– Ладно, тогда раскидаем на троих: за Мишей долг запишем – отработает как-нибудь на разгрузке чего-нибудь тяжёлого. Так, что…? Идём?
– Но только не в нэпмановский ресторан! Обмывать там мою картину – это пошло.
– Хорошо, тогда вечером идём в «Стойло».
Лиза, слегка расширив прелестные глазки:
– Это – где Есенин?
– Где Есенин, где Есенин…
Без пяти минут Роксолана, заскакала как Попрыгунья-Стрекоза:
– УРА!!!
Самому интересно посмотреть на поэта – пока тот не повесился…
– Миша, посмотри – извозчика нигде не видно?
Глава 30. Бомонд, ещё бомонд!
Описывая эпоху НЭПа и не упомянуть поэтов этого периода – это наверное, было бы самым страшным прегрешением в моей новой жизни!
Начало XX века в России было временем смерти и поэзии. Все три революции, Гражданская война и военный коммунизм вкупе – не смогли отбить охоту русских людей писать и слушать стихи.
Как бы даже не наоборот!
Согласно статистике, которая «лукавя» всё знает – в стране было на тот момент около восьми тысяч только официально зарегистрированных в «Союзе» (СОПО), поэтов. И, конечно же «Меккой» этой категории тружеников пера была Москва. Объединённые в бесчисленные же «течения» и «направления» («ничевоки», «имажинисты», «конструктивисты», «акмеисты», «парнасцы», «заумники» и прочие, прочие, прочие), поэты шумели вечерами в многочисленных литературных кафе, спорили и даже дрались друг с другом и, между собой – с неистовостью рыцарей-крестоносцев и сарацин за свою «веру».
Нынче же, с наступлением «оттепели» при объявлении НЭПа – страсти кипят даже пуще прежнего! Это было время настоящего расцвета, так называемого «кафейного» периода русской поэзии.
Конечно же, из всех этих «литературных забегаловок», наиболее известно заведение с названием «Стойло Пегаса». Не знаю, кому как – а мне при упоминании этого несколько «благоухающего» брэнда, сразу вспоминается один из подвигов Геракла.
История его такова: в девятнадцатом году, в самый разгар «военного коммунизма» поэты-имажинисты[63] во главе с Сергеем Есениным, создали «Ассоциацию вольнодумцев» – ставя свой целью «…пропаганду и самое широкое распространение творческих идей революционной мысли и революционного искусства».
Такое тогда только приветствовалось и, Нарком просвещения РСФСР Анатолий Луначарский – не преминул утвердить своей подписью устав общества, который провозглашал столь высокие задачи.
Видать обзаведясь «крышей» от столь высокопоставленного большевика, «поэты-вольнодумцы» развили бурную коммерческую деятельность. Они создали своё издательство, открыли две книжные лавки, стали выпускать собственный журнал и перекупили синематограф «Лилипут» – что является довольно рисковым делом в годы Гражданской войны и военного коммунизма. Когда каждый индивидуальный предприниматель – автоматически приравнивался к «буржую», с частенько бывало – печальными последствиями.
Но конечно самым успешным коммерческим предприятием имажинистов, было кафе «Стойло Пегаса» – куда мы сейчас направляем свои стопы. Тогда это было, как бы сказать – «культовое место» Москвы.
Воистину либеральные то были времена – 20-е!
Хотя и «философские пароходы» уплывали из страны в то же самое время – увозя из страны, по определению Ленина – «добро нации»…
Итак, переодевшись в «нормальный» прикид и приведя себя в порядок, уже ближе к вечеру подъезжаем втроём на извозчике к зданию по адресу Тверская улица, дом 37.
Над входом в кафе, скача куда-то вниз, спускалась с небес парящая в облаках фанерная лошадь с крылышками и, с летящей вслед за ней собственной кличкой: «Пегас». Перед входом в заведении была ещё одна вывеска: «Стойло» – куда видать по задумке художника, направлял свой пикирующий полёт фанерно-поэтический конь.
Оценив гениальность задумки, я снял шляпу и провёл ладонью по лысой макушке:
– Хм… Ах, вот как оно всё было! Зачётный стёб, ничего не скажешь.
Недолго постояв перед кафе задрав голову, мы несколько робея, вошли. Внутри, сразу бросились в глаза портреты «отцов-основателях» на ультрамариновых стенах, так скажем – подписанные их же стихами. Под контурами лица Есенина, например, были выведены строки:
«Срежет мудрый садовник-осень
Головы моей желтый лист».
«Хм… Гкхм… Никто тебе ничего не «срежет», – невольно подумалось, – через два года, сам с великого бодуна повесишься…».
Интересно, какое время года на дворе будет? Нет, не помню…
Левее было зеркало и изображение нагих женщин с глазом посередине живота и строчками:
«Посмотрите: у женщин третий
Вылупляется глаз из пупа».
– Это тоже Есенин написал? – широко раскрыла глаза Лиза, которая как и её уважаемая мама, конкретно запала на творчество этого поэта, – к чему это? Какая пошлость…
По её виду можно написать картину маслом: вот именно так крушатся кумиры и разбиваются идолы!
– Если честно, не знаю… Я не настолько знаток его творчества.
Мишка, несколько озадаченно поскрёб всей пятернёй затылок:
– Да, блин… Одним словом – «пролетарское искусство».
Решительно возражаю:
– Во-первых: Сергей Есенин из самых настоящих кондово-лапотных крестьян – к пролетариату имеющих, самое апосредственное отношение… А во-вторых: дворянское искусство – было чем-то лучше? Тебе, Миша, Баркова прочитать?
– Ивана Семёновича? – смеётся, – …Нет, не надо.
– «Плюйся, ветер, охапками листьев…». Мдааа… Что-то «не зашло» сегодня! Может позже – на сытый желудок? Пойдёмте, что ли, столик поищем – мы же сегодня не стихи сюда читать пришли, а отмечать-праздновать.
Напротив двери была «эстрада» – играл небольшой румынский оркестр, если я ничего не напутал с национальной идентификацией – по вышиванкам музыкантов… Хотя, возможно – просто цыгане или какие другие неруси. В двоящемся в больших зеркалах свете, громоздились чуть ли друг на друге, столики. Публика по виду собралась разная – от фанатичных почитателей талантов поэтов-имажинистов, до барыг-нэпманов – вечером приведших сюда женщин, чтоб тряхнув перед ними мошной – ночером увести их куда-нибудь на койку и там трахнуть. Какие-то сомнительные девицы с подкрашенными дешевой помадой губами и, «товарищи» полувоенного и «получекистского» образца. Впрочем, попадались и откровенно криминальные элементы – насколько можно судить по их отмороженным рожам.
С помощью официантки нашли только что освободившийся столик прямо на проходе, недалеко от эстрады. Слева, рядом с нами стоял большой длинный стол – служащий своего рода барьером, за ним – два сдвинутых углом дивана. Это, как я понял – «ложа» поэтов-имажинистов. Здесь же и, они сами – все четверо… «Отцы-основатели», блин! Одного из них я узнал влёт – это был поэт Сергей Есенин.
Слышу ругаются:
– …Я открывал «Ассоциацию» не для этих жуликов!
Тут же шепчу своим:
– Смотрите, ребята – Есенин!
– Где?
– Вот там – в левом углу, – повышаю голос, – да не пяльтесь вы на него так! Как будто с Урала, только что приехали. «Есенин, как Есенин» – узоров у него нет и, цветы на нём не растут…
А признаться, самому было очень интересно на него посмотреть!
– Да, как на него не пялится? – шепчет Миша, – ты посмотри, какие штиблеты!
– Дурак, – защищает Лиза, – это у него такой поэтический образ!
– Сама дура, как и твой Есенин! Смотри, какой у него пошлый белый шарф и цилиндр – вообще не идёт к его женским кудряшкам.
– Брэйк, – командую строго, – ну-ка оба по углам разбежались!
Вскоре подошла официантка с меню и записной книжкой.
– Что гражданам будет угодно?
– Заказывайте сами, – говорю своим, – мне всё равно. Только без крепких горячительных напитков.
– «Гражданам», угодно конкретно у вас гульнуть, – Мишка с Лизкой уткнулись в перечень блюд, – бутылочку вот этого лёгкого белого вина и…
– Мне минералки. «Боржом» в вашем заведении имеется, уважаемая?
– Ну, а как же? Имеется…
Меж тем, срач в углу с «основателями», разгорается ни на шутку.
– …Толя, – говорит Есенин Длинному, – из-за тебя все говорят, что имажинизмом заправляю не я – а твоя теща, которая тянет из «Стойла» деньги!
– Деньги из кафе тянут твои бесчисленные друзья, которых ты кормишь из его кассы!
Дальше, «Длинный» по списку начал перечислять – кто, сколько и на сколько, здесь колбасы съел или «чаю» выпил за есенинский счёт.
Всегда любил произносить тосты – тем более, если «по случаю»:
– Ну… За нашу удачу!
Со звоном «чокнулись» рюмками и выпили по первой. Кстати «боржом» – хотя и оказался тёплым, но довольно приятно пьётся. Вкус, вообще не такой, каким я помню – он был в «моё» время. Закусываем в полном молчании…
Прислушавшись к спору «отцов-основателей», Лиза спросила:
– О чём это они?
Пожимаю плечами:
– Думаю, как и все смертные – о деньгах…
Она брезгливо наморщила носик:
– Поэты о деньгах? Фи, как пошло! Прямо, мещанство какое…
Прожевав и проглотив котлету «по-киевски», рассудительно отвечаю:
– Видишь ли, моя слишком юная леди, в отличии от той фанерной лошади над входом – поэтам надобно что-то кушать-пить. Причём, вовсе не овёс с водичкой – с них они только «ржать» будут, а не…
– Иии-го-го! – вполне реалистично воспроизвёл конскую «мову» Мишка.
Строго посмотрев на него:
– Так… Этому столику больше не наливать!
Наморщив лоб и полузакрыв глаза, вспомнил кое-что из «реальной» истории:
– Финансовые дела поэты вести совершенно не умеют, поэтому судя по всему – этому кафе вскоре грозит банкротство. Думаю… Уверен, что не позже, как следующей весной – это заведение уйдёт «с молотка» за долги.