– По новым законам старым жильцам пришлось «уплотниться», но Николаю Николаевичу удалось договориться и, вместо пролетариев – к нему вселили нашу «троицу» с домработницей…
– Это вам и ему просто неслыханно повезло.
– Ах, свержение монархии в марте родило такую эйфорию – Вы наверное помните… Вся интеллигенция ходила счастливая, будто надышавшаяся эфиром и слушала музыку революции. Кто ж, знал?
Только вздохнул – припомнив кое-что «своё», аналогичное:
– Это точно! Знать бы – где найдёшь, а где потеряешь… Соломки бы подстелил!
Слава Богу, дверь наконец открылась и, наш несколько политизированный разговор закончился вопросом к заспанной служанке средних лет:
– Аннушка, Осип Максимович спит?
– Спит, Лилия Юрьевна, – та, оценивающе глядя на меня, понимающе качает головой, – как обычно спит…
– Проходите, Серафим.
Скидываю в прихожей новенькие галоши и как был в туфлях прохожу в большую комнату – видимо бывшую столовую. Служанка, закрыв за нами дверь, быстро шмыганула в небольшую коморку напротив – видно в «людскую», напоследок – с любопытством и вместе с тем с лёгким пренебрежением, стрельнув на меня глазками…
Типа, видали мы и не таких!
Начинаю чувствовать себя выловленным в подворотне безродным кобелём – какого за каким-то хреном, привели на случку с породистой сучкой…
Часть столовой отгорожена ширмой с надписью большими буквами:
«На кровать никому садиться не разрешается».
Ага, стало быть – там её «траходром».
Посреди громадной бывшей столовой стоит большой стол с самоваром и посудой, бутылка вина, в вазе конфеты. В правом углу рояль, в левом стоит письменный стол, над ним на стене фотографии – слегка напоминающие мне рогатые оленьи головы над камином в каком-нибудь средневековым замке… «Охотничьи трофеи» стало быть.
Видя моё внимание, хозяйка удовлетворила возникшее любопытство:
– За этим столом иногда работает наш «Щеня».
– Извиняюсь… Кто?
– Володя. Это вот наша первая наша с ним фотография, – с ностальгирующим восхищением, – Вы бы видели, каким мы с Осей его подобрали! А здесь он, как вылитый денди – трость, шляпа…
Нахмурившись, видимо вспомнив какой-то неприятный для неё эпизод их взаимоотношений:
– А всё равно, нутро то – не изменишь: как был Маяковский апашем[66] – так им и остался.
Было сильно заметно, что Лиля хоть и «живёт» талантом Маяковским – однако за человека из «своего круга», его не считает и даже относится к нему с некоторой брезгливой снисходительностью.
«Вот, стерва, – непроизвольно подумалось, – ещё и выёживается».
Чтобы прервать неловкое молчание, я осторожно:
– Так значит, это здесь Владимир пишет свои стихи…
– Да! Но, чаще он это делает у себя на Лубянской[67], – объяснила «Киса» и показала жестом на стол, – наливайте нам вина Серафим, не стесняйтесь…
С готовностью берусь за бутылку:
– Вам, с удовольствием налью, а вот себе… Я не пью спиртного – Вы, наверное, уже знаете.
И, тут она меня – как пыльным мешком в лоб:
– Да, мне рассказывали… Вы тоже переболели триппером, Серафим?
Чуть не упав со стула:
– ЧТО?!
– Иногда, Володя – тоже отказываясь пить в гостях вино, объясняет это боязнью рецидива этой болезни.
– И…? – поднимаю брови в изумлении.
Подтверждающе моей догадке кивнув, типа «болел, да», она ещё «обрадовала»:
– А вот сифилиса у него никогда не было – это всё Чуковский выдумал, а Горький подхватил и теперь разносит как сорока на хвосте.
Помолчав:
– Горький – сложный человек. И очень опасный – знайте это, Серафим.
И рассказала мне сплетню, как два поэта – из-за девушки (на которой всё равно никто из них не женился – «поматросили» да бросили с «пузом»), облили друг друга дерьмом с ног до головы.
– …Бедной девочке потом пришлось сделать поздний аборт – а от кого, до сих пор неизвестно.
Тут же, меня ожгло мыслью о Лизе – как она там? Однако, быстро успокоился: «бедной» мою Лизу никак не назовёшь – моя ученица сумеет постоять за себя.
Посидели за столом, я выпил стакан холодного чая, она – два раза по полбокала красного вина…
Вздрагиваю от шаркающих шагов за спиной и тихого, вкрадчивого голоса:
– Ты не одна, Кошечка?
– Как видишь, Котик.
Оглядываюсь и, успеваю заметить маленького – осторожно крадущегося человечка и вправду похожего на кота в пенсне.
«Ещё один тунеядец на шее у «Щени»».
– Это мой муж – Осип Максимович Брик, – опережает меня с вопросом, – не бойтесь, он не ревнивый.
– Я уже это заметил… А Маяковский?
Смеётся:
– Володе, ревновать полезно. Он помучается немного и потом напишет хорошие стихи!
Мда… Ну и семейка!
Что-то её «магия» начала меня отпускать… Как бы так тактически грамотно «спрыгнуть», на неё не залезая? Что-то мне перехотелось: уж лучше проститутку снять – там по крайней мере, всё честно.
Вдруг, она:
– Серафим! Я слышала в «Стойле», что Вы прямо на ходу – только познакомившись, написали стихи про совершено незнакомого человека…
– Про Якова Блюмкина, что ли…?
Как будто пытаюсь вспомнить какой-то рядовой случай и, пожав плечами:
– …Не совсем верно – его «подвиги» у всех на устах.
– Ну, думаю и мои «подвиги» – тоже широко известны, – за словами следует откровенный жест на ширму, – Вы не могли бы, прежде чем мы «займёмся»…
На пару минут прикрываю глаза и, затем открыв их, спрашиваю – поглядывая на рояль:
– Сочинить прямо сейчас стихи про Вас? Да, влёгкую! Ну, если Вы мне подыграете на рояле, конечно… Умеете, Лиля?
Лиля Брик играть на рояле умела и мелодию усвоила влёт!
Нет, я не особый любитель русского так называемого «городского шансона», но мой постоянный приятель по рыбалке был просто помешан на Михаиле Круге.
Я запел несколько и наскоро переделанную песню из его репертуара, под тот же незамысловатый мотивчик:
– «Я знаю про Вас всё, Вы ж про меня ничто не знаете,
И наша ночь продлиться может до утра,
Вам не понять кто я, Вы только одного желаете:
Чтоб моё фото было видно у стола.
Вы не простая блядь и пользуетесь высшим спросом,
Но царский снят венец – привычный мир разбился на куски
И в очередь, как все – а так, как всё, увы, непросто,
Как скажет старый папа Каган[68] – это же… Каюк!
Вы думали о том – поймаете иголкой жопу
Поэта-дурака: в Париже Вы – богатая мадам.
Но первый же нарком Вам столько дал, что глаз захлопал,
И Вы решили так: с деньгами здесь верней, чем там.
Бельишко, что на Вас, один добряк привёз с Парижа,
А Вы ему взамен – большую шляпу под рога,
Как пугало теперь и я его у Вас не вижу,
Ни днём, ни вечером и даже вот теперь с утра.
У вас три языка, форсюха и фигурка феи,
И адресочек ваш хранит Париж, Берлин и Рим.
А я же в двадцать лет – войну, концлагерь, тиф имею,
Мы страшно далеки, хотя сейчас вдвоём сидим.
Я утром Вам скажу: «Пока!», махнув рукою,
Вы не расплачетесь, не скажете: «Не уходи!».
Дороже похоть Вам – любви, детей, семейного покоя,
И сердца нет и нечему болеть в груди…».
Надо сказать, что выдержка у секс-символа эпохи НЭПа – была воистину железная!
Она доиграла до конца и, только когда я закончил петь, не оборачивая прошипела сквозь стиснутые зубы:
– Плебей…
С лёгким поклоном:
– Конечно, плебей! На мне ж, красных панталон нет – как на Вас.
– Хам…
– Как Вам будет угодно, Лиля Юрьевна… Зато, при собственных грошах – а не в содержанках.
– Быдло, плебей, хам!
– Начинаете повторяться, Киса! Вы и в постели такая же «однообразная»?
– Пшёл вон…
Два пальца «под козырёк»:
– Очень было приятно познакомиться, мадам! Жаль, конечно, что мы с вами не попробовали пару поз из «Кама Сутры»… Особенно ту, где секс проделывается вчетвером – Вы, я, служанка и рогатый муж…
Из комнаты «оленя» что-то в тему прогавкала какая-то собачонка.
– …И, ещё какая-нибудь «Щеня».
Наконец, невозмутимая хладнокровность её покидает и, перед собой я вижу разгневанную мегеру:
– ПОШЁЛ ВОН!!!
– И даже не присядем на дорожку…? Ну, тогда – счастливо оставаться.
Проходя мимо людской, стукнул в дверь и крикнул служанке – чтоб закрыла за мной дверь, сунул ноги в галоши и был таков.
Идя по ночному городу, взглядом шаря по улице в поисках извозчика, я размышлял.
Тайну «магии» Лили Брик, я как будто разгадал. Она имела природное чутьё на людей «значительных», которых умела ободрять, каждому сулила удовольствие, пробуждала уверенность в своем таланте, уме, силе…
Это манило выбранных ею мужчин, как вечная молодость!
Для самой же этой, по сути – элитной шлюхи, был важен не столько секс с мужчинами – как постоянное подтверждение от них своей собственной неотразимости и власти над ними.
Ну и деньги – куда же без них?
Она ж к примеру, не простого сантехника в последние любовники выбрала – а Александра Краснощёкова, который ими просто сорил. А как только над тем сгустились тучи – решила перепрыгнуть на…
«Под» меня!
Видно, та «особа» всё же была права: чутьё на «свежую кровь» (на молодой талант, то есть), у Лили Юрьевны просто феноменальное!
Стало несколько приятно за себя.
Невольно задумался о Маяковском…