«Птенец» у двери ещё не понял – что к нему подкрался большой и пушистый…
Писец!
Возможно, он решил-понадеялся, что это окажутся – те подложенные антисоветские листовки, которые я нашёл в сундуке отца и, по простоте душевной, переложил в собственный стол. Он привстал на цыпочки и вытягивая шею, пытался из-за чужих спин разглядеть – что в руках у главного чекиста.
И, тут Охрим сплоховал… Рукой указывая на меня, он плаксиво заблажил:
– Я не виноват! Это он, это всё он…!
В принципе, нечто подобное я от него ожидал – поэтому не растерялся и встав, перебил его зычно:
– Товарищи! В заведующем «Нефтяном складом» – Панкрате Сапрыкине и в членах его буржуазного происхождении семьи, я давно заподозрил наших непримиримых классовых врагов. По моей инициативе, с одобрения начальника районного отделения НКВД товарища Каца и, с помощью комсомольца и воспитанника Отряда военизированной охраны Михаила Гешефтмана, мною был завербован во вражеской среде агент – Охрим Косой, сочувствующий нашему пролетарскому делу. То, что вы перед собой видите – это результат его почти трёхмесячной агентурной работы, с которым я собирался завтра идти на доклад к товарищу Кацу…
Мля, музей восковых фигур – другим словами не скажешь! Или фантастический фильм по мотивам рассказа Герберта Уэльса – об человеке остановившим время.
– …Семья Сапрыкиных не только вела антисоветскую пропаганду, подготавливая контрреволюционный мятеж и почву для иностранной интервенции – но и обманывая и обсчитывая покупателей керосина, уворованными у советского народа средствами финансировала белогвардейские организации и иностранные разведки.
А вот теперь как минимум по червонцу этой семейке светит!
Причём, без всяких «амнистий» – по случаю взятия Бастилии 26-ю бакинскими коммунарами.
Первым опомнился «деверь» Сапрыкиных – Гринька Старожухин, не дав мне эффектно завершить речь. В руке его блеснуло лезвие…
Если бы он ударил Охрима ножом молча – лежать бы тому с выпущенными кишками и медленно подыхать. Однако, он допустил роковую ошибку, заорав:
– ПРОДАЛ, ИУДА!!! Ах, ты ублюдок кривой!
Я глаз не спускал с этого типа и, только он пасть открыл, молниеносно достав из-за уха ручку со стальным пером – метнул её вполоборота, попав тому куда-то в лицо. По причине толстой зимней одежды на том – метать в корпус хоть и достаточно острый, но сравнительно лёгкий предмет – смысла не имело.
Вскрикнув, Гринька дернулся – развернувшись на полкорпуса и, нож вместо живота Охрима – вошел по самую рукоятку в грудь стоящему в самых дверях чекисту-татарину. Тот коротко заверещав смертельно раненым зайцем – изумлённо-широко раскрыл быстро потухающие глаза и, по-киношному медленно, стал оседать вдоль двери на пол…
С матом вырвав ручку из глаза, сбив с ног уже по сути мёртвого чекиста, Гринька Старожухин ломанулся на выход. Брошенная мною вдогонку табуретка, попав под зад – только придала ему прыти.
Показывая растерявшимся чекистам и милиционерам на второго понятого из числа родственников Сапрыкина:
– Следите, чтоб этот вражина тоже не сбёг!
– Я не при делах! – возопил тот.
Мельком взглянул на сереющего лицом татарина и, с злорадной радостью подумал:
«Ээээ… Всем вам вышак – это однозначно!».
Вроде бы грех это – радоваться чужой смерти, да? Однако, реальная жизнь так устроена – не бывает без добра худа…
«Птенец Керенского» выскакивает во двор и, скинув тяжёлый полушубок, бежит вдоль освещённой электричеством Советской улицы, выискивая переулок потемнее – куда бы нырнуть… Я за ним вдогонку, одетый по-домашнему к тому же – практически босиком, в одних носках:
– ДЕРЖИ ЕГО!!!
Вот-вот скроется – ищи потом по впотьмах. Однако, как будто мои мысли почуяв, из тёмного переулка на полном ходу вылетает знакомый красный «Packard» и сбивает убийцу с ног.
Из остановившегося автомобиля выскакивает товарищ Кац при полном параде и с ним двое милиционеров. У всех троих в руках револьверы и они направленны на меня:
– Руки вверх, контра!
– Обознались, товарищи: «контру» мы с вами только что задержали.
Кац, несколько растерянно:
– Мы ж вроде на твой обыск едем… Тебя, разве ГПУ не арестовало?
«Что-то ты не шибко-то торопишься на мой арест, хитрая жидовская морда!», – подумалось про себя, а вслух сказал:
– Все «аресты и обыски», товарищ Кац – у нас с вами ещё впереди. А пока помогите «упаковать» этого. Что телеграфными столбами замерли? Видите – зашевелился…
Подхожу, легонько пинаю в бок:
– Советую, прямо сейчас начинать каяться, белогвардейский прихвостень.
– Пошёл ты на…, – шипит от боли, – со своими советами!
Пинаю ещё раз – сильнее:
– Нормально выражайся в общественных местах, контра – на улице могут быть дети.
До того, как прибежали чекисты с латышом во главе, я успел (где – открытым текстом, где – намёками) передать Абраму Израилевичу весь расклад по сложившейся ситуации.
Он умный – недаром еврей!
Всё схватив с лёту, с ходу же «взяв быка за рога», наш начальник районного отдела НКВД по сути – перехватил управление операцией у растерявшегося латыша:
– Товарищи чекисты и милиционеры! А теперь, когда мы увидели зверское лицо нашего классового врага – пора нам нагрянуть в его логово.
Подсказываю от чистого сердца:
– Вот только понятых придётся набрать новых: эти не то, чтобы «понятыми» оказались, а даже – как бы не наоборот.
Тот, с ледяным ментовским спокойствием, впрочем звучащим несколько показушно:
– А Вы, товарищ Свешников, можете возвращаться домой к отцу. Спасибо Вам за оказанную помощь, от лица Советской власти и всех трудящихся!
Молодцевато вытягиваюсь:
– Служу трудовому народу!
Проводив товарищей чекистов и милиционеров, я осмотрелся вокруг… Блин, я оказывается стою в носках прямо напротив «Красного трактира». Несмотря на мороз за двадцать градусов, мне жарко – аж пар с меня валит. Покрутив головой по сторонам, говорю вслух:
– Пожалуй, сперва надо нанести визит Софье Николаевне, а то как-то неудобно получится – типа, шёл мимо и не зашёл.
Видать, адреналин в моей крови – всего после произошедшего, просто кипел как жидкий азот на сковородке. Секс с хозяйкой заведения, был просто невероятным по страсти и по испытываемым нами обоими ощущениям!
– Серафимушка…, – сладко стонала Софья Николаевна, – ты как будто в последний раз «это» делаешь…
Я, под скрип многострадальной койки:
– Каждую минуту… Надо жить, так… Как будто… Она… У тебя… Последняя…
– О, ДА…!!!
– О, ЙЕЕЕС!!!
«Почаще бы с обыском приходили, что ли, – подумалось, когда я уже под утро возвращался домой в шапке и полушубке с чужих голов и плеч и валенках с чужих ног, – может, время от времени – на самого себя доносы в ГПУ писать?».
Я успел прибраться в доме, вытереть лужицы воды с пола и оттереть тряпками успевшую свернуться лужу крови у дверей, и уже завтракал – когда проснулся Отец Фёдор:
– Я ничего интересного не пропустил, сын?
– А что у нас в Ульяновске может происходить «интересного», – пресыщенно ковыряюсь вилкой в тарелке, – так… Зарежут кого-нибудь раз в год и снова тишина.
Отцовское сердце надо беречь! Расскажу ему, конечно, но только сперва хорошенько психологически подготовив:
– Вот и вчера вечером…
Операция «Чужой» прошла вполне благополучно… Для одной из сторон!
При обыске на «Нефтяном складе» и в доме Панкрата Сапрыкина, нашлось очень много чего «интересного» – на десять «контрреволюционных заговоров» хватит и ещё на одиннадцатый останется. Сразу, «по горячим следам» было арестовано порядка двух десятков «заговорщиков», затем в процессе следствия – ещё около сотни…
«Почему так много», спросите?
Главным свидетелем по делу был Охрим Косой и, осмелев, он «сдавал» всех подряд – всех своих обидчиков, припомнив им прошлое. Правда, прежде приходил ко мне – советовался:
– Серафим, посмотри – вот у меня ещё списочек «контрреволюционеров». Буквально вчера вспомнил…
– Ну красава, Охрим! Ух, ты… А что так опять много? Ну-ка, давай посмотрим…
Обычно, после скрупулёзного анализа список значительно сокращался:
– Не каждый, кто тебя в детстве по морде разок ударил – твой враг! И тем более – враг Советской власти. Нам с тобой в этом городе ещё жить и жить – так что поумерь свою «мстю», дружище.
Мои «репрессии» были избирательными… Очень избирательными. Я чистил Ульяновск от родственников Панкрата Сапрыкина – от всех, без исключения.
«На фига тебе это нужно», спросите?
А мне лишних врагов под боком не надо – в преддверии тридцатых годов! Ибо уверен: сколько я из этого клана недобитков оставлю – столько на меня будет доносов в НКВД, плюс от успевших к тому времени народиться новых.
Хотя, конечно – это вопрос спорный…
Недовольных было достаточно много, причём среди тех – про кого и сроду не подумаешь. Фрол Изотович Анисимов, как-то между делом заметил:
– Ты обещал увеличить население Ульяновска, а вместо этого сокращаешь… Нехорошо!
– Когда я предлагал очистить улицы города от дерьма, многие тоже противились… Помнишь? А теперь – найди хоть одного, кто скажет – что я был неправ!
– Так то ж, дерьмо…, – отводит взгляд, а то – люди!
– Среди людей мало «дерьма»?
– А кто будет определять – человек это или дерьмо? Ты?
– Если больше некому – я буду. Ещё, какие-то вопросы?
Молчим, как две мыши на крупу…
И, вдруг протянув мне руку и крепко сжав мою – он глядя мне прямо глаза, горячо говорит:
– Товарищ Свешников! Запомни: из-за Ефима я всегда буду на твоей стороне – чтобы мне кто в уши «не пел».
Ефим Анисимов продолжает делать успешную карьеру в Нижнем Новгороде. Они с Братом-Кондратом, как два кукушонка вылупившиеся из яиц – подложенных заботливой матерью-кукушкой в чужое гнездо. Кроме руководства нижегородским отделением движения «Хулиганов нет» и «Ударными комсомольскими отрядами по борьбе с хулиганством», (УКО) – Ефим, уже практически возглавляет Губисполком РСКМ – загнав «под плинтус» его первого секретаря. Кондрат Конофальский же – твёрдо встал во главе агитационного отдела, выкинув из «гнезда» предыдущего заведующего.