Она его «не отпустит»!
Сказать по правде никогда не интересовался, не копался в его «грязном белье» и навряд ли сыщу какую инфу в компе на эту тему… Но у меня появилось смутное подозрение, что «его лиличество» – как-то, каким-то «боком с прискоком» – причастна к трагической гибели поэта.
Не делом, так словом: бывает и соломина – ломает хребет верблюда, если она оказывается «лишней».
Тут, ещё вот что…
Стихи Есенина, признаться честно – ещё со школьной скамьи не нравились, а сегодняшнее его поведение – породило во мне дополнительную стойкую неприязнь к нему. Так что пусть «на здоровье» вешается (или ему кто «поможет» это сделать) – мне это совершенно по барабану.
Но, вот Маяковский…
Тоже, не сказать – чтоб я был особым поклонником его стихотворчества: мне больше понравилось (в смысле нереализованного потенциала) – его дарование как киноактёра и сценариста… Кинорежиссёром он тоже должен быть нетривиальным. От вспыхнувшей падающей звездой мысли, я аж остановился и произнёс её вслух:
– А не замутить ли мне, ещё и собственный «Голливуд»? Заманчиво, заманчиво… Заманчиво, чёрт побери!
Ладно, отложим это дело на потом.
Разбудив меня, Мишка припёрся с «синематографа» в съёмную квартиру лишь к обеду – весь «высушенный», как побывавшая по гидравлическим прессом вобла… Но изнутри светящийся каким-то внеземным счастьем.
– Кушать будешь, потаскун малолетний?
– Да, какой там «кушать», – зевает всей пастью, – спать, спать, спать…
Мишка успел снял в прихожей кепку и штиблеты и, едва успел скинуть в спальне пиджачок и «выползти» из штанов – прежде чем «вырубиться» богатырским сном, лишь только коснувшись кровати.
Признаться, стало слегка завидно!
– Эх, молодёжь…, – бурчу по-стариковски, – не знаете вы ни в чём меры.
Накрыл бесчувственное тело одеялом и удалился, плотно прикрыв за собой дверь.
Заснуть более не удалось и, приведя себя в порядок, приготовил на кухне с помощью примуса нехитрую снедь из имеющихся продуктов и плотно перекусил. Затем за чаепитием уже, я достал из кармана несколько смятых бумажек (из урны, что ли?), расправил их и ещё раз внимательно перечитал.
Если Яков Блюмкин в этот раз не соврал (хоть в этот раз!) – они принадлежат перу Льва Троцкого. Впрочем, ничего важного – наброски и черновики к открытию юбилейной выставки, посвященной пятилетию Красной Армии. Была в этом году такая «пиар-компания» Председателя Реввоенсовета, впрочем – не принесшая ему особых политических дивидендов в будущем. Возможно, будучи в личном секретариате Троцкого «чиновником по особым поручениям», с его слов… Ээээ…
Скорее всего, какой-нибудь мелкой сошкой – «принеси, подай», Блюмкин подобрал их в мусорной корзине.
Тем не менее, аккуратно сложил все бумаги, завернул их, перевязал бечёвочкой и написал «сопроводивку»: мол, так и так – нашёл случайно документы за подписью самого товарища Троцкого и вот-вот отнесу их в ближайшее отделение ГПУ…
Вот только чай допью и штаны в носки заправлю!
На всякий случай.
Елизавета, заявившаяся лишь к вечеру, выглядела гораздо свежей Мишки.
Вопросительно гляжу на неё и с порога:
– А вот и наша римская блудница возвернулась в родные пенаты, после бурно проведённой ночи…
Обиженно надула губки бантиком:
– Почему, это сразу «блудница»? «Целомудренная» – как и прежде девушка… Желаешь проверить?
Сказать по правде, от сердца как-то разом отлегло – хотя не подав вида и, проигнорировав заманчивое предложение, пробурчал:
– Ну, хоть что-то радует с тех пор, как наш Ильич занедужил.
– Хотя, конечно, этот алкаш меня всю облапал.
Она обеспокоенно пересмотрела некоторые детали своего туалета, даже не поленившись задрать для этого передо мной юбку.
– Вот, видишь? Даже синяк на ляжке оставил…
Ух, ты! Да, у неё новое бельё и судя по всему – из «самого Париджу».
Внимательно рассматриваю какое-то пятнышко на внутренней стороне бедра её ножки… Изрядно преувеличивает, конечно, но всё равно:
– Он так «высоко» тебя лапал? Скотина.
Презрительно поморщилась:
– И, целуется… Этот перегар и вонь гнилых зубов… Тьфу!
– Только не говори маме! Это разобьёт её сердце.
Покраснев:
– Моя мама – женщина современная и, она знает что я уже – не маленькая.
Отмахиваюсь:
– При чём тут ты? Не говори Надежде Павловне о том, что её кумир – такая скотина с вечным перегаром и гнилыми зубами.
– Ладно, не скажу – пусть для неё это будет «приятным» сюрпризом.
Теперь, ответный вопрос:
– А как там «наша» Лиля Брик?
Ставлю свой охолощённый «Винторез» – против последнего дырявого лаптя из Рязанской глубинки:
ОНА МЕНЯ РЕВНУЕТ!!!
Пожимаю плечами и безразличным голосом:
– «Лиля как Лиля». Посидели у неё дома, поговорили о здоровье наших общих знакомых и, потом расстались… Надеюсь, что друзьями.
Однако, отделаться просто так не удалось:
– Она затащила тебя в койку?
Поднимаю на неё глаза и говорю как можно строже:
– Обычно я не сплетничаю на эту тему с юными особами! Но тебе, так уж и быть скажу: до «койки» мы с ней не добрались – не сойдясь во взглядах на поэзию. После чего я ушёл, вежливо попрощавшись и надеюсь – наши с неё пути уже никогда не пересекутся.
Та, как в испуге прикрыла рот ладошкой:
– Ты отказал САМОЙ(!!!) Лили Брик?! Мне про неё ТАКОЕ(!!!) рассказывали, я уж думала – ты у них там жить останешься. Ээээ… Третьим мужем. Составишь по обыкновению своему «график» – как при ремонте «Бразье» и, будете её «любить» по очереди.
Сделав знак, типа «ага, счас, обрадовались»:
– Ладно, завязали на блядскую тему, переходим к финансовой… Кроме «синяков» от Есенина на ляжках, тебе есть чем передо мной похвастаться?
– А куда они денутся, как ты говоришь – «с подводной лодки»?!
Порывшись в новенькой кожаной сумочке, явно не производства какой-нибудь артели из Подлипок, достаёт документы и несколько хвастливо:
– Теперь, я совладелица кафе «Стойла Пегаса»! Вот, заверенная доверенность на долевое участие на имя моей мамы, а вот…
Рассматривая по своей сути акции этого предприятия общепита, я не перестаю восхищаться:
– Ты бы знала, какая ты молодец, моя девочка!
Та, обнимает меня сзади за плечи и, почти облизывая моё ухо, горячо шепчет в него:
– А конфетка где? «Конфетка» маленькой девочке, за то – что она «молодец»…
Делаю морду дубовым топорищем:
– Как, «где»? На кухне и чай там ещё не остыл.
Однако, так просто от неё не отделаешься:
– Серафим! Лиля Брик – далеко уже не девственница и, тем не менее – вертит «султанами» как хочет…
Пришлось отложить бумаги в сторону и повернуться к ней лицом – для «серьёзного» разговора:
– Елизавета! Как она ими «вертит» – я тебе уже…
Однако, она не дала мне договорить – впившись в мои уста своими. Не… Серьёзного разговора у нас сегодня не получится.
– Я, хочу как «тот раз», Серафим! – умоляюще смотрит в глаза, – ну пожалуйста…
Непроизвольно начинаю не спеша раздевать её, чувствуя что начинаю терять контроль и, тем не менее:
– Я по-моему, уже рассказывал для чего девушкам – иногда бывают «полезны» их собственные нежные пальчики… Ты пробовала, ослушница?
«Ох и, заварили мы с ней кашу – как интересно, расхлёбывать будем?».
Стонет в начинающейся сладкой истоме:
– Это, совсем не «то», Серафим…
Медленно раздев её, сняв последовательно верхнее платье и бельё, хочу поцеловать упруго торчащие в разные стороны груди, но принюхиваясь – брезгливо отвращаюсь: не столько возбуждающе пахло её потом – как смердело табащищем, винищем и чужим «мужским духом». Это меня несколько отрезвило, иначе…
Отстранившись, говорю:
– Лиза… В ванной вроде есть вода – правда, чуть-чуть тёплая.
Та, аж упорхнула как мотылёк:
– Ага, поняла, сейчас!
Пока она плескалась, проверил спит ли Мишка и на всякий случай подпёр дверь спальни пошарпанным венским стулом. Когда Лиза вышла из ванны, я уже несколько успокоившись, сидел «в готовности» на турецкой софе, укутавшись в простыню:
– Садись мне на колени, девочка… Вот так… Хорошо… Очень хорошо…
Очень удобно – её груди находятся как раз на уровне моего лица и очень удобно по очереди смаковать их. Она, прикрыв глаза и дугой изогнувшись назад – протяжно стонет… Иногда склоняется ко мне и взяв ладошками голову – целует в губы, аж перехватывает дыхание.
Тащит с меня простыню:
– Серафим… Я хочу… Я хочу «этого» по-настоящему…
«А что ты ещё можешь в таком состоянии «хотеть»?!».
Ложу её на свои колени поперёк на спину и, лёгкими еле-еле осязаемыми касаниями провожу ладонью сперва по животу, потом по бёдрам и, наконец по пушистому «холмику»…
Медленно, очень медленно…
Вот добираюсь до переувлажнённой нежной «щелки» – казалось, самой раскрывшейся подобно створкам раковины моллюска из тёплой тропической лагуны. Лиза, аж «вибрирует» в моих руках и всем телом, тазом, неистово подаётся навстречу моим движения. Обвивает меня за шею, склоняет голову к своей и, перед тем как приникнуть устами к устам:
– Возьми меня, Серафимушка… Прямо сейчас… Возьми…
Наверное, так бы и произошло в других условиях!
Но, девушка должно быть, была сильно чисто психически перевозбуждена сегодняшними событиями, возбуждена сексуально ещё до меня Есениным, потом перевозбуждена ещё и мной… Наконец, она устала чисто физически и морально и, стоило лишь слегка коснувшись приласкать её нежный «бутончик», как она после весьма бурного оргазма (при котором мне пришлось закрыть ей рот – чтоб не разбудила Мишку и заодно не переполошила весь дом), Лиза обмякла тряпичной куклой в моих руках и…
Просто уснула.
Одев её, положил на софу и накрыл простынёй. Сам оделся и, проверив на всякий случай спит ли Мишка, вышел на почти уже ночную московскую улицу. Поймал извозчика: