого кабеля.
Ах, Андрюшка, Андрюшка!.. Что ж ты так сплоховал, консультант хренов? Ведь хотел я тебе напомнить про бетонные колодцы Виктора Гавриловича! Будто почувствовал, что с его былым новаторством, замешенном на экономии, возникнут проблемы. Это ты мог забыть, потому что в последние десятилетия все коммуникации прокладывают иначе. Но я-то! Я-то, никогда не упускающий ни единой детали, знал, помнил из занятий полувековой давности про старый кабель-канал, который сегодня достаточно было бы накрыть графоновым полотном, чтобы избежать аварии! Но проклятущая деликатность не позволила дать товарищу пару советов…
— И что теперь будет?
Я и без вопросов со стороны лихорадочно соображал, что будет дальше. Прямо сейчас, в эти минуты, система «Умный жилой комплекс» приходит в себя, встряхивается, озирается: подключился аварийный генератор, начался опрос модулей и датчиков. Четыре башни по две сотни этажей… В первую очередь пройдет проверка школьного и жилого секторов — нет ли где пожара, короткого замыкания или иной критической ситуации. Это пятнадцать минут. И дай Бог, никаких аварий не обнаружится, потому что в противном случае дело может затянуться. Затем — лифты, но приоритет — снова у жилого сектора: кто-то наверняка застрял, кто-то в панике рвется из квартиры вниз, на улицу, или вверх, к оставшимся дома детям. Еще четверть часа. Затем — системы жизнеобеспечения и прочие коммуникации: в жилом блоке заработает вентиляция, появится освещение, подключатся антенны и роутеры, оживут в квартирах индивидуальные «умные дома». Еще десять минут.
Здесь очень хорошая система. Новая. Современная. Быстродействующая. Умеющая постоять за себя и защитить жильцов. Она наберет обороты за две трети часа, максимум — за час. Тот, кто сейчас спит, читает бумажную книгу или моет посуду, вообще ничего не заметит, никаких перебоев. Для большинства же эта проблема станет всего лишь нежданным неудобством, мелкой неприятностью, с которой технические службы, конечно же, справятся в самое ближайшее время. Действительно, ну что в этом такого — подождать тридцать-сорок минут? Можно послушать музыку, загруженную в гаджет, можно пройти пару уровней игры из бездонных запасов голокрона, посмотреть полфильма на смартфоне, пообедать, позаниматься любовью — масса вариантов!
И ни одного варианта для человека, у которого началась диабетическая прекома.
— Через полчаса мы все пойдем домой, — ответил я в пространство. — А может, и раньше. Не волнуйтесь, система уже работает, аварию ликвидируют быстро. Тут же еще инженерно-технические службы через каждые пятьдесят этажей расположены — они помогут автоматике. — И уже Веронике: — Ты как? Держишься? Чем же таким тебя вчера накормили-напоили, что приступ спровоцировали?
Хотелось, чтобы вопрос прозвучал шутливо, но лицедей из меня плохой.
— Это не всегда от питания зависит, — глубоко и шумно дыша, проговорила она. — Чаще от переживаний.
— Внуки безобразничали?
— Нет, они у меня послушные… Просто я теперь… всегда переживаю… перед курсами.
И она сконфуженно посмотрела на меня. Что ж, красноречивое признание. И от него, несомненно, был бы толк, если бы о симпатиях Вероники Сергеевны я узнал в прошлые выходные, а не сейчас. Сейчас, простите, не до амуров, сейчас ее спасать надо.
Я мотнул головой, отзывая Игоря Александровича в сторонку.
— Я сказал «полчаса», но по факту может затянуться и на час. Мы не в жилом секторе, а в деловом, и система знает, что сейчас здесь практически пусто. Поэтому внимание нам уделят в самую последнюю очередь. Конечно, консьерж доложит, что наверху люди. А если бригада «Скорой» только что подъехала — они расскажут и о прошедшем на пульт сигнале с трикодера.
— Кому доложат, кому расскажут?
— Спасателям. В таких случаях всегда являются спасатели. Вопрос: как они до нас доберутся в обесточенном секторе?
— Я программу недавно смотрел, там говорили, что сотрудники МЧС поднимаются по лестнице на сороковой этаж за десять минут.
— Они не роботы, и потому на путь от сорокового до восьмидесятого у них уйдет уже не десять, а двадцать минут. Дальше — еще больше. Какие еще варианты?
— Джетпаки?
— Снаружи? — Я задумался. Реактивные ранцы — отличная идея, но… — Здесь триста метров. Очень высоко. Не дотянут. А лететь на джетпаках по лестничным пролетам — самоубийство. Вот если бы парковочные диски могли зависнуть посередине! Но у них нет такой функции. Либо до конца вниз, к автомобилю, либо до конца вверх, к стояночной линии.
— Но как же так?! — обиженно вопросил преподаватель, немедленно становясь похожим на обманутого ребенка. — Ведь все говорили, что жить и работать в кондоминиумах — абсолютно безопасно!